Превыше чести

— Это хорошо, — медленно произнес Даллен. — Можно ли мне будет убрать… вот это? — Он поднял руку, ухитрившись не брякнуть кандалами, и провел пальцами по своей восьмидневной щетине. — Я не привык прятать лицо.

Привык, не привык… кому какое дело до твоих привычек?! Не ради них тебе будут скоблить щеки, не ради них тебе дадут умыться. Просто нельзя осквернить Дом Песен присутствием немытой образины — довольно уже и того, что в него войдет убийца.

Разумеется, самостоятельно Даллен в кандалах не смог бы и лица умыть толком. Тэйглан и предлагать ему не стал. Он своеручно вымыл пленнику лицо и голову, своеручно же занялся и бритьем.

Под щетиной не было заметно, насколько пленник исхудал за время пути, — да Тэйглан лишнего к нему и не приглядывался. И того хватит, что за ранами Даллена смотреть пришлось, — недоставало еще и на него самого пялиться. Теперь только Тэйглан заметил в полной мере, как резко выступили скулы над запавшими щеками, как потемнели припухшие от постоянной бессонницы веки. Будь ты проклята, извечная привычка Целителя, сызмала вошедшая в плоть и кровь, — подмечать малейшие признаки болезни и усталости!

Покончив с щетиной Даллена, Тэйглан не стал откладывать лезвие. Все едино тем, что прикоснулось к убийце Поющего, никто после него пользоваться не будет — так и зачем осквернять еще один клинок? А ведь без бритвы или ножа так или иначе не обойтись. Попробуйте любым другим способом снять с кого-нибудь рубашку, не снимая кандалов!

Черную с недавно еще алыми, а теперь мутно-багровыми крестами смертную рубаху и повязки Тэйглан срезал аккуратными полосами, злясь на себя в глубине души. Давно надо было это сделать, еще в дороге. Рубаха хотя и не присохла к телу, но кровь, пот и дорожная пыль… может, сними Тэйглан с пленника это свидетельство правосудия, и раны его выглядели бы получше? А выглядят они скверно, ничего не скажешь. Твоя промашка, Тэйглан, и ничья иная. Как Младший Поющий и друг Анхейна ты был бы рад швырнуть убийцу посреди дороги, чтобы копыта двух сотен коней втоптали его кровь в белую сухую пыль, — но как Целитель ты был обязан…

Тэйглан почувствовал, как жаркая волна стыда краской заливает его щеки, и почти беззвучно выругался сквозь зубы. Что сделано, то сделано. И нечего укорам совести обманывать его. Повязки он Даллену накладывал всякий раз свежие. Эти раны не закрылись бы в любом случае. А что вид у них нехороший… вскоре это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Даллен хотя и убийца, но не лжец. До Найгеты он доехал живым, как и обещал. А прочее сейчас уже не важно.

На сей раз Тэйглан не только промыл раны, но и умыл пленника — словно смертельно больного, который уже и шевелиться-то не в силах, а то и покойника… хотя — а почему «словно»? Даллен и есть покойник — самый настоящий.

— Надень, — сухо произнес он, протягивая Даллену синюю смертную накидку.

Даллен, не споря, продел в нее голову. Тэйглан аккуратно обдернул накидку у него на плечах, хотя нужды в том и не было.

— Вставай, — велел он. — Пойдем.

Все так же молча Даллен поднялся и последовал за Поющим.

Походка Даллена раздражала Тэйглана безмерно. Однако лишь на полпути Поющий сообразил, в чем дело. Босые ноги Даллена, даже и в кандалах, ступали так, словно его вела какая-то неслышимая мелодия, внятная лишь ему одному, и шел он, повинуясь ее ритму.

Чушь! Просто Тэйглан устал — устал от ненависти… столько дней провести бок о бок с убийцей друга… вот он и устал — а от усталости чего только не примерещится. Даже то, чего не может быть.

Посреди полной народа площади Даллен остановился.

— Иди-иди, — скривился Тэйглан. — Тебе не сюда. — Взяв Даллена за плечо, он слегка развернул его в сторону Дома Песен. — Тебе вот куда.

— Разве у вас казнят не на площади? — спросил Даллен с удивлением, которое мало чем отличалось от безразличия.

— А тебя и не на казнь ведут, — ответил Тэйглан и, не удержавшись, мстительно добавил: — Пока.

— Тогда куда? — прежним тоном осведомился Даллен.

