Страница 14 из 75
Он с самого начала повел себя так, будто облагодетельствовал семью, женившись на Катьке. Колька не просил руки дочери у родителей, как поступали все. Говорил о гражданском браке, хвалился матерью, квартирой, друзьями и связями. О себе рассказывал скупо, мол, работает электриком, зарабатывает неплохо, на жизнь хватает.
Ольга Никитична еще тогда, усадив зятя за стол, поняла, что тот любит выпить. Но особо не понравилось семье то, что Колька любил похвалиться. Чтоб понять зятя, ему щедро наливали в стакан и человек, захмелев, развязал язык.
— Катька, не выходи замуж за этого полудурка, откажи ему, подожди свое. Уж лучше одной жить, чем с этим козлом. Ведь он никчемный дурак, трепач и выпивоха.
— Я люблю его! — отвечала девка всем.
Как сам Колька относится к девке, он так и не признался.
Обидело Катькину родню, что никого из них не пригласил зять к себе в город, в гости. Обронил, что выдергивает девку из говна, а в городе сделает из нее человека, культурную женщину. И Катька будет безмерно счастлива.
Ему не поверили. И провожая дочку, Ольга Никитична сказала ей, отведя в сторону:
— Коль не склеится, вертайся обратно без раздумий. Не держись до последнего, ты молодая, еще сумеешь устроить жизнь.
— Мамка, зачем такое говоришь? — отшатнулась Катя в испуге.
— На всякий случай. Знай, мы от тебя никогда не откажемся и не отвернемся. В беде не кинем.
Катя никому из деревенских не пожаловалась на свекровь и Кольку. Но люди и без слов поняли, тяжко ей пришлось в городе. С таким крошечным малышом в деревню приехала. Значит, свекруха отказалась помогать невестке растить внука. Оно и мужик не лучше, если отпустил из города обоих. Покой понадобился, устал от мальца, а значит, не любит сына и женой не дорожит, не беспокоится о них, себя уважает.
— Мы даже в лихолетье сами детвору свою растили, никому не отправляли, хотя и не по одному дитенку рожали. Сами всех поднимали на ноги и поныне ни за кого не совестно. Бабки внуков доглядывали, а молодые на хозяйстве работали, меж собой не лаялись. Свекрухи матерями были у невесток, молодые семьи берегли, учили разуму. А нынешние вовсе сдурели. Никакого стыда не знают. Не успел дитенок на свет выкатиться, его уже с глаз подальше отправили, чтоб самим от мороки и забот уйти. Запамятовали, что детвора растет быстро и помнит все...
— Ништяк, Ольга Никитишна уже троих внучат растит. При себе их держит неотлучно. Вместе с ими и этот выходится,— судачили старики.
Катька, едва приехав, сразу впряглась в работу. Дома и на свинарнике дел всегда хватало. За работой некогда было вспоминать о городе. Все неприятности с Колькой и свекровью показались мелкими, смешными.
— И чего я переживала дура? Надо было сразу домой вернуться,— думает баба.
Только деревенские девки ехидно посмеивались над Катькой. Каждая считала, что она сумела бы ужиться в городской семье, взять Кольку в руки и все были бы довольны и счастливы.
— Катька сама виновата. Девка не должна вешаться парню на шею...
— Так они не разбежались. Она в деревню только ненадолго! — спорили другие.
— С ребенком приехала, а значит, оба надоели, захотел отдохнуть от обоих, а может, вздумал избавиться насовсем.
Катька через неделю забыла о городе, возвращаясь домой с работы, покормив Димку, ужинала и ложилась спать. Ей перестали сниться сны, ничто ее не тревожило и не будоражило. Она и не думала звонить домой в город, как вдруг в конце второй недели к дому подъехал Борис и из его машины выскочил Колька. Он вошел в дом незамеченный никем. Удивленно огляделся по сторонам. В доме было так тихо, что мужику показалось, будто здесь никого нет. Он пошел по комнатам. Увидел спящего сына. Возле него сидела с вязаньем в руках теща, рядом двое мальчишек — старшие внуки, собирали из конструкторского набора замысловатый дворец. Катьки дома не было, хотя во дворе уже темнело.
— А где это моя стерва до сих пор шляется? — спросил Никитичну. Та, глянула на зятя, лицо мигом собралось в морщинистую фигу. И теща ответила зло:
— У нас никто не шляется и не бездельничает. Все работаем. И Катя при деле, как всегда.
