Пояс жизни

— Виктору? — переспросил Леонов.

— Да, Виктору Строганову, моему юному другу.

2

Через день в зарубежных газетах появились сообщения о встрече директора Института астрогеографии Батыгина с Леоновым, хотя тема их беседы осталась неизвестной. Газеты не скупились на догадки, и все сходились на том, что Советский Союз все-таки пошлет в ближайшее время астронавтов на Марс. В некоторых газетах поднимался вопрос о престиже западных стран, и поэтому все с нетерпением ждали разъяснений от всемирно известного астрогеографа Джефферса — того самого, что побывал на Луне после Батыгина.

Вскоре все зарубежные газеты поместили его обстоятельную, на две полосы статью, в которой рассказывалось о приближающемся великом противостоянии Марса и приуроченном к этому событию Международном космическом годе. Значительную часть статьи Джефферс посвятил программе Космического года и обязательствам, взятым на себя разными странами. Писал Джефферс и о работе астрогеографического института Батыгина. Джефферс сообщил читателям, что русские, располагающие первоклассной аппаратурой для проведения космических исследований, решили послать на Марс астроплан с передвижной лабораторией, снабженной мощными радио- и телеустановками. Джефферс писал, что он ничего не слышал о подготовке в Советском Союзе экспедиции на Марс. Но, добавлял он, каждая страна имеет право на проведение сверхпрограммных исследований, преждевременно не рекламируя их.

Далее Джефферс сообщил, что американский Институт астрогеографии в соответствии с программой Международного космического года взял на себя обязательство послать на Марс астроплан с экипажем. Если это произойдет, то экспедицию возглавит сам Джефферс. «И все-таки гарантировать вылет астроплана с людьми нельзя, — заканчивал свою статью Джефферс. — Не исключено, что и нам придется ограничиться посылкой лаборатории».

Уже на следующий день статья Джефферса подверглась критике за излишне объективный и спокойный тон.

Секретарь, как обычно, положил утренние газеты Джефферсу на письменный стол. Ровно в девять часов Джефферс вошел в большой, просто обставленный кабинет с информационной машиной у письменного стола и стеллажами с книгами вдоль стен. Мельком взглянув на газеты, он небрежно отодвинул их в сторону. Джефферс был сыном своей страны, любил ее, но хорошо знал и ее недостатки. Газетные статьи попросту не задевали его.

День обещал быть таким же, как все предыдущие, — наполненным напряженным трудом, расписанным до последней минуты. Джефферс помнил, что он далеко не молод, и не позволял себе расточительно тратить время. До часа дня никто из сотрудников не имел права беспокоить директора, и этот порядок, установленный много лет назад, соблюдался неукоснительно.

Поэтому Джефферс удивился, когда в одиннадцатом часу включился телевидеофон и на экране возникло смущенное лицо секретаря. Джефферс ждал, что тот скажет.

— Звонит Герберштейн, — извиняющимся тоном произнес секретарь. — Он приказывает соединить вас с ним.

Герберштейн руководил специальным отделом Компании по эксплуатации планет, и Джефферс знал это. Включив телефон, Джефферс в ответ на обычное «хелло» попросил не беспокоить его до часа. Герберштейн крикнул, что ему необходимо немедленно поговорить с Джефферсом, но ответа не последовало.

Неожиданное нарушение привычного режима лишь ненадолго отвлекло ученого. Он умел быстро сосредоточиваться и работал в этот день не менее плодотворно, чем всегда.

Ровно в час он поднялся из-за письменного стола, и в то же мгновение вновь позвонил Герберштейн. Начальник специального отдела просил разрешения приехать для конфиденциального разговора. Джефферс пригласил его к пяти часам. Оставшееся свободное время он провел на опытном заводе, где строился астроплан и лаборатория-самоходка.

Джефферс встретил гостя посередине кабинета.

Руководитель специального отдела был невысоким полным человеком с маленькими пухлыми руками и добрым румяным лицом. Люди, близко знакомые с руководителем отдела, знали, что на его добром румяном лице никогда не появляется улыбка. Герберштейн носил очки с толстыми дымчатыми стеклами, но и они не могли скрыть его взгляда — острого, оценивающего.

