Страница 28 из 31
Слышатся удары в дверь. Стул накреняется, болтается из стороны в сторону, с ножки стула ползут вьющиеся стружки. Стул падает на пол, толпа врывается в умывальную залу. Софья молнией возвращается в кабинку туалета и, совершенно забывшись, сняв с ноги туфлю, безумно отчаянно колотит каблуком псевдо фарфоровую фигуру унитаза. Фарфор трескается, унитаз разламывается на две части, под ним Софья видит люк. Она быстро спускается ногами вниз. Разъяренная толпа срывает с петель дверь кабинки туалета и не обнаруживает Софью.
Софья шла в тёмном усыпанном гравием тоннеле, слабо освещённом электрическими фонарями. Тоннель был настолько узким в ширину и высоту, что там мог поместиться исключительно один человек, продвигающийся наклонившись. В гулкой тишине звуки откликались острым эхом.
В туфлю насыпалась крошка, Софья остановилась и вдруг расслышала слабый, но чистый и необыкновенно красивый голос, доносившийся спереди. Софья напрягла слух. Голос перемещался. Он звучал то совсем близко, то прерывался, то отдалялся. Софья никогда не слышала, что Борецкий пел, но это был явно его голос. Низкий бархатный, покоряющий. Словно тайная его природа раскрылась в чудесной проникновенной песне. Живые ведут себя как свойственно им. Следователи открывают скрытое, но не чуждое природе. Обаятельному, но суровому Борецкому не шла песня. А раз так подумала Софья, поёт не он, оживший, а его дух.
Тоннель часто поворачивался. Оставаясь одинаковым в серых стенах и узком размере, он раздваивался, расстраивался, множился. Софья, потеряв ориентир, двигалась на манящий голос. В голос вклинились помехи, послышался шорох, неясный ритм движения, кто-то или что-то нарастало преследовало сзади. Софья, спасаясь, побежала вперёд, повернула, оступилась и рухнула в бездну.
Когда Софья очнулась, ища опору она ощупала пол вокруг. Рука увязла в мягком, скользком. На каменном слабоосвещенном залитом кровью полу, вперемежку с пучками соломы, лежали свежевырванные органы животных, головы шкуры и хвосты. Посередине грота в луже крови в неловкой позе сидел офицер в мундире, раскачиваясь негромко рыдал. Софья узнала Борецкого, его рыдания она приняла за песню. Как склонен он плакать, подумала она, плачет как в публичном доме.
Открылась дверь, в грот вошла красивая на высоких отточенных, как гвозди шпильках, с высокой причёской, в белых перчатках до локтей, в просторном светлом развевающимся на сквозняке, тянувшемся по пещере открытом платье. Отблески пламени факелов на стенах придавали ткани платья багряный оттенок. Софья безошибочно определила в женщине своего двойника или тройника. Чтобы не выдать присутствия, Софья, поджав к подбородку колени, затаилась за коллектором вентиляции.
Вошедшая первая, вторая, N – ная Софья, смотря откуда считать, некоторое время победительницей рассматривала поверженного Борецкого, одетого в парадную форму сыскного отдела жандармерии. Первая-вторая-третья Софья восторженно произнесла:
- Арсений Дмитриевич, если б ты знал, какое эстетическое удовольствие доставляет мне эта картина – видеть твои слёзы. Каждый раз, когда я вхожу сюда, дух мой ликует! – Софья провела рукой в белой перчатке по шее Борецкого: - И чего ты плачешь, милый?
- Дарья Ильинична, мне больно, - ответил Борецкий, - я палец прищемил.
Борецкий показал палец со странгуляционной полосой, такой как если бы его за палец душили. Третья-вторая-первая Софья долго и вожделенно рассматривала царапину, потом облизала рану языком. Из складок платья она извлекла охотничий нож, поднесла его к горлу Борецкого, поласкала острием грубую мужскую шею. Борецкий оставался безучастным, как смирившееся с закланием животное, только косил глазом. Импульсивно Софья сорвала с мужской груди цепочку с крестиком:
- Не нужно притворяться, что ты ищешь спасения у Всевышнего. Спасения ищут живые, а ты не живое тело, а дух, сотканный из греха. Я давно поняла тайну, почему ты оставался неуязвим, когда я много раз убивала тебя. Золото: зубы и крест, единственно честное неорганическое вещество, которое у тебя есть!
Спрятавшаяся Софья обливалась слезами, страдания душили её. Она еле сдерживалась, чтобы не ринуться на выручку любимому.
