Любимые не умирают

Нетесова Эльмира

Любимые не умирают

Глава 1. Огрызок

  Человек торопливо бежал по улице, поминутно оглядывался по сторонам, на ходу поддергивал спадающие с пояса брюки, всматривался в дома, в лица встречных людей. Впрочем, в такой ранний час мудрено было встретить кого-то из знакомых, лишь дворники методично подметали улицы, с удивлением оглядывая мужика бегущего по городу в столь раннее время. А Колька спешил. Еще бы! Целых три года отбывал срок в тюрьме, а вот теперь освободился. Легко ли досталась эта встреча с городом. Человек спешил домой, туда, откуда его забрали три года назад, откуда он не получил ни одной весточки, где его никто не ждал и уж конечно не порадуется возвращению из зоны.

   -  Ну и хрен с ними! Зато я свободный! — радуется мужик вслух, оглядевшись, и морщится от досады. Ведь вот и радостью поделиться не с кем. Ни одной знакомой рожи вокруг. А ведь раньше его помнили все. Еще бы! Стоило выйти из дома, как его окружали друзья, приятели, всем был нужен. Вот только когда сам попал в проруху, никого не оказалось рядом. Тут же о нем забыли и оставили наедине с бедой. Ни посылки, ни весточки не прислал никто, будто заживо похоронили.

   Человек ждал, что хоть кто-нибудь о нем вспомнит. Но напрасно...

   Случалось, он даже плакал в ночи, когда все мужики в бараке спали, и его слезы никто не видел. Ночами он видел во снах свой город, каждую улицу и всякий дом. А просыпаясь, вновь упирался взглядом в решетки, огражденья, заборы и вышки. И снова сжималась душа в комок, и болело сердце.

   Много раз слышал Колька от мужиков, что человек ко всему привыкает, даже к неволе. Но на себе не убедился. Саднящая боль сдавливала человечью душу все время, пока он был в заключении. А и попал ни за что. Своей бабе вломил. Всю жизнь ее дубасил, с самого начала, тут же, наверное, лишку дал, жена вырубилась, а Колька не понял и добавил Катьке так, что она визжать перестала, затихла. Мужик подумал, придуряется стерва. А она даже дышать перестала. Вот тогда Колька трахнул ее головой об угол и вскоре появилась соседка, следом за нею милиция. Его оттащили от жены, выволокли из квартиры во двор, пинками загнали в машину и увезли в камеру

   Колька не верил, что все это всерьез и надолго. Ведь и раньше метелил бабу, не без причины. Случалось, приходил участковый, ругал мужика, грозил, но до серьезного не доходило. А тут, как снег на голову. Человек на суде удивлялся:

   —  Я ж никого не убил, не ограбил! — кричал возмущенно.

  —   Жена в реанимации пролежала три недели. Еле спасли ее врачи. Если бы умерла, судили б, как убийцу. Теперь — за садизм, систематические издевательства, побои, надругательство над личностью и достоинством женщины! А еще за сына! Вы окалечили его! — ответила судья, потеряв терпенье.

   —  Я к Димке пальцем не прикасался! — вспомнил Колька.

   —  Он не выдержал увиденного. Оно и немудрено. Ваш сын не перенес моральной травмы. И неизвестно, смогут ли врачи помочь ему?

   —  А что с ним сделается? Он мужик! Знал, за что получила мать,— не поверил Колька и оглядел людей в зале. Здесь в основном сидели старухи и старики, городские зеваки, каким время девать некуда. Но ни Катьки, ни Димки не увидел. Не пришли они, сослались на болезни, подтвержденные заключениями врачей. Но заявления написали и попросили наказать Кольку по всей строгости закона.

   —  Достоинство? Откуда оно взялось у ней? Взял ее без достоинства из деревухи, прямо из-под забора. Привез в город, как положено. И не думал, что тут у нее достоинство объявится. Сколько лет без него обходилась, а тут сыскалось! — удивлялся мужик.

   —  Три года... С отбыванием срока в колонии общего режима,— огласила судья приговор.

   Прокурор попросил для Кольки пять лет, сославшись на преступление, совершенное с особой жестокостью

  —   Этот человек представляет собою опасность не только для своей семьи, а и для всех окружающих. Его жена умирала от побоев в луже крови, а подсудимый продолжал избивать ее на глазах у подростка-сына! Женщина потеряла сознание и если бы не соседка, вызвавшая милицию, он убил бы жену насмерть! Таким нельзя жить в нормальном человеческом обществе! Я прошу суд учесть и тот факт, что издевательства и побои над женщиной были в той семье системой. И едва не закончились трагедией...