Джефферс выжидающе молчал, и Герберштейну пришлось извиниться за звонок в неположенное время.

— Вы могли не знать моего распорядка, — сказал Джефферс. Огромный, с косматыми бровями и седой гривой волос, он казался раза в два крупнее Герберштейна.

Начальник специального отдела знал все о людях, которые его интересовали, но счел за лучшее не вступать в объяснения.

— Я не собираюсь окольными путями выяснять у вас то, что мне нужно, — напрямик сказал Герберштейн. — Вы тесно связаны с Компанией, и, значит, интересы у нас общие.

Джефферс кивнул. Компания по эксплуатации планет частично финансировала Институт астрогеографии, получавший от государства небольшую субсидию, и Джефферс действительно во многом зависел от нее.

— Вот кто интересует меня, да и не только меня, — Герберштейн протянул Джефферсу фотографию.

На Джефферса смотрело немолодое открытое лицо человека с косматыми бровями и пышной седой шевелюрой. Черные живые глаза Джефферса потеплели — он узнал Батыгина. О некотором их внешнем сходстве не раз писали газеты.

Джефферс положил портрет на стол.

— Слушаю вас.

— Не так давно у вашего заокеанского коллеги состоялась официальная беседа с президентом Академии. Мне поручено узнать ее содержание и выяснить замыслы Батыгина. Это трудно, но вы понимаете, что Компания никому не может уступить первенства в эксплуатации планет… Думаю, что в данном случае интересы Компании совпадают и с вашими личными.

Герберштейн быстро взглянул на Джефферса, стараясь понять, какое впечатление произвели на него эти слова, но лицо ученого оставалось невозмутимым; он ждал, что скажет разведчик дальше.

— Батыгин вновь обгонит вас, если мы не будем бдительны. Я знаю, ученому трудно смириться с мыслью, что кто-то может опередить его, отнять заслуженную славу, и поэтому предлагаю вам союз: вы поможете мне, а я ничего не скрою от вас…

— Вы знаете, сколько мне лет? — неожиданно спросил Джефферс.

— Шестьдесят, — без запинки ответил Герберштейн.

— Правильно. А в этом возрасте люди обычно уже не страдают чемпионизмом. Первым я буду или вторым — какая разница?.. Я посвятил свою жизнь покорению космоса, а не бегу взапуски. Если случится так, что на Марс первым прилетит Батыгин, я буду знать — и он подтвердит это, — что в его победе есть доля и моих трудов: он читал мои работы, прислушивался к моим советам. Если первым прилечу я, то Батыгин будет знать — и я во всеуслышание заявлю об этом, — что в моей победе есть большая доля его заслуг, потому что я тоже читал его работы и тоже прислушивался к его добрым советам… Наука сильна единством мысли, связью, преемственностью. А вы желаете нам самого страшного — разъединения во имя какой-то чепухи!

— Наука, содружество, мирное сосуществование! — насмешливо проговорил Герберштейн. — А частная инициатива — разве она отжила свой век?.. Оставим политику политикам. Подскажите лучше, о чем Батыгин мог говорить с президентом?

— О Марсе, о подготовке к Международному космическому году… Мало ли о чем!

— Нет, не о Марсе. Или не только о Марсе.

— Откуда вы знаете?

— Интуиция…

Джефферс усмехнулся и развел руками.

— А если узнаете — скажете? — спросил Герберштейн.

— Только в том случае, если это не будет тайной Батыгина.

— Если это не будет тайной, мне едва ли понадобятся ваши услуги!

Разговор был окончен. Герберштейн откланялся.

Оставшись один, Джефферс задумался. Все последние годы он жил крупными планами и мыслями, он боролся за расширение содружества ученых, радовался долгому миру на Земле, установившемуся взаимопониманию между различными странами… Конечно, он знал о существовании специальных отделов при различных компаниях… Джефферс с сожалением думал, что не сможет освободиться от постоянного контроля со стороны Компании по эксплуатации планет, и вдруг сообразил, что руководители Компании могут доставить ему немало неприятностей… Мысль эта несколько минут занимала его, но Джефферс знал, что ни при каких обстоятельствах, ни единым словом не выступит против Батыгина.