Тэйглан не удостоил его ответом. Сам увидит — и очень скоро. Наверняка скорее, чем ему бы хотелось.

Обширная крытая терраса Дома Песен не пустовала. Шестеро Старших Поющих — теперь всего лишь шестеро! — и Мастер… при виде Мастера у Тэйглана сердце сжалось. Закон запрещает оплакивать убитого, пока он не отомщен, — и Мастер Дэррит держался как подобает. О да, в глазах его не было ни слезинки… но и в лице его не было ни кровинки. Слишком страшно ударила его смерть Анхейна. Отродясь у Мастера Дэррита не было лучшего ученика — да и ни у кого не было, если на то пошло. Дэррит, бывало, все пошучивал: «И подумать только — такой старый пень, как я, дал жизнь такому могучему побегу». Именно так он и говорил — а теперь побег этот срезан до срока, а Дэррит даже слез о нем пролить не вправе. И не будет вправе, пока шайлский подонок не понесет заслуженную кару.

— Иди, — спертым от ненависти голосом произнес Тэйглан.

Даллен бок о бок с Тэйгланом поднялся на террасу и остановился перед Поющими. Тэйглан, как того и требовал обычай, преклонил колено перед Мастером — а когда поднялся, увидел, что Даллен, которому кандалы мешали последовать его примеру, низко склонил голову. Движение это взбесило Тэйглана так, как он и вовсе не считал возможным. Убийца Поющего отдает дань уважения его Мастеру… худшее издевательство трудно даже вообразить!

Мастер не проронил в ответ ни слова. Остальные шестеро Поющих тоже молчали… а что тут можно сказать? И так все предельно ясно.

Не только Поющие ожидали убийцу на террасе. Камень Истины тоже ждал его. Обычный с виду большой мутно-серый полупрозрачный камень, округлый и чуть вытянутый, словно обрядовый хлеб… впрочем, в каком-то смысле он им был — разве нет?

При виде Камня на лице Даллена на краткий миг вновь отбразилось удивление — и безразличия в нем было гораздо, гораздо меньше. Он явно никак не мог сообразить, что здесь делает этот предмет, ради которого — ведь это же ясней ясного! — его и привели сюда. Тэйглан ощутил прилив мстительного удовольствия. Не все, оказывается, покойный граф Даллен йен Арелла знает о народе найгерис. Очень многое — но все-таки не все.

— Подойди к Камню, — ровным голосом велел Дэррит.

Когда Даллен шагнул к возвышению, на котором лежал Камень, у Тэйглана невольно сжались кулаки. Ох не так бы ты спокойно шел, если бы знал, что тебя ждет! А вот сейчас ты это и узнаешь.

— Положи руки на Камень, — с прежней сдержанностью велел Мастер.

Даллен не мог не догадываться, что возложить руки ему велят неспроста. Но если он и был насторожен, внешне он этого не выдал ничем. Руки на Камень он опустил таким же спокойным движением, каким снял с себя на эшафоте венец. Впрочем — он ведь знал от Тэйглана, что не казнь его здесь ждет…

— Теперь попробуй их поднять с Камня, — произнес Дэррит.

Плечи Даллена взбугрились от усилия — от тщетного усилия. Оторвать руки от Камня после того, как он их принял, пока Мастер или старший Поющий не отпустит, не удалось еще никому. Это невозможно.

— Ты не смог поднять рук, — кивнул Дэррит. — Это значит, что Камень Истины примет твои слова, как он принял твои руки. То, что ты скажешь, определит твою участь окончательно. Ты готов отвечать?

— Да, — побледнев, ответил Даллен, и Камень под его руками налился молочной опаловой белизной.

— За что и почему ты убил Поющего Анхейна?

Тэйглану даже предполагать не хотелось, чего стоило Мастеру Дэрриту произнести этот вопрос, не срываясь на мучительный крик.

— Он оскорбил мою честь, — не задумываясь ответил Даллен — слово в слово так, как отвечал в Шайле, — и под его руками в Камне Истины грозно заклубилась чернота.

— Ты лжешь, — с гадливым презрением произнес Дэррит.

— Но это правда! — воскликнул Даллен. — Он насмехался надо мной, и…

Чернота сгустилась; теперь она уже заволакивала почти весь Камень целиком.

— Ты лжешь! — повторил Дэррит.

— Нет! — Куда только подевалось хваленое хладнокровие Даллена — теперь он говорил быстро, сбивчиво. — Он ведь нарочно толкнул меня, чтобы надсмеяться, а я…