Путешествие

  — Куда мы пойдем? — спросил он.

  — Это вы должны выбирать ресторан, если пригласили женщину поужинать,— сказала Зита.

    Судя по всему, ей начала нравиться эта необычная для нее роль дамы, приглашенной джентльменом на ужин.

  — Гм, но я тут ничего не знаю, я здесь никогда не бывал,— сказал Генрик.

  — Хорошо. Тогда пойдем в первый ресторан, который нам понравится. Да?

  — Отлично. Сделаем так, как вы пожелаете.

  — Сделаем так, как вы пожелаете,— повторила Зита н захохотала.

  Они шли довольно быстро по узкой, крутой улочке. Генрик шагал широко, Зита старалась идти с ним в ногу, но время от времени ей приходилось несколько шагов пробегать. Тогда Генрик поворачивал голову и поднимал брови, как будто спрашивал, не слишком ли быстро он идет, а она, по-видимому, очень довольная всем, наклоняла голову и смеялась. Улочка была пустынная, время от времени кто-нибудь высовывался из окна и орал. Иногда они замечали мужчину или женщину, неподвижно стоящих у стены.

  — А Шаляй,— рассказывала Зита прерывистым от ходьбы голосом,— Шаляй никогда не приглашал меня ужинать. Он говорил, что минутами покоя и счастья обязан мне, но никогда не приглашал ужинать. Он приносил всякие лакомства и заставлял готовить для него, нажрется как свинья, а обо мне и не подумает. Он никогда не приглашал меня поужинать. А сам страшно любит есть. Прямо-таки дрожит при виде еды, даже начал жиреть. Там, в своем избранном обществе, он стыдится жрать без удержу и элегантно клюет с тарелочек вилкой, а у меня хватает колбасу, наворачивает и смеется. У меня можно все себе позволить, все, что запрещается в изысканном высшем обществе. Можно сбросить пиджак и ходить в подтяжках.

  Генрик остановился, снял ее руку со своего плеча и посмотрел сердито, почти враждебно. Зита взглянула на него вопросительно, немного встревоженная. В порту завыла сирена, и вой ее неожиданно громко прокатился в чистом воздухе.

  — Не могли бы вы перестать говорить об этом Шаляе? —спросил Генрик с раздражением.— С меня довольно этого Шаляя, я хочу забыть о нем.

  — С большим удовольствием!—ответила   Зита. —  Очень он мне нужен! Я только хотела сказать, что он никогда не пойдет со мной ужинать, потому что боится, как бы его не увидели, боится скандала. Он только и думает о своей репутации, дрожит за нее. Забудьте об этом Шаляе, да, да, забудьте, это я как-то с вами разговорилась, а ведь я ему обещала никогда никому не говорить, что он ко мне ходит. Но как-то так получилось, это ваша вина, вы сами начали о  нем, потому что хотели выдать себя за него.

  — Выдать себя за него! — воскликнул Генрик, почти истерически и топнул ногой.— Выдать себя за него! Откуда вы это взяли? Я хотел выдать себя за него! Я предпочел бы тут же, сейчас же превратиться в обезьяну. Вы все время говорите о нем, вам кажется, что каждый им восхищается так же, как вы, и вам кажется, что все только и мечтают о том, как бы оказаться в его шкуре, а я...

  — Да нет же...— сказала Зита, удивленная и встревоженная.

  — Да, да, ничего мне больше не говорите, вы просто в него влюблены.

  Зита сжалась, отступила на шаг, уперла руки в бока и неприятно засмеялась.

  — Влюблена! — сказала она хрипловатым голосом.— Оставьте эти шутки.

  Она приблизилась к Генрику, поднялась на носки и сказала прямо ему в лицо:

— Я любила только один раз в жизни, и пусть она провалится в тартарары, эта любовь. Я любила один раз в жизни, и вот во что превратила меня эта любовь...

  Генрик сделал неопределенный жест, хотел что-то сказать, но она закрыла ему рот ладонью.

  — Тише, тише. Я знаю, что вы скажете. А может быть, и не скажете, потому что вы вежливый человек, но вы думаете, что каждая из нас так говорит, это ведь хорошо всем известно. Что у каждой из нас имеется история о несчастной любви, которая толкнула нас на распутство, о злом, испорченном парне, который заманил и бросил. Да, у каждой из нас есть своя история, но дело-то в том, что каждая такая история действительно была!

