Человек перед Богом

Так и мы поступаем: небо не уйдет, пир царский будет длиться вечность — успеется! Нет, не успеется; двери будут затворены, как перед неразумными девами.

А третий отказался прийти на пир царский, потому что сам женился, его сердце полно собственной радостью, — где же ему найти сочувствие, живость души, чтобы отозваться на чужую радость? Она — чужая, а у него есть собственная!.. Разве мы не поступаем так же все время — по отношению к Богу, но и по отношению друг к другу, потому что все упомянутое мной относится и к Богу, и относится равно к окружающим нас людям. Не напрасно Христос сказал: что вы сделали одному из малых сих, вы Мне сделали; что вы не сделали одному из малых сил, вы Мне не сделали (Мф. 25, 40,45).

И вот мы все оказываемся подобны этим людям. Конечно, минутами мы отзываемся, но в основе вся наша жизнь течет именно так, как текла жизнь этих людей: того, кто купил поле, того, кто испытывал своих волов, того, кто обрел свою невесту. А вместе с этим, мы сейчас подходим к страстным дням, где говорится о радости Божией — о том, что Ему дано ценой всей Своей жизни и смерти спасти людей! Это еще не пир, это еще не торжество единства нашего с Ним; но это ликование Божие о том, что Он может спасти нас и что цена этому — вся Его жизнь, вся Его смерть, крестная, распинаемая Его любовь.

Когда мы думаем о Страстной, мы, конечно, — и справедливо- думаем о Спасителе Христе, о том, что с Ним в эти дни происходило; но мы недостаточно задумываемся над тем, что привело к этому ужасу страстных дней. Конечно, мы знаем и говорим о том, что человеческий грех был повинен в распятии Христовом; но стоит задуматься над отдельными людьми или группами людей, которые были как бы инструментами зла в этом ужасе страстных дней; и задуматься не так, как мы часто делаем: об Иуде с содроганием, о Петре с чувством сожаления — как он мог так пасть? о других людях — с ужасом или отвращением. Нет, подумаем о том, каковы были их побуждения и насколько они схожи с нашими.

Христос вернул к жизни Лазаря; весть об этом разнеслась по всему городу через свидетелей, которые это видели, и жители Иерусалима надеждой вострепетали. Они были покоренной нацией; они были порабощены языческому народу; они себя сознавали Божиим народом и, вместе с этим, были под гнетом чужих; они ожидали себе освободителя, Посланника Божия, который выведет их на свободу. Но когда они думали о свободе, они думали об общественной и политической свободе, они думали о том, как можно отомстить поработителям, как можно быть свободными от них, строить свою жизнь. Они торжественно встретили Христа, потому что Тот, Который мог воскресить умершего, конечно, мог победить и живых, сколько бы их ни было; потому что Тот, Кто мог сразиться со смертью и оказаться победителем, конечно, не мог ни чем быть пораженным. И встречали они Его с восторгом: «Осанна! Благословен грядый во имя Господне!». И в самое короткое время их охватило разочарование: Христос обманул их надежду; Он не вошел в город победителем; Он вошел в город кротким Спасителем мира. Они ожидали от Него общественной, политической свободы — и этого Он им не дал. И те же самые люди, которые с таким восторгом кричали: Осанна Сыну Давидову! — через несколько дней перед судилищем Пилата кричали: Распни, распни Его! Он обманул наши надежды! Он нас предал, Он солгал, когда обещал нам Царство Божие и вечную свободу, и сыновство.

Как часто, если мы задумаемся над собой, мы переживаем подобные чувства — и с гораздо меньшим основанием, потому что мы-то столько знаем, чего они не знали. Мы знаем, кто Христос; мы имеем разгадку всей тайны человеческой истории и судьбы. И так часто бывает, что ожидая от Бога того, что мы называем или назвали бы милостью, мы ее не получаем и отходим с горечью, отходим с чувством обманутости. Он обманул наши надежды; Он обещал, что наши молитвы будут услышаны, — и Он на них не отозвался; Он не исполнил моей воли… Мы забываем, что в молитве Отче наш мы говорим: Да будет воля Твоя. Этим мы открываемся любому действию Божию, то есть все мы готовы принять от Него… И вот, горечь нарастает.

Их горечь перелилась через край в эти страстные дни; эта горечь стала ненавистью, мстительностью; такого обмана стерпеть было нельзя; надо было отомстить!.. И все дальнейшее начинается уже при входе Господа в Иерусалим: Осанна! звучит уже ложным ожиданием и готовит крик: Распни!

