Комендант Транссиба

Меж тем раненым стало заметно лучше. Лица потеряли нездоровый багрянец, порозовели, дыхание стало спокойным. Они по — прежнему спали. Им поменяли примочки, с командира сняли насосавшись раздувшихся пиявок, поднеся к ним дымящие веточки.

Юсеф, вернувшись с разведки, сообщил, что никаких следов, кроме звериных, не нашёл, нарубил оставшееся мясо, завернул в огромные лопухи, положил в рюкзак Сабирова и ушёл в сопки, искать холодные ручьи. Перед этим он попенял Олежке, что тот не смотрит за варевом.

— Воды подлей, мазила! — чем даже немного обидел снайпера. — У лося мясо грубое, жёсткое, его часов пять варить надо. Поэтому подливай, а то выкипает.

Ночь прошла спокойно, только вечером, уже в сумерках, до стрелков донёсся отдалённый, как им показалось, гулкий рёв какого‑то зверя. Поинтересовались у охотника, кто это может так орать. Тот пояснил, что шумит филин. Мужики припомнили, как в Кузбассе их атаковали огромные рыжие совы и решили ночью костёр не жечь, чтоб внимания не привлечь. Олежка Синий Глаз вполголоса рассказал Окуню, как одна из тех страшных птиц ухватила за рюкзак начальника контрразведки Львову и поволокла в лес.

— Я сбил сову эту, — снайпер взмахнул руками, увлёкшись рассказом. — Татьяна Сергеевна упала метров с пяти где‑то, а сова сверху рухнула. Её откинули, когти из рюкзака вытащили, она полежала и вдруг как побежит! Так и убежала, зараза! Метра полтора ростом птичка была. Здесь филины такие же?

— Да я их вообще никогда не видел, — честно ответил Окунь. — Мне сказали давно уже, если кто орёт страшно в лесу, значит, филин. Давайте спите, мне вас охранять надо всю ночь, а ты мне страсти говоришь.

К вечеру мясо наконец сварилось. Проснувшийся Рафа с удовольствием выпил котелок бульона, закусил сухарём, отведал настоя из соцветий трилистника и снова завалился спать. Сабиров лежал не двигаясь, только его грудь едва заметно подымалась и опускалась. Вскоре угомонились и остальные.

Окунь сидел, по привычке внимательно вслушиваясь в звуки ночной жизни приозерья. В траве, тускло отблескивающей под лунным светом, кто‑то шуршал и пищал. В озере послышался вдруг частый всплеск, что‑то там всхлипнуло и затихло. Налетевший ветерок зашумел ветками елок и кедров. Но дуновение прошло высоко, стоявшие на берегу заросли ивняка даже не шелохнулись. Только бы дождь не нанесло, подумал Окунь и закутался в спальник. После полуночи слегка похолодало.

Утром, позавтракав, стали совещаться. Сабиров всё ещё спал. Когда ему меняли примочку, отметили, что гнилостный запах исчез, а краснота на груди пропала. Командир явно поправлялся. Рафа пожаловался, что у него в ране началась щекотка, но его успокоили.

— Заживает твоя нога, — пояснил Юсеф. Колун посмотрел на своё бедро, увидел, что из затягивающейся дырки вытекло немного прозрачной сукровицы, и успокоенно откинулся на спину. Гной исчез, и это было хорошо.

— Я предлагаю дня четыре здесь пробыть, — продолжил пистолетчик. — Наши должны поправиться за это время. По крайней мере, на ноги встанут. А потом двинемся на север. Я сейчас карту посмотрел у командира. Это озеро Таглей. По этой речке, она как раз на север течёт, дойдём до Темника, перевалим хребет, и дальше всё вниз, до Байкала. Какие соображения у кого есть?

Никто возражать не стал.

Но днём случилось одно происшествие, после которого стрелки задумались над поиском более безопасного убежища.

