Страница 72 из 84
Замечу, в хозяйстве этом паровой клин пока еще существует, благодаря чему
даже на тощих тамошних почвах из года в год получают более 30 центнеров
зерна с гектара. О чем же тогда тревожится агроном? А тревожит его то, что
отстаивать пары ему приходится «с боями», так как при планировании посевов
стремятся, чтобы удельный вес зерновых в севообороте был не менее 55 — 60%,
а то и побольше. Это означает, что хозяйства вынуждены занимать зерновыми и
весь тот клин, который должен паровать. Вот и приходится Брусницыну
доказывать:
«Если мы займем чистые пары, то не сможем и с землей работать. Во-первых,
не сумеем внести органические удобрения. Во-вторых, если пары заняты
зерновыми, то осенью очень трудно бывает качественно и в срок посеять
озимые. И дело тут вот в чем. Как бы мы ни спешили убрать ячмень, свезти
солому с полей, вспахать, внести удобрения, а потом озимые посеять — посеем
мы их не в августе, не в лучшую пору сева озимых, а лишь в сентябре. А это
значит: на следующий год даже при наилучших погодных условиях получим на
несколько центнеров зерна с каждого гектара меньше.
Так в нашем районе и ведется. Весной пары занимаются яровыми, осенью сеют
озимые не по чистому пару, а где окажется свободная площадь. Сеют, как уже
говорил, поздно, поэтому весной эти озимые выходят из-под снега хилыми — не
хлеб, и их частенько перепахивают, пересевают яровыми. И так из года в год».
И предлагает:
«Понимаем, стране нужен хлеб. Однако мы полагаем: пусть лучше увеличат
нам план сдачи зерна государству, но дадут работать с землей так, как мы
считаем необходимым».
Работать с землей... Вдумайтесь в эти слова! Лиши земледельца этой заботы
— и не останется у него чего-то главного: самостоятельности, творчества,
ответственности, перспективы, расчета. А без этого что же ему остается?
Исполнение предписаний. Но они в данном случае противны совести его и ведут
не к повышению плодородия матушки-земли, а к ее истощению.
Недавно я проехал по Сибири (вовсе иная зона!). И всюду видел у ферм горы
навоза. За эту «грязь» местных руководителей частенько поругивают и
требуют... столкнуть навоз в овраги. И сталкивают. Сталкивают в овраги
тысячи тонн наилучших органических удобрений. Не жалко, ведь на их
«производство», в отличие от производства минеральных удобрений, ни
хозяйства, ни государство вроде бы не тратились. Неправда, тратились, и
большие траты эти окупаться должны не только молоком и мясом, но и прибавкой
урожая на удобренном поле. Кстати, еще Энгельгардт доказывал, «как дорого
обходится нам навоз поедающий все доходы с полеводства».
— Почему? — спрашивал я специалистов разных уровней. — Почему навоз
годами накапливается у ферм, а в поле вывозится по крохам? Мне отвечали: нет
времени.
Уточню: природа здешняя держит хлебороба в постоянном напряжении. Осенью
думы его лишь об одном — управиться бы с уборкой урожая до морозов, до
снега, да зябь вспахать. Однако все равно вспахать все поле редко удается,
потому что уже к концу уборки снег выпадает. Значит, весной надо
мобилизовать всю технику, все силы, чтобы вспахать побыстрее и посеять тут
же, иначе урожай созреть не успеет до морозов.
Пусть не все, но некоторые поля можно было бы «побаловать» органикой,
хотя бы те, что первыми были убраны. Однако вся техника в это время на
вывозке урожая занята — не до внесения удобрений.
В этой ситуации выручить могут лишь пары, не занятая в летнюю пору пашня.
