Комендант Транссиба

Утром удача раскрыла рыбакам свои объятия. После третьего заброса на перекате таймень взял блесну с тройником намертво. Около часа Альбертыч и Вася вываживали сильную рыбу. Наконец, подхваченный сачком, речной красавец оказался на берегу. Больше метра в длину, с чёрной спиной, стальным брюхом, повелитель Онона недолго бился на гальке и скоро уснул.

— Хватит, — у Альбертыча дрожали руки. — Это король всей рыбы. Хватит, пойдём сетку проверять. Я не могу больше. Вымотал меня этот зверь.

Выкатившееся с востока солнце ярко осветило забайкальские степи. Зазвенели в воздухе птичьи голоса, в траве показались пасущиеся гураны. Они и другие животные не боялись людей, видимо, отвыкли от них за многие годы.

Старик лежал под навесом и мечтал, что срубит здесь избушку и останется жить. Река, рыба, степь, сосновый бор! Что ещё надо человеку?

Вася солил рыбу, попавшую в сеть. Яма, казавшаяся вчера огромной, оказалась заполнена доверху. Да ещё у кострища лежало с десяток сигов. В тени кустов, завёрнутые в крапивные листья, просаливались хариусы.

— Слышь, Альбертыч, — стрелок подошёл к навесу. — Рыбу некуда девать. Давай я сегодня её в лагерь отвезу, и вечером вернусь. Соли ещё привезу.

— Хм, — старик глянул на реку, потом на Васю. — А ты прав, как всегда. Давай плот вязать.

Но сделать они ничего не успели. Над сосняком, до которого было метров двести, взвились птицы и тревожно закричали.

— Что там, медведь, что ли? — приставил ладошку ко лбу Альбертыч. Вася, верный вбитым в него рефлексам, быстро вытащил из‑под навеса автомат.

Из бора не спеша выехали пять всадников. Они направились прямиком к рыбакам.

— Вот и всё, — Лицигер быстро глянул по сторонам, ища место для стрельбы поудобнее. — Нашли нас викинги.

Альбертыч испуганно метнул взгляд на молодого друга, и бросился доставать гранаты из своего рюкзака. Он взял парочку на всякий случай.

— Вася!! — один из всадников приложил ладони ко рту. — Вася, не убивай нас, мы тебе пожрать дадим!

Рыбаки замерли. Конники подъехали ближе. Они оказались стрелками, бывшими пограничниками.

— Вот так встреча! — белобрысый Кёстас спрыгнул с седла. — Вася, Альбертыч! Живые! Вот так новость.

Всадники слезли с лошадей и бросились обниматься. Все они были из отряда Гилёва. Порадовались, похлопали друг друга по плечам и спинам, начали говорить, кто, что, где, когда, как. Стрелки находились в дальнем разъезде, разведывая обстановку.

— Мы вас в бинокль заметили из лесочка, — командир группы, невысокий Филимон Шилов, с текучими, обманчиво медленными движениями корпуса, подошёл к табору. — Ага, вот и рыба. Давайте поедим, а то мы сухарями да консервами уж неделю питаемся.

Вилли Штюбинг, молчаливый, порой даже угрюмый мужик, один из лучших пулемётчиков похода, улыбнулся, увидев сигов.

— Вася, — он вытащил с поясных ножен свой известный всему конвою клинок. — Давай воду неси. Мы очень кушать хотим. Я почищу сейчас всю эту рыбу.

Лицигер, выпустив из объятий Кёстаса, почесал затылок. Потом махнул рукой и побрёл за хариусами.

— Вот, лопайте пока, — он положил их возле навеса. Вздохнул и добавил: — Вы же гости, с дороги, устали, а уху я сварю.

— Обездолили мы Васю, — засмеялся Кёстас, принюхиваясь к чудесному аромату.

Через пару часов сытые и немного отдохнувшие всадники помогли Лицигеру соорудить плот, загрузили на него мешки с рыбой и распрощавшись с Альбертычем, оставшимся половить тайменей, порысили по берегу Онона навстречу отряду Пустэко.

Вскоре они были в лагере. После радостных объятий, коротких рассказов, что с кем было, стали решать, как быть дальше. Филимон Шилов, попивая чаёк, предложил Пустэко пока оставаться на месте.

— Никаких следов викингов мы не нашли, так что сидите спокойно, — говорил он, отгоняя черемуховой веточкой надоедливого паута. — Они, может быть, восточнее, возле железной дороги ошиваются. Но там тоже им не развернуться. Наши разъезды их дёргают, не дают спокойной жизни. Разве что по Онону чёрные могут подняться сюда, но зачем это им? До Далайнора, где база сейчас, километров триста — четыреста. Неделя туда, два — три дня на сборы, неделя обратно. Приведём лошадей и заберём вас всех.

