Страница 48 из 77
Помимо произнесенных батюшкой слов, тот фильм дал возможность увидеть его лицо, его глаза. Нужно ли говорить о том, что тогдашний, а особенно сегодняшний экран вынуждает нас смотреть на совершенно иные лица. Инаковость человека в подряснике была поразительной. Трудно даже определить, в чем дело. Не в подряснике, не в абсолютно седой голове и бороде — мало ли седобородых людей на свете... а в каком-то неуловимом качестве: это просто был другой человек, нежели сидевшие в зале. Он смотрел на нас, и многие почувствовали, что сама вечность смотрит на обезбоженный русский люд, жалея, скорбя и пытаясь затормозить наш суетный бессмысленный бег.
Мне захотелось сразу же отправиться к отцу Николаю на Талабский остров, переименованный в честь местного коммуниста в остров Залит. Но путь оказался долгим. Попал я на этот остров лишь через 10 лет. Зато вскоре главный редактор киностудии документальных фильмов Анатолий Никифоров попросил меня помочь режиссеру Дьяконову в работе над фильмом о старообрядцах. Мне было интересно потрудиться с создателем фильма «Храм». Общаться с исповедниками древляго Православия очень не просто. Но у меня уже был некоторый опыт работы в фольклорных экспедициях на Русском Севере и на Алтае. Экспедиция в Белые Криницы, где вместе со своими архиереями собрались многие сотни старообрядцев, оказалась невероятно сложной. Давать режиссеру советы по ходу съемок не удалось. Он был поглощен работой и ничего не слышал. Но это отдельная история. Главное — мы встретили носителей высокой духовности и словно побывали в допетровской Руси. А некоторые пожилые люди своей колоритной наружностью очень напомнили мне отца Николая Гурьянова.
В первый раз я поехал к отцу Николаю лет двадцать назад. По дороге завернул к одному молодому священнику, намереваясь упросить его составить мне компанию. У него было много проблем, и он нуждался в духовном совете. Поездка к отцу Николаю могла, по моему разумению, ему помочь. Несколько раз я приезжал к этому священнику на место его нового служения. Его часто переводили на разные приходы. Он писал стихи и песни, а я, как мог, поначалу распространял их в среде моих друзей и знакомых. Но в тот приезд, выслушав новые стихи, я неосторожно покритиковал некоторые места. Стилистические огрехи были очевидны, но, к моему удивлению, автор со мной не соглашался. Он очень огорчился и весь вечер пребывал в мрачном настроении. Наутро он был, как и накануне, угрюм. Я даже не стал ему говорить о задуманной поездке к старцу и, принеся массу извинений, отправился обратно в Петербург.
Второй раз к отцу Николаю я отправился с другим священником — отцом Михаилом Женочиным, служившим в Гдове. Отец Михаил постоянно прибегал к советам старца. Он считал, что обязан ему тем, что удалось построить храм, в котором он и настоятельствовал. До этого много лет отец Михаил служил в избе, перестроенной под церковь. Он тщетно пытался собрать деньги на постройку храма, который должен был стоять на своем прежнем историческом месте — в крепости. Церковь взорвали большевики, и даже фундамент было трудно найти. Раскопки вели в нескольких местах. Старожилы не могли толком показать нужное место. Говорили лишь, что на месте храма теперь танцплощадка. Площадка, к счастью, оказалась в стороне. Так что гдовичи не впрямую плясали на костях своих предков. А костей выкопал отец Михаил очень много: десяток гробов заполнил черепами и костями. Большевики устроили в подвалах церкви расстрельную камеру. Там же и закапывали трупы.
Народ во Гдове жил бедно. Спонсоры столичные объезжали этот городок стороной. Надежд на то, что появится благодетель, не было никаких. Правда, был один священник, с гордостью говоривший, что нужно уметь копить деньги. Служил он давно и не скрывал, что сумел накопить изрядную сумму. Но с отцом Михаилом он дружбы не водил. Так что тот и не смел попросить у него помощи. И вот отправился отец Михаил к отцу Николаю, стал сетовать на то, что никак не удается раздобыть денег. Фундамент храма найден. Проект, благодаря бескорыстной работе профессора Кирпичникова, готов, а к строительству приступить никак не удается. Отец Николай выслушал, помолчал
с минуту и спрашивает: «А нет ли у тебя на примете какого-нибудь состоятельного человека?»
