Путешествие

  Еда была в самом деле вкусная. Клецки с мясом, курица по-римски, сыр. Им подали также граппу и прекрасное каприйское вино. Генрик ел с аппетитом и не сразу заметил, что Патриция почти совсем не ест. Она водила вилкой по тарелке и казалась встревоженной. За большими окнами веранды стемнело. Моря уже не было, была только темная пропасть, но понемногу на невидимом в темноте горизонте начали зажигаться огни Неаполя.

  — Ты почему не ешь, Патриция? — спросил Генрик.— Тебе не нравится?

  — Я ем. Не обращай на меня внимания.

  Внезапно Патриция повернулась к окну. Плечи ее вздрагивали. Генрик взял ее за подбородок и, несмотря на легкое сопротивление, повернул ее лицо к себе. Глаза ее были сухи, но в лице была такая печаль, что у Генрика сжалось сердце.

  — Что с тобой? — спросил он нежно.— Что с тобой?

  — Мне холодно,— сказала Патриция. Она дрожала. Она закуталась в шаль, съежилась и смотрела на Генрика с улыбкой, но эта улыбка была так печальна, что у Генрика еще мучительнее сжалось сердце.

  — Все кончается, — сказала   Патриция, — Все кончается. Как жаль.

    —Нет, Патриция, нет. Все только начинается. Мы никогда не расстанемся.

  — Скажи, скажи это еще раз.

  — Мы никогда не расстанемся.

  Вдруг Патриция встала. Взяла Генрика за руку. Ее рука была холодна.

  —Идем,— сказала она.— Идем к тебе.

  — Патриция, ты действительно хочешь пойти ко мне?

  — Я буду у тебя ночевать.

  Они стояли на террасе, прижавшись друг к другу. Взошедшая луна бросила на море дрожащую светлую дорожку. Патриция положила голову Генрика к себе на грудь.

  — У тебя тут так хорошо,— сказала она,—так спокойно и безмятежно. Здесь мой дом. У меня нет другого дома.

  Вдруг она прижалась к нему всем телом и тихо вскрикнула.

   —Что ты? — спросил Генрик.— Что с тобой?

  — Ничего, ничего. Знаешь что? Пойди и принеси бутылку граппы. Прежде чем лечь в постель, хорошо бы выпить. Ну, иди! А я пока лягу. Ну иди же! Постой! — вдруг крикнула она, когда Генрик был уже в дверях. — Вернись на минутку.

  — Что, милая? — спросил он, подходя к ней.

  — Поцелуй меня.

  Генрик обнял ее. Патриция обхватила его голову и словно в лихорадке приникла к его губам, но это продолжалось одно мгновение. Она сразу же оттолкнула его и села, опустив голову и прерывисто дыша.

  —Теперь иди,— сказала она тихо.

  Генрик вернулся в номер с бутылкой граппы и сказал:

  — Вот и я, Патриция. Я так спешил. Ты уже легла?

  Но никто не ответил. Постель была пуста. Свет луны падал на нее.

   —Патриция! — крикнул Генрик и выбежал на террасу.

  —Генрик!—услышал он голос откуда-то снизу.

  —Патриция, где ты! Что ты делаешь?

  —Прощай, Генрик! Посмотри на меня еще раз. Через минуту меня уже не будет.

    — Патриция! —крикнул Генрик и перегнулся через балюстраду.

  Внизу на дороге стояла Патриция и махала ему рукой.

  — Патриция! Что ты делаешь? — закричал Генрик.— Иди сюда скорее! Я сейчас спущусь. Как ты меня напугала.

  — Прощай, Генрик. Посмотри на меня, посмотри еще раз. Через минуту меня уже не будет.

  Она повернулась и побежала в сторону порта, В темноте виднелось только расплывчатое пятно ее белой шали.

  — Патриция! — крикнул Генрик. Он выбежал из отеля. Перед ним проехал автобус, и в его окне Генрик увидел бледное лицо Патриции.

  — Патриция! — крикнул он и протянул руку. Автобус исчез за поворотом.

  Следующий автобус отходил через пятнадцать минут, и все это время Генрик повторял: «Ничего не произошло. Она просто слишком много пила. С непривычки. Сейчас я ее найду там, наверху».

Поднявшись наверх, он прежде всего пошел в бар возле пассажа.

  — Пожалуйста, граппы, полный стакан, скорее,— сказал он еще в дверях.

  Бармен испытующе посмотрел на него и неодобрительно покачал головой.

  — Ой, я вижу, вы сегодня поссорились, если позволите заметить.