  Зита отняла ладонь от его губ и отступила назад. Минуту до этого она была похожа на кошку, испугавшуюся собаки. Теперь она выпрямилась и успокоилась, она стояла, задумавшись, простая, естественная, с чуть наклоненной головой, теребя пальцами платье.

  — Вы хотите услышать мою историю — пожалуйста. Она очень короткая и обычная.

  В голосе ее исчезла хрипотца. Она говорила мягко и нежно.

  — Я ему нравилась, а мне казалось, что я встретила именно того, которого ждала с той минуты, когда начала чувствовать и понимать. Потом, ничего мне не сказав, он женился на другой, богатой. А мне все стало безразлично. Вот и все. Теперь он уважаемый и порядочный отец семейства и раз в неделю ищет успокоения у такой, как я. Мне кажется, что так он возвращается ко мне. Сейчас мне на него уже наплевать и на все, что было, наплевать, но я испытываю удовлетворение, когда думаю об этом.

  — Простите,— сказал Генрик,— я вовсе не хотел вас обидеть и не понимаю, как это могло случиться. Право, мне очень неприятно.

  — Нет, мой дорогой, вы нисколечко меня не обидели. Мне действительно на все наплевать.

  — Давайте оставим в покое этих Шаляев и прочих чертей, давайте веселиться и смеяться.

  Он схватил ее за руку и быстро потащил за собой. Зита с трудом поспевала за ним, подпрыгивала, громко смеялась, иногда взвизгивала, боясь, что вот-вот упадет, но тут же ловко восстанавливала равновесие.

  Они остановились только на виа Рома, запыхавшиеся и улыбающиеся. Она забавно, как-то по-детски терла нос. У нее порозовели щеки. Она напоминала маленькую девочку, которая только что со своими подружками бегала наперегонки по парку.

  На виа Рома царило оживление. Было очень светло, горели неоновые рекламы, веселым светом сияли витрины магазинов, легкая, едва заметная синяя дымка обволакивала все вокруг.

  Генрик и Зита влились в толпу и медленно молча шли по улице, держась за руки. Иногда они останавливались перед освещенными витринами, особенно долго стояли у магазина дамского платья. Какие там были вещи! Больше всего им понравилась голубая широкая юбка с большими белыми кругами, белая блузка и голубые туфельки на шпильках. Весь этот комплект был на манекене с лучезарной улыбкой спящей царевны, пробуждённой от сна поцелуем королевича.

 Генрик подумал, как хорошо выглядел бы этот наряд на Зите, и Зита, должно быть, подумала то же самое, потому что вздохнула. Генрик слегка сжал ее руку.

  Из кино выходили люди.

  Зита никак не могла отойти от витрины. Генрику начинало это надоедать, но он не хотел ей мешать, поэтому он просто отвернулся и разглядывал толпу, выходящую из кино. На лицах женщин было написано волнение, многие украдкой вытирали слезы, мужчины были серьезны и задумчивы. Должно быть, им показали волнующую любовную драму. Некоторые принимали какие-то странные позы, и на лице у них появлялось необычное выражение. Видимо, они старались подражать героям фильма, который только что видели. Стоит внимательно присмотреться к выходящим из кино зрителям, и вы легко угадаете содержание фильма. После гангстерского фильма мужчины выходят развязно, надвинув шляпу на глаза, на лицах у женщин презрительное выражение.   После   героических — и   женщины и мужчины выходят с высоко поднятой головой. Веселые комедии делают зрителей красноречивыми и остроумными, они готовы на любые дурачества. Почти каждый зритель принимает участие в фильме, превращается в киногероя, и долго еще после того, как зажжется свет, не может освободиться от своих переживаний. Собственно говоря, он никогда от этого и не освобождается: на канве своей обыденной жизни он вышивает картины любовных драм, веселых комедий, полных напряжения гангстерских стычек, захватывающих героических приключений.

  В последнее время Генрик стал настолько впечатлительным, что ему достаточно было прочитать любовную драму на лицах выходящих зрителей, чтобы почувствовать волнение.

  — Пойдемте,— сказала Зита.— Почему у вас такое смешное лицо?