Поразмыслив, Пустэко согласился.

Утром разъезд ушёл к Далайнору, забрав с собой мешок солёной рыбы и пару глухарей, добытых стрелками Пустэко. Вася Лицигер, нагрузился мешками, солью, и взяв плот на буксир, как старинный бурлак, попёр его к Альбертычу. Ловить рыбу было лучше, чем обустраивать лагерь и заниматься сторожевой службой, тем более что командир отряда, отведав запечённого на углях тайменя и солёных харюзков, сам приказал ему ловить ещё и ещё.

Старики разбили свой бивачок подальше от всех. Закидон и Данияр не очень любили шум и суету, неизбежные при женщинах и детях. Альбертычу было всё равно. Тем более что он ночевал здесь только раз, а потом утащился на рыбалку.

Как‑то попарившись в банной юрте, размягчив старые косточки, деды ушли к своему шалашику, точнее, навесу из веток, куда сверху положили пару палаток. Разожгли костерок, поставили вариться добытого вчера зайца, и потихоньку начали прикладываться к фляжкам Закидона. После бани‑то грех не выпить.

— Я не понимаю, что происходит с Николой, — Данияр раскурил трубочку от ярко шающей веточки. — Как он вообще живёт?

— А что тебе‑то? — Закидон прикидывал, где быть взять толстостенную посудину с крышкой, чтоб можно было мясо тушить, а то варенина надоела. — Может, это ты ничего не видишь, ты же старый, а у него душа молодая, не даётся твоим глазам замшелым.

Шаман задумался. Однако, поразмыслив, решил, что его товарищ не прав. Бездушный Манжура ничего не помнил о своём прошлом, был равнодушен. А может, он из ада появился? Сбежал оттуда, вот камы его и стерегут. Вполне вероятно, вполне. Хотя подобных прецедентов Данияр не знал, даже когда практиковался у алтайских шаманов, про такое не слышал.

Но как же тогда он живёт вообще?

— Понимаешь, душа, она ведь движет нами, нашим телом, — Данияр затянулся и выпустил клуб горького, вонючего дыма, Закидон даже замахал руками, отгоняя его. — Она помогает нам жить. Кто кровь‑то гоняет по жилам? Кто сердце толкает? Кто сражается с микробами, раны заживляет?

— Как кто? — товарищ даже опешил. — Организм, вот кто! Ты, что, в школе не учился что ли?

— То есть он отдельно, сам по себе? — шаман постучал себя согнутым указательным пальцем по голове. — Что несёшь‑то?! По твоему, некто, с условным названием «организм» помогает нам жить? Подсказывает иногда, что к чему, порядок в кишках наводит?

— Ну сдаюсь, сдаюсь, — Закидон поднял вверх руки. — Ты бросай курить, а то что‑то всё умнее с каждым днём становишься. Хотя, по ночам можно подымить, комаров отгонять.

— Чтоб тебе понятно было, душа это вроде такой ремонтной мастерской, — затянулся трубкой Данияр. — Чинит нас, лечит, охраняет. Но. Чем больше вокруг людей, тем хуже.

— Это почему?

— Души, они только о своём хозяине заботятся, понимаешь? И при возможности обязательно что‑нибудь сопрут у другой. Например, как тебе пояснить, вот мастерская. Зашёл туда посторонний и утащил отвёртки или ключи какие, молоток. Для себя. Там инструментов меньше стало, качество ремонта хуже, всё! А когда много людей рядом, их души постоянно силу друг у друга тащат. Кто‑то держится, кто‑то теряет много, и умирает рано. А вот, может, помнишь, отшельники такие были, в лесах жили, в одиночку?

— Ну да, наверное, помню, — Закидон принялся выстругивать палочку, чтобы тыкать ею в зайца, проверяя, сварился он или нет.

— Так вот, — увлёкся говорильней шаман. — Они вдалеке от людей, одни, вот души‑то свои и сохранили, а те за ними присматривали без опаски. И жили потому долго и спокойно.

— Ну, а Никола‑то причём?

— Не знаю, — пожал плечами Данияр. — Я вообще не понимаю, что происходит.

— Знаешь что, чернокнижник, служитель тёмного пламени преисподней, возьми котелок и сходи за водой на речку, чайку запарим, — улыбнулся Закидон. — Я нынче смородинных листьев нарвал и душицы. Сейчас заяц сварится, поддадим немного бражки и спать.