  Он налил стакан и подал его Генрику.

  — Что такое? — спросил Генрик с раздражением.

  — Ну да, синьора была тут минуту назад и выпила три таких стакана. Тоже крикнула, чтобы поскорее, и выпила залпом. Здорово закладывает, ничего не скажешь.

  Генрик выпил, бросил бармену деньги и выбежал из бара.

  Он мчался так, как будто у него была какая-нибудь цель, но никакой цели у него не было. Улицы были темны, огни горели только в виллах, пансионатах и кое-где в витринах магазинов. Он долго кружил и блуждал по извилистым улочкам, когда вдруг остановился и ударил себя рукой по лбу.

    «Ну, конечно, она пошла к себе и легла спать. Нужно идти в пансионат, отделаться от Эдуардо и забрать Патрицию. Я никогда больше не позволю ей так много пить».

  Он спрашивал прохожих, как пройти к пансионату «Регина», но те либо не могли ответить, либо объясняли так, что невозможно было понять.

  Он кружил и кружил по улочкам и вдруг услышал смех Патриции. Он остановился и обнаружил, что стоит перед виллой синьора Памфилони. Он облегченно вздохнул. За большой приоткрытой стеклянной дверью террасы горел свет, занавеска была задернута, и на ее фоне двигалась какая-то тень. Это была Патриция. Генрик отворил калитку, прошел по дорожке и поднялся по лестнице на террасу.

  — Ну что, дядечка? — услышал он голос Патриции.— Ты, кажется, не очень рад этому визиту? А?

  — Но, право же, уважаемая синьора,— голос синьора Памфилони был каким-то писклявым и взволнованным,— я в восторге, но вы, мне кажется, чувствуете себя не очень хорошо, правда? А где мой друг, синьор Генрик?

  — О нем ни слова! — крикнула Патриция — Эй, дядечка, разве я тебе не нравлюсь?

  Синьор Памфилони как-то несмело захихикал.

  — Как вы можете мне не нравиться? Но ведь вы, как бы это выразиться, ну, знакомая моего друга, а дружба — это для меня самая святая вещь. Нет, нет, в самом деле, я графа Шаляя особенно уважаю... Что с вами? Почему вы плачете? Пожалуйста...

  Раздался звон разбитого стекла. Потом послышалось хриплое пение, которое внезапно оборвалось:

  — Не огорчайся, дядечка,— глухо прозвучал ее голос. — Эту вазу можно склеить. Вот жизнь уже не склеишь. Ой, нет. Ой, нет, нет! Ну, дядечка, дай еще выпить. Знаешь, зачем я к тебе пришла? Чтобы вернуться на свое настоящее место. Да, да, лей еще, доверху... Я занесу тебя сегодня в список своих клиентов.

  — Синьора   Патриция,   боже милосердный, перестаньте и опустите платье.

  — Молчи, дядечка. Никакая я не Патриция. И знаешь  ли  ты,  что не к каждой выдуманной истории можно приделать такой конец, какой бы хотелось? Не знаешь? Тогда ты... Ну, дядечка, выкладывай пять сотен и...

 — Ах, да что вы? Что вы! Ну, пожалуйста, не снимайте хотя бы рубашку. Я знаю, таков современный стиль. Это теперь так модно, и даже случается, и о-го-го.

  Синьор Памфилони вдруг захохотал, как будто его защекотали, а потом донесся отчаянный стон: «Я в самом деле выше всего ценил дружбу», и Генрик сбежал с лестницы, затыкая уши.

  Он остановился на улице, встал под пинией и уперся головой в ее ствол. Отер пот, выступивший на лбу, хотя было не жарко.

  «Теперь я должен убить синьора Памфилони,— подумал он,— но таким образом игра затянется».

  Все было ненастоящее. Люди и события. Настоящим было только страдание и настоящей была любовь.

  Всю ночь Генрик пролежал в постели, не раздеваясь. Он курил сигарету за сигаретой и смотрел в потолок. Он заснул, когда уже рассвело. Ему снилась Зита. Она кружилась на карусели, поднимала вверх руки и весело кричала. Кто-то постучал в дверь, и Генрик проснулся.

  «Значит, это был только сон, который я не мог вспомнить»,— подумал он. И открыл дверь.

  Это был синьор Чапполонго. Он стоял, застенчиво улыбаясь, держал в руке сверток и письмо.

  — Простите,—сказал он, — еще нет семи, но, может быть, это срочно. Здесь была синьора и оставила это для вас. А пароход сейчас отходит, и синьора спешила...