   Кольку увезли в наручниках из зала суда, а вскоре он попал в зону Над ним смеялись мужики:

   —  Козел ты, а не человек! Нашел бабу, какая за решетку упекла! Во, лярва! Такой суке ноги вырвать и башку свинтить с резьбы мало! Чтоб мужа в зону спихнуть, это уж слишком круто придумала.

   —  Хахаля завела небось! Теперь с ним кайфует вольно!

   —  Да что там кобель? Разведется с ним, выпишет Кольку из квартиры, и поминай, чем звали! Все они такие, дай только повод, уж они им воспользуются на полную катушку! — сочувствовали мужики.

  —   Она не сама по себе, с нею сын мой, он не даст привести в дом отчима! —темнел с лица Колька.

   —  А кто его спросит?

   —  Он ведь тоже заявленье на тебя написал. Так что и от него добра не жди,— напоминали заключенные.

  —   Пацан еще! Погодите, одумается! — сказал кто-то совсем рядом. И Колька ждал, когда же сын вспомнит о нем и простит... Прошли три года. И ни строчки...

   Колька звонит в знакомую дверь. Ждет. Вот и шаги пришлепали. Заспанный голос спросил глухо:

  —   Кто там?

   —  Я! Открывай! —узнал голос Катьки. Та, открыв двери, отступила на шаг. С удивленьем оглядела человека.

  —   Что? Не верится? Не удалось сквасить меня на зоне! Вишь, живой воротился! Так то, Оглобля! Не пришлось радоваться на поминках. Поспешила, а теперь и вовсе не дождешься! — усмехнулся ехидно вслед Катьке. Она развернулась и пошла в спальню, закинула двери на крючок. И подвинув сына к стенке поближе, сказала тихо:

   —  Слышь, сынок, козел воротился с тюрьмы. Как теперь жить станем, ума не приложу.

   Колька тем временем разулся, содрал с плеч куртку, прошел на кухню.

   На столе пусто. Видно его вовсе не ждали. Даже стакан чаю не предложила жена, ушла в спальню старой гусыней и даже не порадовалась, не поздоровалась с ним. А ведь не с курорта, из тюрьмы пришел,— скульнул мужик, подсев к столу, надеясь, что Катька, набросив халат, выйдет к нему, накормит и присядет рядом, тихо, молча будет слушать Кольку. Все же три года не виделись,— курит человек, ожидая бабу, но та не спешит. Мужик курит, ждет. Потеряв терпенье, подходит к двери спальни:

  —   Слышь ты, Оглобля! Иль дрыхнешь? Забыла, что я воротился? Так напомню враз меж глаз! А ну, шурши на кухню! Кто кормить должен?

  —   Я тебе ничего не должна! Отвали! Не то живо ментов вызову! Воротят обратно и навсегда! — услышал Колька злое.

   Он слегка надавил плечом, дверь, взвизгнув, распахнулась. Катька мигом выскочила из койки.

  —   Это ты мне ментами грозишь? Да я тебя сейчас в окошко выброшу, чтоб тобой тут не воняло! — попытался сгрести жену как раньше. Но тут же отлетел к стене, больно ударившись спиной, рухнул на пол, услышал, как жена уже говорит с участковым:

   —  Вернулся только что! Ага, поумнел! Уже к горлу полез с клешнями, собрался меня в окно выбросить, да Димка вступился, не дал. Так ты забери его, покуда не поздно и до беды не дошло. Не дозрел он до жизни в доме, в семье. Каким был зверюгой, таким и остался. В тюрьме его место, а не в семье.

  —   Ну, что вы тут базарите? Что не поделили, чего мир не берет? — вошел участковый, какого все от стара до мала звали Степановичем.

  —   Требует жрать ему поставить! Да ведь не просит, из глотки рвет. А я чем обязана? Нам самим бы прокормиться, так этот на голову свалился! Тоже иждивенец долбанный. Мне и без него лихо приходится, в трех местах еле успеваю. С полчаса взад с работы воротилась, хотела вздремнуть малость, так поднесло этого козла! — жаловалась баба участковому.