Страница 35 из 80
часов прервано. В свою очередь и деревья были сплошь опутаны и оплетены бумажными
лентами-змейками, местами перекинутыми с одной стороны улицы на другую, образуя
своего рода сень, что одно придавало парижскому пейзажу какой-то ирреальный вид.
Я наслаждался чрезвычайно, но мое наслаждение было ничтожным в сравнении с тем
боевым упоением, которое овладевало моей женой: я просто не узнавал ее, я никогда не
предполагал, что в ней может проснуться такая якобы “вакхическая” ярость. Целыми
фунтами покупали мы у разносчиков мешки с цветными конфетти, но не успевала моя Атя
получить такой мешок на руки, как он уже оказывался пустым, и приходилось покупать
новый. Есть что-то соблазнительное в том, чтобы сразиться с людьми, совершенно
незнакомыми, и “влепить им в физиономию” целую охапку таких бумажек, да еще
норовить, чтобы они попали им в рот”.
На подобном, только неаполитанском карнавале, Мария флиртует с графом Лардерелем, которого она засекла еще утром в гостинице и чтобы проверить, он это или не он, якобы
случайно ошиблась дверью, войдя к нему номер. Она старательно делает себе английский
акцент в итальянской речи.
Сделаем здесь одно маленькое отступление, которое я давно хотел сделать. Напомним, что
Муся хорошо знала разговорный русский, английский, итальянский языки, читала по
латыни, а уж французский был просто ее родным языком, она на нем думала, говорила, писала; писала, правда, с ошибками. Русские вообще в те годы славились в Европе
знанием иностранных языков. Это была самая образованная нация в мире. Нелишне
процитировать здесь князя Сергея Волконского, писавшего в своих воспоминаниях
примерно об этих годах:
“Его жена ( живописца Марианечи - авт.) была черная, вострая тосканка, очень некрасивая
и очень говорливая. Я ездил к ним в деревню, на виллу Муджелло. От нее в первый раз
услышал я фразу, которая впоследствии мне уши прозвонила. Когда зашла речь о том, что
русские хорошо говорят на иностранных языках, она сказала: “ La loro lingua e tanto difficile, che poi tutte le altre lor sembrano fasili. Ecco...” (Их язык так труден, что после него
все другие языки им кажутся легки). Это объяснение, которое каждый провозглашал как
открытое им Колумбово яйцо, я слышал на протяжении всей моей жизни”.
Вернемся же к графу Александру Лардерелю. По словам самой Башкирцевой, это
прекрасный парень, неплохо сложенный, загадочный, воспитанный и вполне взрослый.
Почему бы ни быть роману? Она опять безрассудна. Ее горничная Розали и его кучер
Шарль уже положили начало этому роману своей связью. Розали передает Марии все, что
граф Лардерель говорит о ней. Его слова для нее, безусловно, лестны.
Комнаты их находятся рядом по коридору, карнавал все идет, толкая участвующих в нем на
безрассудства. Она начинает подглядывать за ним в замочную скважину. Не верите?
“Я как будто обезумела, я уже не властна над собой. Сегодня утром я сначала увидела нос
Лардереля, а потом уже - его глаза. А вечером, я увидела это животное без рубашки и в
кальсонах; сначала я думала, что он в корсете, а потом поняла, что это кальсоны, которые
держатся на подтяжках, как у детей. Его голые плечи, белые и круглые, произвели на меня
чрезвычайно странное впечатление. Я не привыкла видеть мужчин в подобном наряде.”
( Неизданное, запись от 11 февраля 1877 года.)
Думаю, если бы она его увидела совсем без наряда, это произвело бы на нее еще более
странное впечатление. Когда она ходила подглядывать, а это было не один раз, вероятно, она именно на это и рассчитывала. Ей хотелось увидеть его голым. Что бы тогда она
сказала про это “животное”?
