Страница 15 из 15
Ничего даже отдаленно похожего на наш Центр мы не нашли, но на четвертое утро небо вместо уже привычного серого стало вдруг синим. Прямо по ходу, слепя глаза, медленно выползло из-за развалин солнце. Оно оказалось больше, ярче и жарче всякой лампы, оно высушило на нас одежду, и под его ласковыми лучами страх впервые нас отпустил.
Когда солнце оказалось прямо над нами, мы заметили, что по левую руку развалины стали выше. Мы бросились туда, и вскоре развалины поредели, а пробираться между выворотнями стало легче и быстрее. На следующее утро мы увидели первый дом. Он был приземистым и кривым, но это был именно дом, такой, каким мы представляли его: двухэтажный, с настежь распахнутой входной дверью и темными провалами окон. За ним стоял другой, а дальше еще и еще.
Мы принялись заходить в двери и забираться в окна. Внутри домов оказались те же самые развалины. Разбитые, в трещинах стены, обвалившиеся потолки, сгнившие полы и множество неживых и незнакомых предметов.
В одном из домов, сохранившемся лучше других, мы решили заночевать. Мы совершили ошибку. Ночью вражины настигли нас.
Много лет прошло, прежде чем пережитое перестало мучить меня в ночных кошмарах. И прежде чем я прекратил навязчиво думать над тем, почему погиб растерзанный вражинами Кир, а уцелел я. Сотни, тысячи раз я бросался во сне из окна второго этажа, провожаемый отчаянным предсмертным криком моего брата, который выпрыгнуть не успел. Я, живой, мчался по залитой мертвенным лунным светом дороге между домами, а за моей спиной умирал растерзанный крысобаками Кир.
Стая уже настигала меня, головной крысопес был уже в двадцати шагах, когда за спиной вдруг грохнуло и полыхнул огонь. Я обернулся на бегу, споткнулся и полетел на дорогу лицом вниз, но успел увидеть, как вздыбился и исчез в пламени вожак и как с визгом рассыпались по сторонам остальные.
– Хозяин, – услышал я надтреснутый отрывистый голос. – Хозяин.
Его звали Тим, этого здоровенного, как два Тупицы, железного дурня. Тим нес меня на плечах, без устали причитая: «Хозяин, ты в порядке, Хозяин?» – и так без конца. Он был роботом-обходчиком в подземельях, которые назывались шахтами метро, а стал охотником на вражин при упрятанном глубоко под городом убежище. В это убежище Тим меня и принес. Там было все: автономные генераторы и оружие, провиант и водопровод, библиотека и компьютерный зал. Еще там были роботы, множество роботов, наладчиков и обходчиков, грузчиков и кладовщиков, строителей и ремонтников. Там был даже очень умный робот-менеджер, который распоряжался остальными. Там не было только людей, погибших в одночасье вскоре после бактериологической атаки.
Я провел в убежище без малого пять лет. Новые железяки называли меня Хозяином, ухаживали за мной, кормили лакомствами и учили. А потом я учился сам – всему, что должен знать каждый цивилизованный человек. Пускай этот цивилизованный человек и последний из людей на Земле.
Я узнал, что такое ядерная и бактериологическая атаки. Я уразумел, что означают слова «женщина», «зачатие», «зародыш», «выкидыш» и «аборт». Я понял, что такое день рождения и почему у меня он дважды в году. Я повзрослел. И, повзрослев, осознал, что мне теперь делать.
Мы нашли его, когда мне шел девятнадцатый год. Полуразрушенное кособокое здание, которое когда-то называлось Медицинским центром. Такое же, как то, в котором рос я.
У меня двести шестнадцать детей. Сто три мальчика, остальные девочки. У них, у каждого, два дня рождения в году. Первый мы празднуем в тот день, когда я инициировал генетический сейф – инкубатор, в котором хранились оплодотворенные яйцеклетки. И второй – когда моих детей извлекли из этого инкубатора на свет.
Я проделал то, до чего девятнадцать лет назад додумался примитивный робот-лаборант с пренебрежительным именем Умник. Но, в отличие от него, ремонтника Тупицы и больничной сиделки Рухляди, я знал, как следует кормить, лечить и выхаживать человеческих детей.