Но их нет или почти нет в здешних хозяйствах. На протяжении многих лет не
отдыхало ни одно поле, на которое летом можно было бы вывозить навоз. И
«уставшая» пашня, несмотря на немалые старания сибирского хлебороба,
вознаграждает его все скупее. Даже хозяйства, славившиеся раньше урожаями,
начали уступать завоеванные позиции. Потому что нарушили незыблемый закон
земледелия: отдай пашне то, что взял от нее, а если хочешь, чтобы щедрее она
становилась — отдай больше. Нарушилась экологическая цепочка.
* * *
Теперь вспомним вот эти строки из трудов великого русского ученого-
естествоиспытателя Климента Аркадьевича Тимирязева: «Возделывающий землю,
хотя он сам этого не сознает, является жизненной опорой всей нации, — это
он, а не кто другой, создает в самом прямом смысле слова те условия, без
которых не работали бы ни ее руки, ни ее мысль. Он не только непосредственно
кормит и одевает ее в настоящем, но он же еще заботится о сохранении всей
возделываемой площади земли в состоянии постоянной пригодности для будущих
возрастающих потребностей...»
Земледелец не может не думать о завтрашнем дне. Потому не может, что
урожай завтрашнего дня он, как правило, сегодня закладывает: зябь пашет или
дискует, озимые сеет, семена готовит, навоз на поля убранные вывозит — все
для будущего урожая. Не может не думать он о сохранении земли, о повышении
ее плодородия: землица у нас уже вся распахана, а хлеба нам нужно все больше
и больше. Нужно-то нужно, но как одолеть закон «убывающего плодородия»?
Задумался над этим и Терентий Семенович Мальцев. Он, самостоятельно
изучивший диалектический и исторический материализм, научился не только
«собирать и разбирать» это оружие, но и успешно пользоваться им в
земледельческой практике своей. А научившись пользоваться, подвергать те или
иные явления природы диалектическому анализу, Мальцев вывел «теорию и
практику из длительного застоя». Так в один голос оценили его вклад в науку
ученые. Оценили, как говорится, по свежим следам. Однако потом забыли. Но об
этом позже.
Могут спросить, как он, не получивший даже школьного образования, пришел
к философии и постиг ее? Я тоже не удержался, спросил.
— Меня и выучили и воспитали книги, — ответил Мальцев. — А философией
заняться надоумил один толковый человек. Пока не постигнешь этой трудной
науки, сказал он мне, не будет у тебя и собственного суждения. Тебе будет
казаться, что прав и тот и другой ученый, даже если они придерживаются
совершенно противоположных взглядов.
Давно этот совет услышал Мальцев, в 1935 году, на Всесоюзном съезде
колхозников-ударников в Москве, на который приехал он как знатный колхозный
полевод, прославившийся высокими урожаями и своими опытами. Возвращался
домой с увесистой пачкой книг, среди которых «Материализм и
эмпириокритицизм» Ленина и «Диалектика природы» Энгельса.
Все, кто видел Мальцева в те далекие тридцатые годы, вспоминают его
шагающим по полю с книгой в руках или за поясом.
— В поле почему-то лучше усваивал я трудную науку философию, — скажет он
через много лет.
Сегодня мы можем смело утверждать: как все великие люди, он сам себя
воспитал.
Так, образовывая сам себя, Терентий Семенович Мальцев готовился к
познанию диалектических законов природы, действие которых сказывается на
результатах труда земледельца.
— Нет, я бы сказал не так, — поправил он однажды меня. — Наблюдения за
природой убедили меня, что не понять мне ее действий, если не овладею
диалектическим мышлением.
А мучили его, крестьянина, шагающего босиком, вот какие думы. Да,
плодородие пашни от долгого ее использования убывает — в этом наглядно
убеждал его и собственный опыт, и опыт предков. Знал уже и теорию
«убывающего плодородия», возведенную некоторыми философами в закон природы.
Значит, выхода нет? И земля-кормилица постепенно, старея, обесплодится? Нет,
не хотелось ему, земледельцу, верить в это. Да и диалектический материализм,
как начал понимать его Мальцев, на иные выводы наталкивает. Почва не
минерал, она продукт живой природы, вечно творящей. А все, что основано в