Страница 70 из 84
было дело и не в «районщиках» — будем к ним объективны. Дело в существующем
порядке планирования. До сих пор водится так: прежде всего, будь добр,
запланированную площадь засей, а остальное можешь оставить под пар. Что под
него остается, мы уже говорили. Нет, считает Мальцев, для пользы дела надо
поступать наоборот: сначала отвести земли под пар, а потом размещать посевы.
И снова писал, добивался, убеждал.
— Нельзя забывать, что пар готовится для завтрашнего урожая, а завтрашний
день обязательно, станет днем сегодняшним, — говорил он тем, кто предпочитал
жить заботами сегодняшними. Ну, а что касается завтрашнего дня, то ах как
хочется нам думать, что завтра засухи все же не случится.
Что и говорить, заманчиво, конечно, собрать высокий урожай с большей
площади. И собираем, когда погода поблагоприятствует. Но очень горько и
трудно бывает, когда засуха обрушивается на широкие хлебные нивы и сбор
зерна резко падает.
— А еще Сократ говорил, что лучше каждый год иметь достаточное количество
хлеба, чем то его много, то слишком мало. Поэтому разумнее поступать так,
чтобы эта разница и эти колебания были как можно меньшими.
* * *
Мальцев не из тех, кто, заняв позу праведника, не хочет или не способен
видеть причины, побуждающие игнорировать пары. Да, благоприятные годы как бы
обезоруживают нас, мы начинаем думать, что и без них способны собирать
хорошие урожаи. Но дело не только в этом.
Вот один такой благоприятный год, случившийся еще в прошлом веке и
последствия которого Энгельгардт засвидетельствовал так: «Весна была такая
благодатная, какая может быть только в сто лет раз. Хлеб озимый родился
превосходно, и, чем хуже была унавожена земля, чем хуже обработана, чем реже
была зелень с осени, тем лучше уродилась рожь, потому что не полегла».
Не полегла... Именно в такие добрые годы, при достатке влаги и тепла,
посевы по паровавшей земле растут так бурно, что начинают полегать. И
полегают, как правило, еще в стадии колошения. Значит, не жди полноценного
урожая (на парах-то хваленых!). Ни количества не получишь, ни качества, так
как и зреть он будет долго, до осенней непогоды, и разными грибковыми
заболеваниями будет заражен.
Как видите, есть о чем задуматься. Выходит, начинают рассуждать в самых
разных ведомствах и планирующих органах, пятая часть пашни (пятая часть!),
отданная под пар в нынешнем году, не была занята посевами вообще. Отдыхала
или силы на будущее накапливала земля, но сегодня она пустовала, ни колоска
не было на ней. Однако и это еще не все. Посевы-то по паровому клину,
которые полегли, тоже не дали ожидаемого урожая. Что же получается, двойной
урон? Да нужно ли вообще иметь пары, когда и без них можно получать сносные
урожаи при хорошем качестве зерна?
Мальцев поставил вопрос иначе. Он, познавший суть явлений, не склонен
человеческие ошибки, недоработки человека вменять в вину природе. Да и как
можно жаловаться на почву, что она плодороднее стала и поэтому полегают
посевы — стебель не выдерживает? Значит, так и надо говорить: у нас нет, не
вывели мы таких сортов яровых пшениц, у которых был бы устойчивый стебель и
которые, высеянные по хорошим парам, не полегали бы и в самые дождливые
годы, а в засушливые не выгорали.
Вот что нужно! Вот где резервы роста урожаев!
Поездил, поездил Мальцев по стране — не нашел таких сортов.
— Что ж, если селекционеры не создали их, то сидеть и ждать нечего, надо
браться за это дело самим, — сказал однажды отец сыну.
