Страница 5 из 15
– Девчонку уводи! – проорал Алесь Бабич Лабаню. – Ну же, твою мать!
Старик обернулся. Янка, вцепившись в сосновый ствол, стояла недвижно. Лабань ухватил ее за руку, старчески кряхтя, потащил за собой в лес.
Не уйдем, думал старик, одышливо хрипя на бегу. Резкие гортанные крики на чужом языке и треск автоматных очередей раздавались уже повсюду, со всех сторон. Не уйдем, не уйдем, не уйдем, отчаянно билось в висках. Пуля догнала Лабаня, ужалила в плечо, вторая вошла меж ребер и пробила легкое. Он выпустил Янкину руку, сунулся на колени, повалился лицом вниз. Горлом хлынула кровь.
Янка, вцепившись в тощие стариковские плечи, задыхаясь, рывками пыталась тащить. Рывок, еще рывок. Сил не было, ничего уже не было, но она тащила и тащила – упорно, метр за метром, вопреки безнадеге, отчаянию, вопреки всему.
Бабич дал по лесу от живота очередь, отбросил шмайссер, метнулся к ручнику. Оторвал от приклада мертвые Левкины руки. Перебросил сошки, упер в грунт. Краем глаза поймал мелькнувшую между стволами фигуру. Срезал ее очередью на перебежке, уцепил взглядом вторую, зачеркнул пулями и ее.
Следующие несколько минут Бабич вел огонь. Стрелял и после того, как хлестнуло по бедру и скрутило от боли. И после того, как пуля прошила предплечье, обездвижив левую руку. И даже когда в пяти метрах разорвалась граната и осколок впился под ребра.
Еще одна граната рванула справа. Бабич зарылся лицом в землю, а когда вскинул голову, в двух шагах от себя увидел Смерть. Она сидела, согнувшись, скорчившись, едва не свернувшись в клубок. Брошенный Бабичем шмайссер лежал на траве у ее ног.
– Стреляй, падла! – заорал на Смерть Алесь. – Что расселась, сука, стреляй!
Смерть резко выпрямилась, ее шатнуло из стороны в сторону.
– Я не умею, – прошептала Смерть горестно. – Мне нечем стрелять.
– Чтоб тебе сдохнуть. – Алесь вновь припал к ручнику.
– Я бы не прочь, – отозвалась Смерть. – Но не могу вот.
Смерть поднялась, новая граната разорвалась у ее ног, разворотив осколками шмайссер. Бабича взрывной волной опрокинуло на спину, острый шестимиллиметровый шмат металла вошел под сердце.
– Прости, – сказала Алесю Смерть. Забрала его и поспешила прочь.
Янка отпустила старика, повалилась с ним рядом. Силы закончились, и жизни осталось всего ничего. Янка улыбнулась склонившейся над ней Смерти.
– Вставай, – грустно сказала Смерть. – Пойдем.
Янка послушно поднялась на ноги. Стало вдруг легко, усталость ушла, и даже лес вокруг посветлел, перестал стрелять и перекликаться чужими голосами.
– Пойдем, – повторила Смерть.
Янка ступила ей вслед, сделала шаг, другой, затем остановилась. Умереть оказалось совсем не страшно. Только почему же… Стало вдруг тревожно. Почему же она одна…
– А дед Прокоп? – требовательно спросила Янка, оглянувшись на лежащего ничком старика.
– Я забрала его. Пойдем.
Янка смутилась. Если Смерть забрала их обоих, то, очевидно, им и идти за ней следовало вместе. И потом, где же тогда остальные…
– Где они? – озвучила свой вопрос Янка. – Командир, Каплан… – она запнулась, – и Алесь?
– Я забрала их, – ответила Смерть спокойно. – Ступай за мной.
Янка, перестав что-либо понимать, бездумно побрела вслед за Смертью. Миновала застывшего в ужасе детину в каске и с автоматом в руках. Другого, вставшего, склонив голову, на колени. Припавшего к земле и поджавшего хвост пса.
Она не знала, сколько времени шли. Когда, наконец, остановились, уже светало.
– Все, – сказала Смерть. – Ступай. Я теперь долго не приду за тобой.
– Долго? – эхом отозвалась Янка. – Не придешь?
– Лет сорок, – кивком подтвердила Смерть. – Может, больше, я не умею смотреть так далеко. Теперь ступай.
– Подожди! – вскрикнула Янка. – Почему ты меня не забрала?
– Я проиграла тебя.
– Как? – Янка ахнула. – Он же сказал, Алесь… Сказал, что проиграл он.
Смерть усмехнулась, пожала плечами и растворилась, как не бывало.
– Я передернула, – донеслось до Янки.
В десяти километрах к востоку, на примятой лесной траве лежали две черные семерки и шестерка червей. Рядом с ними – гордо задравший бороду бубновый король. И приткнувшийся к нему сбоку пиковый туз. В слабеющих утренних сумерках совсем уже не похожий на двойку.
Свеча горела
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
– Здравствуйте, я по объявлению. Вы даете уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет – костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьезные. У Андрея Петровича екнуло под сердцем, объявление он вывешивал в Сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, еще двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
– Д-даю уроки, – запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. – Н-на дому. Вас интересует литература?
– Интересует, – кивнул собеседник. – Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» – едва не вырвалось у Андрея Петровича.
– Оплата почасовая, – заставил себя выговорить он. – По договоренности. Когда бы вы хотели начать?
– Я, собственно… – Собеседник замялся.
– Первое занятие бесплатно, – поспешно добавил Андрей Петрович. – Если вам не понравится, то…
– Давайте завтра, – решительно сказал Максим. – В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
– Устроит, – обрадовался Андрей Петрович. – Записывайте адрес.
– Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
– Вы слишком узкий специалист, – сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. – Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники – вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф все еще достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чем немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считаных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд.
Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надежный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом, – затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский – две недели. Бунин – полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг – самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, – беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, – если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать – вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.