Страница 82 из 84
потери времени. Это даже при хорошей погоде внимания да внимания потребует
от всех служб, напряжения всех сил.
Но погожими днями природа побаловала земледельца лишь в конце июля и
самых первых числах августа. Как потом окажется — их было двенадцать, всего
двенадцать погожих дней за все лето. Скоро едва механизаторы заведут моторы
своих комбайнов, чтобы в поле выехать, снова зарядят долгие обложные дожди.
На полях стояла вода, не впитываясь больше и не испаряясь
Что только не придумывали механизаторы, чтобы комбайны могли пройти по
ниве: и дополнительные колеса на переднем ведущем мосту устанавливали, и
давление в шинах меняли, и гусеницы прилаживали Но порой и эти ухищрения не
помогали. Тогда шли на помощь комбайнам гусеничные тракторы. А чтобы и при
такой тяге комбайны не увязали, даже специальные лыжи мастерили, на которых
и «скользили» комбайны
И тут же рядом, где уборка многолетних трав шла, редко-редко где
буксовали машины. Никакой там избыточной сырости, разве только в низинках. А
ведь травы эти, как и хлеба, высеяны были на пашне. Да, на пашне, но пашня,
травами занятая, уже два-три года не видела плуга, не перемешивалась. И
бежали по ней машины как по асфальту.
Знаю, мешала не только та сырость, что в земле копилась, но и та, что с
неба лилась беспрестанно. Согласен, тяжело, очень тяжко доставался каждый
центнер зерна, каждый сноп льна, каждый мешок картошки. И если какую-то
часть урожая не добрали, не запаслись кормами, то есть на то причины — шли
дожди.
Однако вспомним еще раз вот эти строки:
«Я слышу, как часто у нас... обвиняют то землю в бесплодии, то климат в
давней и губительной для урожаев неравномерности... Я уверен, что эти
причины далеко отстоят от истины... Я думаю поэтому, что дело не в небесном
гневе, а скорее в нашей собственной вине», — так утверждал римский агроном и
писатель Колумелла.
Мальцев, соглашаясь с этим утверждением, говорил:
— Вот и мы — и земельку нашу поругиваем, и климат виним, тогда как
виноваты сами. Не в том, разумеется, виноваты, что дожди не ко времени или
засуха случается, а в том, что климат данной местности зачастую не
учитываем. Не учитываем его как при выборе направления для хозяйства, так и
при определении структуры посевных площадей. Сеем, не соизмеряя свои
возможности с природными условиями, и тем самым ставим себя в постоянную
зависимость от погоды.
Признаться, на зауральской ниве, зреющей под жарким небом (там сухое лето
куда привычнее дождливого), слова эти не очень затронули меня. Видимо, так
всегда, — чтобы понять и осознать какое-то явление, надо увидеть это явление
в критическом его проявлении. Увидеть и боль испытать. Не почувствовать, как
болит душа у земледельца, когда он не в силах убрать сполна урожай, а чтобы
и твоя душа заболела, чтобы боль сдавила тебя, заставила задуматься и понять
слова, удивительно совпавшие с теми, что Мальцев говорил.
— Валить все грехи на погоду нечего. Хороший хозяин должен
приспосабливаться к тем условиям, которые и составляют климат. А он у нас
всегда был избыточно увлажненным.
Услышал я эти слова в Костромской области. И сказал их человек, которому,
в случае спада производства, удобнее всего на дожди сослаться как на
стихийное бедствие. Сказал первый секретарь Красносельского райкома партии
Анатолий Алексеевич Смирнов. И добавил:
— Хороший хозяин, чтобы не обрекать себя на муки, не будет сеять всего
понемногу, он чего-то больше посеет, чего-то меньше, а от чего-то и вовсе
откажется. А посмотрите на поля наших хозяйств, чего только не сеем — почти
все культуры, какие в Нечерноземье выращиваются. При такой пестрой
структуре, как ни старайся, обязательно где-то да потеряешь. Не на льне, так
на зерне, на картошке потеряешь или трав не доберешь.