Однако скоро только сказка сказывается, а дело делается долго. Новый сорт
вырастить, да еще со многими заданными качествами — годы нужны. Даже в
крупных селекционных институтах, в лабораториях которых никогда не бывает
зимы — где светит и греет искусственное солнце. Годы труда, удач и
поражений. Какую же нужно иметь неиссякаемую надежду на успех (а может быть,
ответственность перед людьми?), чтобы приступить к делу, завершится которое
лет через десять. Да и завершится, каждый селекционер на себе испытал эту
суровую истину, не обязательно успешно. Значит, чуть ли не сначала нужно
начинать, а это еще годы и годы надежды и кропотливой работы, которую не
поторопишь, как не поторопишь матушку-природу. Жаль, что общество не
выработало никаких традиций — чествовать селекционера, добившегося победы.
Он сорт новый вывел! А хороший сорт — дороже самого крупного золотого
самородка.
С подвигом можно сравнить ту работу, которую проделали отец с сыном на
опытной станции, единственной в нашей стране опытной станции при колхозе. Ни
искусственного солнца здесь, ни просторной, с новейшей аппаратурой
лаборатории, ни именитых селекционеров в ее штате. Есть обычные для деревни
строения, которые любой приезжающий принимает за жилые дома колхозников,
поэтому спрашивает не без смущения: а где же тут селекционная станция?
Показывают: вон он, домик о двух комнатах. В одной селекционер стол
занимает, никаким оборудованием не заставленный — работает он
преимущественно не здесь, а на опытном участке пропадает; в другой — две
лаборантки счет ведут выращенному селекционером урожаю: колоски и зерна
взвешивают, отбирают растения с лучшей соломиной и весомым колосом на ней.
Селекционер — Савва Терентьевич Мальцев. Заочно окончив
сельскохозяйственный техникум, он поступал в заочный институт, но раны
(война окаянная!) помешали завершить его. Работал колхозным агрономом,
однако «с отцом в поле не поладил». По совету отца, Терентия Семеновича,
увлекся селекцией и под его же руководством занялся выведением новых сортов
пшеницы.
Человек он застенчивый, немногословный, избегающий встреч со всеми, кто
приезжает в село с блокнотом, магнитофоном или фотоаппаратом. Избегает и
всяких торжеств, на которых будут говорить о новых сортах, а значит, и о
нем.
Не знаю уж почему, но мне повезло. Встретились мы с ним, разговорились. И
о сортах рассказал, и о себе. Откровенно поведал о мыслях своих, которые и
разговорчивые-то обычно предпочитают скрывать. Как говорится, пустил в свою
душу. Потом и сам Терентий Семенович, и работники станции, и специалисты
колхоза спрашивали, где это я чуть не целый день пропадал, а главное —
удалось ли встретиться, поговорить с Саввой Терентьевичем. И, услышав, что с
ним-то и просидел я все это время, искренне удивлялись, даже не сразу
верили.
Не знаю, может, поэтому (отец-то тоже не любит распространяться о
сделанном) новые сорта пшениц, выведенные Мальцевыми (а помогали в этом еще
дочь и зять Терентия Семеновича, селекционеры Курганского научно-
исследовательского института зернового хозяйства), пошли на поля Зауралья
без сопровождения громких статей и очерков. Словно и не создавал их никто,
не мучился над ними, будто высыпали их Мальцевы из широкого рукава: берите,
люди, пользуйтесь.
Три новых сорта высыпали! Один лучше другого. А на подходе, в заделе, сорта
еще урожайнее, еще ранее созревающие, еще устойчивее в засуху, еще
устойчивее в дожди — не выгорают и не полегают. Однако и те, что есть (один
сорт уже принят, районирован и признан селекционным достижением, два других
проходят государственные испытания), могли бы составить хорошую репутацию не
скромной колхозной станции даже, а солидному институту. В засушливый год,
без капли дождя за все лето (а именно таким был 1975 год), меньше 30
центнеров зерна с гектара не уродило ни одно поле, засеянное новыми
пшеницами. А в благоприятные годы, при достатке дождей, собирают на круг от
40 до 50, а местами и до 60 центнеров с гектара.