— Это при каком таком деле? — прищурился Колька недоверчиво.
— В свинарнике отцу помогает.
— А почему не с сыном?
— Ты-то что за указ здесь? Сами знаем, кому где быть! Чего ты приперся на ночь глядя? — спросила теща хмуро.
— Своих навестил. Кто мне запретит? Мой сын, вот и приехал проведать.
— Шибко нуждаешься в Димке, коли целых две недели про него не вспомнил,— упрекнула Ольга Никитична зятя.
— Он же с матерью и с вами, а я на вас обоих полагаюсь больше, чем на себя.
— А чего Евдокия не захотела внучонка навестить? Иль гребует нами, деревенскими? — обидчиво поджала губы Никитична.
— О чем вы? Мамка и сама из деревни. Но теперь ей ни до чего. Неприятность на работе случилась. Теперь начальство все нервы вымотало. Кто-то из медсестер не досмотрел, а она отвечай одна за всех. Когда мамка спасала родих от смерти, теперь о том забыли. И всякую оплошку на нее стараются повесить. Понятное дело, ей до пенсии совсем немного осталось. Вот и подставляют ее, чтоб срань в работе молодых врачей скрыть, стараются их пропихнуть, а пожилых запихнуть на пенсию.
— А куда ей деваться, коль годы подошли? Она ж мне в городе все жаловалась как тяжко ей на работе. Вот и пусть на пенсию идет, отдохнет, как человек...
— Скоро уйдет, а может, уйдут ее. Грозят сократить многих. Мол, рожающих мало теперь, ни к чему в роддоме нынче большой медперсонал держать. Вот и выискивают, кого раньше выкинуть? Мамка переживает, до пенсии совсем немного осталось, меньше двух лет, но доработать их, конечно, не дадут.
— А что за неприятность, коль за нее сократить хотят? — глянула теща в глаза Кольки.
— Баба умерла при родах. Прямо на столе. У нее болезней букет, а она рожать вздумала. Но не выдержала. Роды, как мать говорит, силы и здоровья требуют. А у той бабы ничего не было. Хотя ее предупреждали, чем все может кончиться. Моя мать говорила врачам, что та баба не разродится благополучно. А теперь ее во всем винят,— вздыхал Колька тяжко.
— Выходит, кисло Петровне нынче? Поди уже опустила хвост, а то все фыркала, что от нашей Катьки за версту хлевом воняет. И что ни делала дочка, никак не нравилось свекровке. Деревенским воспитаньем попрекала.
— Катька и вправду грубая! — вступился Колька за мать.
— Как к ней относились, тем и она отвечала! Бодливую корову плетью секут, а не гладят. Так и здесь. И нечего нашу девку винить во всем, на себя гляньте.
— Мать Катьку, как родную дочь приняла. Зато и получила, что я ее хотел через неделю из квартиры за хамство выгнать. Мамку обозвала грязно.
— Не бреши! Вначале Дуська Катю облаяла. Та ее в ответ опаскудила. А когда я у вас ждала дочку из роддома, Петровна Катьку вовсе изговняла. Вроде хуже ее на свете нет. Вот и велела дочке не вертаться больше к вам. Сами Димку поднимем, а Катьке и в своей деревне работы хватит. Зачем ей по чужим углам мотаться?
— Как это так? А вы меня спросили? Соглашусь ли, чтоб сын в деревне рос!
— Ты тут хвост не поднимай! Кому твое согласье понадобилось? И вырастим Димку лучше вас. В тиши и без базара в избе. Вона как спокойно спит. Никто ему не мешает. И он здесь всем в радость. Не затыкаем носы от пеленок, никто мальца не ругает, не грозит. У вас такое на каждом шагу. Так что оставь моих в покое, забудь сюда дорогу. Проживем сами, без городской родни. Поезжай в обрат, покуда Катюха с работы не вернулась. Незачем вам видеться. Пора правде в глаза глянуть. Не нужны вы друг другу! Ступай отсель с Богом!
— А с чего гоните меня? Я никого не обидел, не обозвал, к сыну приехал. Разве мы так к вам отнеслись, когда вы в город приехали?
— Всю душу изгадили оба. За дочь не прощу. Уж над ней глумились вдоволь. Не пущу ее к вам на измывательство! — увидела в дверях Катьку.