В грот вошли десять мужчин в просторных клеёнчатых халатах, которые бывают у врачей – патологоанатомов на вскрытиях.
- Софья Софьевна, новую партию грехов привезли. Надо работать или рабочий день уже кончился?- спросили мужчины.
- Всем в цех! – приказала Третья-вторая-первая Софья, открыла дверь и, рассекая пол гвоздями шпилек, потащила за руку безвольного Борецкого вслед развернувшимся «анатомам».
Следующее помещение параллельного мира или завода, как хотите, представляло цех, центр которого занимали сверх каких-либо человеческих пропорций мясорубка и необычной конструкции столь же огромных размеров весы. Люди в просторных клеёнчатых халатах, «анатомы», на чём-то вроде электрокаров, возможно, машины питались другой энергией, подвозили неясные скользкие кровяные массы в плоских сверкающих тазах, поднимали общей ёмкостью наверх и засыпали в мясорубку. Софья Софьевна оставила Борецкого беспомощным медиумом стоять в центре зала, а сама взялась отдавать приказания рабочим, подходя к некоторым с требованиями и указаниями. Красивые черты лица её искажались до уродства. Чтобы перекричать шум работающих машин, она широко открывала рот, переходила на невразумительный визг.
Внезапно мясорубка забарахлила. Её остановили. Бригада ремонтёров, не отличимых по спецовкам от «анатомов», принялась за почин. Софья и Борецкий стояли, ждали. На подъёмнике они поднялись на смотровую площадку мясорубки. Отсюда хорошо было наблюдать за работами. Тут они встретили множество духов умерших японцев. Японцы фотографировались с видом на сверкавшие на свету детали мясорубки, перекусывали сэндвичами с кофе. Умершие немцы выражением лица показывали, что они другое, чем японцы, но делали то же самое. После починки мясорубка снова заработала. Красивое движение составных частей вызвало единодушные аплодисменты собравшихся. Заплакал ничего не поняв, лишь только младенец еврей. Со смотровой площадки хорошо было видно, как нечто бестелесное, окрашенное солнцем в розовое, прокручивается чрез лезвия механизма. Трущиеся части, хруст разрушаемых костей и раздираемых тканей звучали органом. Хор человеческих голосов складывался из гнусных всхлипываний, сладчайших рыданий и необузданного корявого смеха. Третья-вторая-первая Софья украдкой наблюдала за Борецким. Она надеялась, она надеялась, что зрелище растормошит его безучастность. Но тот пребывал в защитном ступоре, как если бы мёртвому в театре мёртвых пришлось играть роль мертвеца. Не найдя в облике Борецкого признаков жизни, Софья коротко взвизгнула от раздражения и толкнула его вниз. Площадка вымазанная человеческой лимфой оказалась склизкой. Взмахнув руками, Борецкий полетел в жерло мясорубки. Зеваки зашуршали голосами, подбежали ближе, щёлкнул фотоаппарат. Никто не решился подойти к краю площадки. Духи, выставив ноги, со страхом заглядывали вниз. Общее чувство овладело всеми, бывает оказывается и хуже, чем им сейчас. На Софью Софьевну смотрели с испугом, как на чёрную героиню.
Остолбеневшая Софья, подошедшая ближе, смешавшаяся с духами туристов, некоторое время стояла молча, с ужасом ожидая превращения любимого в колбасу. Потом она опомнилась, собралась и в бешенстве набросилась на хохотавшую начальницу. Но чем сильнее Софья трясла Софью Софьевну, чем громче кричала о своей любви к Борецкому, тем больше начальницу захватывал смех.
- Глупая, да ведь меня давно саму тошнит от неблагодарной работы администрации Страшного Суда. Думаешь, легко возиться в чужих грехах? А за Борецкого не волнуйся, ему эта процедура на пользу, - и Софья Софьевна снова рассмеялась истерическим смехом, указывая на Борецкого, вылезшего из мясорубки совершенно целым. Борецкий встряхнулся, сбросил с брюк чьи-то налипшие кишки и поправив мундир, полез на весы.
-Видишь? – продолжала начальница. – Ему этот массаж в кайф! Ведь часть грехов остаётся в лезвиях и ножах нашей, увы, несовершенной машины. Смотри, как он, довольный пошёл взвешиваться! – но едва успела Софья Софьевна договорить, как обезумевшая Софья с возгласами « Любимый, я нашла тебя!» - уже пыталась душить в нежных объятиях Борецкого.