— В такой ненастный год? — уточнил я.
— В любой, даже при хорошей погоде. Потому что ни возможности хозяйства
не учитываются, ни традиции, ни климатические условия в расчет не
принимаются. Распишут, сколько чего посеять, — и будь добр, выполняй этот
план в гектарах...
Не учитывать погодные условия, доказал Мальцев на практике, значит
действовать вслепую, сидеть за шахматной доской с завязанными глазами и
играть свою до элементарности простую партию, не обращая внимания на сложную
игру партнера. А партнер у земледельца — сама Природа, ее не понудишь
действовать по-твоему, к тебе подлаживаясь. Если выиграть у нее хочешь, то
подлаживайся к ней ты.
Просматривая и листая книги, собранные в рубленом деревенском доме, я
подумал вот о чем.
Мы хорошо знаем Мальцева. Не очень хорошо, но знаем, чем велик ученый
Мальцев, какие проблемы его волнуют, против чего он борется и что
отстаивает. Начинаем постигать и ту философию земледелия, которую исповедует
он, опираясь на диалектические законы природы. А если бы, представим такое,
мы не знали его? Смогли бы потомки узнать, что в наше с вами время жил и
работал талантливый ученый? Думаю, что, перелистав и перечитав книги,
которые он читал с карандашом в руках, статьи и книги, которые он написал
сам, потомки наши вполне могли бы представить его облик, очертить круг
волновавших его проблем. И многому поучиться.
Признаюсь, до встречи с Терентием Семеновичем Мальцевым мне не доводилось
проникать в мысли и чувства своих собеседников и таким вот способом — листая
книги, ими прочитанные. Но никогда, ни с каким другим собеседником не
оказывался я и в том неловком положении, когда вынужден был признаваться,
что не читал ту или иную книгу, не знаю того или иного автора, а если и
читал, то ничего не сохранил в памяти, ни одной мысли в прочитанной книге
никак для себя не отметил, не перечитывал, не возвращался к ней, утешая и
обманывая себя тем, что некогда.
Именно он, Терентий Семенович Мальцев, заново открыл для меня многих
знакомых авторов, обратил мое внимание на те произведения, которые
оставались почему-то незамеченными.
Вспоминаю свою первую встречу с Мальцевым, встречу до обидного
запоздалую, но установившую добрые и прочные между нами отношения,
породившие и оживленную переписку и частые встречи то на родной его земле,
то в Москве. Так вот, командировка моя кончалась. К тому же надо, как
говорится, и честь знать — не день, не два, а две недели сижу неотлучно с
Терентием Семеновичем. Мне-то на пользу, а он, думаю, утомился: с раннего
утра до темного темна нескончаемые разговоры. Говорил он, я слушал, да
иногда вопросы задавал. Одно мне мешало распрощаться, — копию статьи он
обещал дать: будет не будет она опубликована, а размышления его о том, как
нам каждый год быть с хлебом, мне пригодятся. Однако у него остался
единственный экземпляр, и он отдал его на перепечатку. Машинистка должна
была к вечеру занести, но не занесла почему-то.
— Ладно, — сказал Терентий Семенович, — я утречком пораньше встану,
возьму у нее и привезу в гостиницу. Заодно и с билетом на поезд помогу.
Что ж, я распрощался с интереснейшим собеседником (две недели как два дня
пролетели), уехал в Шадринск, в гостиницу, чтобы переночевать, выспаться, а
днем и на поезд. Решил: не видать мне статьи.
Под утро я проснулся от шума за окном. Слышу, у гостиницы остановилась
машина, в гулкой предрассветной тишине хлопнула дверца. Похоже, что уазик —
только у него так хлопает дверца. Подумал — Мальцев?.. Глянул на часы — нет
и шести. А он, если и приедет, то не в такую же рань. Но — стук в дверь.
Открываю — Терентий Семенович... С каким-то пакетом в руке. Статью, значит,