Она начинает охоту за молодым графом, преследуя его по пятам. Она решается даже на
такой безрассудный шаг: узнав, что он уезжает из Неаполя, берет вместе с матерью билет
на тот же поезд, но только на одну остановку, чтобы только поговорить с ним. Граф
Лардерель замечает их на перроне, где они специально прохаживаются перед посадкой, и
приглашает в свое купе. Неважно, поверил ли он ее объяснению, что ее тетушка из-за
ошибки проводника застряла без багажа и денег на ближайшей к Неаполю станции, и они
едут ее выручать. Важно, что она поговорила с ним и увидела у него в петлице бутоньерку
с фиалками, которые она накануне послала ему в номер.
В его отсутствии она собирает о нем сведения и узнает, что он содержит во Флоренции
миланскую певицу Риччи и что у нее от него есть маленькая дочь.
“Я принимала его за обычного шалопая, но когда я узнала, с каким размахом он
распутничает, то стала уважать его”. (Неизданное, запись от 14 февраля 1877 года.) Что ж, ей всегда нравились распутники, и она не скрывала этого. Но рано или поздно, один из этих распутников сделает то, что не смогли, не захотели или не успели сделать
другие. Это неизбежно!
Она начинает с ним фривольную переписку, но пишет печатными буквами и просит
Лардереля отвечать ей до востребования. Она понимает, что нарушает все приличия для
девушки ее круга. Как же она после этого может на что-то рассчитывать, непонятно. Он
сообщает ей в ответном письме, что ранен на дуэли в правую руку.
Она отвечает ему письмом, полных намеков, которое даже трудно до конца осмысленно
перевести:
“Я только что сделала открытие, потому-то и родились эти строки. Зачем вам писать левой
рукой той, которую считают до такой степени легкомысленной, что даже говорят об этом с
Вами. Тем хуже для Вашего самолюбия, если у Вас такой плохой вкус, и Вы верите, что
она все так же легкомысленна, как и была прежде, с Вами и для Вас.
Обиженная, неоцененная и опечаленная фиалка”.
(Неизданное, 17 марта 1877 года.)
Если она пишет ему печатными буквами, то он, наверное, отметил, что ему вследствие
ранения приходится писать левой рукой, так что ни ее, ни его почерк определить нельзя.
Он возвращается вскоре, молодой, красивый, привлекательный, с рукой на перевязи, о чем
еще можно мечтать, но этот роман начинает ее пугать. Она испытывает те же ощущения, что и с Одиффре, только теперь пугается их. Она отстраняется от Лардереля, что, впрочем, первым делает он сам, очевидно, поняв, что имеет отношение не с будущей кокоткой, а с
невинной, неопытной девицей. Вернувшись, он не поселяется в прежнем отеле “Европа”, где живут они, а выбирает себе другое место жительства.
Однако в начале апреля на пикнике, который устраивают в Сорренто для трех
иностранных дам три молодых кавалера: граф Лардерель, его друзья, итальянец
Мелиссано и швейцарец Маркуар, происходит срыв. Начинается все поэтично: катание на
осликах, обеды под мандолину и неаполитанские романсы, прогулки на лодках, восход
солнца над морем, ночные бдения, сорванные с девичьих уст тайные поцелуи. Интересно, как участвует во всем этом старшая Башкирцева? Действительно, она ничего не видит и
ничего не понимает, или у нее есть свои, бабские интересы. Может быть, кто-то из них ее
любовник, а девушки лишь прикрытие для ее связи? Ведь были же шутки графа Лардереля
о том, что его принимают за супруга мадам Башкирцевой и за отца двоих дочерей. Мы не
можем поручиться, что граф не был любовником ее матери. Ведь был же ее любовником, судя по всему, домашний доктор Валицкий.
А за обедом друзья потешаются над Лардерелем, намеки их довольно прозрачны:
оказывается, что Риччи никакая не певица, а довольно низкого пошиба танцовщица.
Лардерель напивается и предлагает Марии руку, чтобы прогуляться по саду. Она
принимает это приглашение, и мать ее не возражает, как будто хочет спихнуть дочь любым
способом. А может, просто не беспокоится, числя Лардереля по своей епархии.
“Он был рядом со мной и говорил разные нежности, которые возмущали меня, потому что