— Да есть один денежный мешок. Но он ничего не даст.
Тогда отец Николай вытащил из кошелька тысячерублевую купюру, перекрестил ее и говорит: «Ну, мешок, давай, раскрывайся».
Эту купюру он передал отцу Михаилу со словами: «Будешь строить. И построишь». А купить в ту пору на тысячу рублей можно было разве что несколько порций мороженого.
Вечером отец Михаил вернулся домой. Только он переступил порог, как раздался телефонный звонок. В трубке послышался знакомый голос: «Ну что, Миша, храм не строишь? Может, тебе денег дать?»
Это был тот самый «мешок». Развязался он сразу же по молитве отца Николая. А вскоре появился еще один человек, приславший несколько вагонов кирпича. И стройка пошла быстрыми темпами, так что вскоре можно было служить в одном из боковых приделов. Потом и столичные спонсоры объявились. Храм получился краше взорванного. Отец Михаил изучил лучшие образцы псковского храмостроительства и оговаривал с профессором Кирпичниковым малейшие детали строившегося храма, внося по ходу работ возможные усовершенствования проекта. У знаменитых псковских кузнецов Смирновых он заказал купольный крест и ряд напольных подсвечников. Лучшие иконописцы писали для него иконы. Каждую добытую копейку он вкладывал в храм. И теперь гдовский храм украшает еще недавно безликий провинциальный городок. А ведь когда-то Гдов славился своими мужественными защитниками и боголюбцами.
С этим отцом Михаилом мы отправились к отцу Николаю. Во Пскове заехали к кузнецу Смирнову. Он при нас заканчивал работу над подсвечником. Потом еще в несколько мест — храмовые нужды многого требуют. И на берегу озера оказались довольно поздно. У мостков, служивших причалом для моторных лодок, отправлявшихся на Залит, стояла одна лодка. Но нанять ее не удалось. Хозяин ждал гостей. Вскоре они объявились. Мы долго упрашивали хозяина лодки вернуться за нами, но он, сославшись на то, что в семейный праздник должен пировать с гостями, отказал нам, но обещал попытаться прислать кого-нибудь с острова. Ждали мы больше двух часов. Никто так и не приплыл за нами. Пришлось уехать во Гдов.
Вторая неудачная попытка надолго охладила мой пыл. Нужно было крепко подумать, отчего так произошло. То ли не было особой нужды беспокоить батюшку, то ли враг пугал, то ли недостоин был. Я знал, что к отцу Николаю часто попадают необъяснимыми путями. Один мой приятель стал его духовным чадом без преувеличения чудесным образом. Он был музыкантом и певцом. Когда началась перестройка, оставил жену и подался на Запад — счастья и денег искать. Познакомился с какой-то девицей и стал бродить с ней по европейским городам и весям. Уличными концертами зарабатывали на жизнь. Иной раз неплохо. И вот бредет он как-то по Мюнхену. И вдруг из окна небольшого домика его окликает кто-то по имени. Приятель мой удивился. Видит в окне седобородого старца. Тот улыбается и приглашает зайти. Зашел. Видит русского человека, сидящего под иконами. Напоил он его чаем со всякими немецкими плюшками и говорит: «Что ж ты, мил друг, со своей и чужой жизнью делаешь? Жену бросил, шляешься
с блудницей по свету. Бесовские песни поешь. Бросай ты это дело и возвращайся к жене скорее. А то она помрет от тоски и на тебе грех будет великий». И рассказал этот старец моему приятелю про всю его жизнь и про все его срамные подвиги. А напоследок сказал, чтобы тот вернулся домой, стал петь в церковном хоре, а коли на гастроли потянет, то пусть поет народные песни и пишет духовные стихи. На удивленную реплику о том, что тот ничего о Церкви не знает и написать ничего духовного не сможет, старец сказал, что Господь поможет и чтобы он отправился во Псков, а оттуда на остров к отцу Николаю. Тот станет ему духовным отцом и поведет его по спасительному пути.