Мои железяки отремонтировали и запустили гидроэлектростанцию. Изгнали из города трупоедов, истребили крысобак и приручили щенков. Когда мои дети подрастут, мы отстроим дома, в которых пристало жить цивилизованным людям. Мы восстановим технику и начнем жизнь по новой.
Я вернулся, когда моим детям сравнялось четырнадцать. Осторожно ступая, спустился по лестнице вниз, туда, где тридцать три года назад находился уцелевший в бомбардировке генетический банк. По узкому коридору пробрался в генераторную. Долго молча смотрел на то, что осталось от давших мне жизнь механических существ. Затем опустился перед ними на колени.
– Это Рэм, – сказал я. – Здравствуй, мама. Здравствуй, отец.
Сидеть рожденный
Костян проснулся от звука радио, которое Батон врубил на полную громкость. Как обычно, по утрам передавали гимнастику. «Раз пошли на дело я и Рабинович, – надрывно хрипел знаменитый голос Жоры Жиганчика. – Рабинович выпить захотел…»
– По зоне подъем! – жизнерадостно проорал, нарисовавшись на пороге, Батон. В честь торжественного дня он сбрил трехдневную щетину и даже напялил парадный клифт. – Ну что, оголец, ноги в руки, похлебал баланду и на дело. Про дело не забыл часом?
– Не забыл, батя, – сказал Костян. Забудешь тут. Сегодня у него самый важный день в жизни, так же как у всех его одноклассников. Школа закончена, предстоит пройти выпускную комиссию, от приговора которой зависит, как сложится дальнейшая жизнь.
– Молоток, – одобрил Батон. – Ты уж смотри, не опозорь отца родного, в натуре. Говорят, сам Пахан у вас основной зачет принимать будет. А он меня еще с сыктывкарской кичи знает.
– Выше пупка не прыгнешь, – процитировал Костян аксиому из курса обществоведения для учащихся пятых классов. – Штымп предполагает, а кум располагает.
«Гоп-стоп, Зоя, – сменил репертуар Жора Жиганчик. – Выходим мы из-за угла…» Гимнастика закончилась, начиналась передача «С добрым утром».
По пути в школу Костян забежал за Веркой. Самая красивая среди выпускниц, она считалась его девушкой вот уже третий год. Желающих отбить Верку хватало, но все попытки жестко пресекались Костяном, авторитет которого как непревзойденного кулачного бойца был широко известен и в школе, и за ее пределами. Пожениться, как только позволят обстоятельства, Костян с Веркой договорились уже давно.
– Дождешься? – спросил Костян. Вопрос был традиционный и задавался неоднократно.
– Сукой буду, – в тех же традициях ответила Верка. – А может, мы и выйдем одновременно, тогда и ждать не придется.
– Это вряд ли, – со знанием дела сказал Костян. – Не бывает такого, чтобы одновременно. У марух другие срока.
Первыми по списку шли врачи. Костяна раздели, ощупали, измерили и просветили лучами. Наконец, разбитного вида медсестра втолкнула его в комнату, где за столом, закинув на него ноги, сидели двое в белых халатах.
– Так-с, – сказал тот, что помоложе, – со здоровьем пофартило тебе, чушкарек. Мы с коллегой будем рекомендовать для тебя, пожалуй, восьмеричок. Да, определенно на восьмеричок ты потянешь, падлой буду.
На правом запястье у него красовались два наколотых круга и полукруг, на левом – круг и две палки.
«Двенадцать с половиной лет лепила отмотал, – привычно определил Костян, – из которых семь использовал».
– А я меркую – пускай сразу десятку хватает, – сказал тот, что постарше, и сплюнул под стол. – Лошачина здоровый, сдюжит. Я по сравнению с ним был хилок, и то на десятку подписали.
Два круга на правом запястье не давали повода усомниться в его словах, но на левом также обнаружились круг и три палки.
«Не жилец, – сочувственно подумал Костян, – два года даже на нанесение с причинением средней тяжести не хватит. Если не возьмет новый срок, в любой момент сыграть жмура может».
– А нехай его будет десять, – легко согласился молодой. – Вопросы есть?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.