А ученики вокруг Христа — что они понимают? Прочтите вновь описание Тайной вечери и вы увидите, что они в недоумении, они как будто постоянно забывают то, что происходило изначально, — все забывают! Забывают и то, что Христос им говорил о грядущей Своей судьбе; они ничего не понимают. Ученики окружают Христа своим недоумением, вопрошанием; они еще спорят между собой о своем месте; они забывают, что Христос сказал Иакову и Иоанну: Готовы ли вы пить Мою чашу до дна? Только тогда вы будете со Мной… Весь рассказ звучит, будто они восприняли все сказанное Христом так: «Я умру, а вы жить будете». И страшно читать этот рассказ, он действительно звучит так, будто они говорят: ну что же, раз так — умри, и мы будем жить… Ударение на «жить» и на «мы» — а Ты иди Своей судьбой; Твоя смерть — наше спасение: умри же за нас.

Так ли это чуждо нашему восприятию Христа, Евангелия? Разве мы не ищем в Боге, в Церкви убежища, вместо того чтобы, как апостолы после Пятидесятницы (ведь мы-то живем после Пятидесятницы!), выйти в мир вестниками Христа с готовностью, в свою очередь, спасать мир, если нужно — ценой своей жизни. Вот из чего складывается начало этой Страстной, этих дней страстных.

Дальше — Иуда. Иуда — таинственная личность. Он тоже разочарован, он тоже чувствует себя обманутым, он тоже думает, что Христос обманул их всех, — и предает Его на смерть. С каким ужасом мы думаем о предательстве Иуды; но разве мы никогда не предаем Христа? Разве к нам не относятся слова апостола Павла, что имя Христово позорится из-за нас? (Рим. 2,24) Разве это не предательство? А мы знаем о Христе то, чего не знал Иуда!

А позже — Петр: три раза он отрекся от Христа; он, который на Тайной вечери сказал, что если ему и на смерть идти вместе со Христом, то он не отречется от Него, — трижды отрекся. А мы? Часто ли находим мы смелость перед лицом людей, которые насмехаются над Евангелием, над Христом, над Богом, над правдой, над Церковью, над всем тем, что составляет нашу жизнь и убеждения, — часто ли бывает, что мы встанем и скажем: если вы Его хотите распять — распните меня с Ним! Если вы Его хотите отвергнуть, над Ним насмехаться, Его бить по лицу — бейте меня! Насмехайтесь надо мной — я с Ним, я — Его ученик, я — Его ученица, я не предам Его!.. Легко нам сказать, что Петр страшно погрешил; мы — больше того. Свидетельство о Боге мы должны бы приносить жизнью своей, сиянием нашей жизни; каждый раз, когда мы от Евангелия отрекаемся жизненно, поступками, словами, мыслями, чувствами, желаниями, волей, мы отрекаемся от Христа, видимо или невидимо! Но Петр сумел покаяться; когда Христос повернул только голову и взглянул на него через окно, он содрогнулся и горько заплакал. Сколько раз бывало в нашей жизни, чтобы мы горько заплакали, потому что мы смолчали или потому что мы соучаствовали подло, трусливо в том, как поступали со Христом люди вокруг нас? И Иуда в нас живет, и Петр.

А еще помните Гефсиманский сад. Христос готовился к смерти; трех Своих учеников, самых близких, Он взял с Собой, чтобы они просто были там, не оставляли Его одного перед лицом грядущей и невозможной, но принятой вольно смерти. Они заснули. Три раза подходил к ним Христос — и они спали. Евангелие говорит грустными словами: они были отягощены сном… Не потому что было поздно, а вероятно, потому что душа устала: устала от ожидания того страшного, что грядет. Они нашли забвение: забвение в момент, когда Христос стоял перед Своей смертью! Сколько раз мы ищем забвения, душевно засыпаем? Сколько раз мы закрываемся от ужаса, от страха, от необходимости сочувствовать, сострадать другому, уходя в сон или в развлечение, — только бы не думать о страшном, передохнуть! Мой друг болеет, он умирает — но мне надо же передохнуть, иначе я не могу нести его страх и страдание! А он-то должен его нести не только по времени, а беспрерывно, днем и ночью, изо дня в день, из ночи в ночь. Мы ищем передышки, как апостолы, а в это время идет страшная гефсиманская борьба.