Днём Гоша решил пройтись по берегу озера, посмотреть, как тут и что. И ягод ему хотелось набрать, здесь полно было смородинника. Отойдя с пару километров от лагеря, он присел перекурить. Сидя на выбеленном дождями и ветром бревне, снайпер положил винторез на колени, вытащил полупустую пачку сигарет и только собрался чиркнуть своей бензиновой зажигалкой, как заметил какое‑то движение метрах в шестисот от себя. Что‑то мелькнуло на берегу. Гоша медленно вытащил бинокль, стараясь не делать лишних движений, и глянул в окуляры. Сначала он ничего не заметил, потом его внимание привлекли движения, как будто птичка взмахнула крылышками. Ого, прошептал снайпер про себя. Вместо птички он разглядел что‑то вроде толстой полосатой змеи, а присмотревшись, понял, что это тигриный хвост. Сам хищник притаился на берегу, явно поджидая кого‑то. Вскоре снайпер увидел, кого караулил огромный зверь.

Из воды, как раз возле тигриной засады, бесшумно вынырнул уже знакомый Гоше хозяин озера. Чудище одним движением, плавно выскочило на берег и принялось своими лапами ломать ветки тальника. И тут ему на спину прыгнул тигр. Жёлто — чёрная кошка легко пролетела четыре метра расстояния до своей жертвы и вытянутыми вперёд сильными лапами с выпущенными кривыми когтями вцепилась в неё. Но хозяин озера с невероятной быстротой успел среагировать на внезапный бросок. Изогнувшись, он своим толстым хвостом ударил тигра, когда тот ещё только падал на него. Поэтому вцепиться как следует у хищника не получилось. Он рванул когтями шкуру врага и тут же отскочил в сторону. Хозяин озера развернулся к нему и оскалился. Злобная кошка отпрянула и не принимая бой, одним длинным прыжком унеслась в лес. Чудище рыкнуло ей вслед, покрутилось, разглядывая рану на боку, потом всё‑таки наломало веток, и взяв их в пасть, уплыло.

Таймень!!

Через двадцать четыре дня перехода Пустэко решил устроить большой привал на берегу Онона, до которого дошли хоть и медленно, но без потерь. За неделю отдыха надо было как следует выспаться, наесться, починить изорванную одежду, и вообще, навести порядок в хозяйстве своего отряда. Топать к Даурии оставалось ещё около пятисот вёрст, до конца сентября можно было пройти. В то, что Гилёв мог уйти в Приморье, Пустэко не верил. Да если и отправился, всё равно оставил бы кого‑нибудь «на маяке».

Стрелки нарубили жердей, связали их верхушки и обтянули палатками. Получились две сравнительно небольшие юрты, в которые, однако, можно было войти не нагибаясь. В них устроили бани, одна для мужиков, другая для женщин. На берегу весело журчавшего Онона отыскали подходящие каменюги, сложили из них печки — каменки, и уже до вечера половина отряда успела и попариться, и помыться. Из стволов двух срубленных огромных кедров сделали корыта для стирки.

Страстный рыбак Альбертыч вытащил из своего рюкзака не брошенную при отступлении с Гусиного Озера сетку, снасти и отправился ловить рыбу. Ещё вечером, когда обустраивался лагерь, он долго смотрел на довольно широкую речку, перекаты, шиверы и заводи и что‑то прикидывал. Подошёл к Пустэко и отпросился на два — три дня. Потом сказал Васе Лицигеру, что добычи будет много. Стрелок, любитель нежной рыбки, тут же вызвался помогать старику. Да и он был рад увильнуть от нарядов, которыми ему грозил Пустэко.

— Надо же, три недели по тайге идём, по буеракам всяким, а у него даже пузо наросло, — выговаривал он Лицигеру. Тот отмалчивался, питался он отлично, и в охотничьем своём наряде, и тем, что готовила для него добросердечная Алиса.

Пустэко хотел назначить его в бригаду лесорубов, но Вася ещё до рассвета умёлся вместе с Альбертычем на рыбалку.

Когда солнце встало, они уже отмахали километров восемь по берегу Онона. Идти оказалось легко. Река, хоть и петляла по долине, но берега оказались ровными, трава была невысокой, её объели и стоптали за лето многочисленные дзерены, одичавшие овцы, лошади и другие травоядные. Рыбаки то и дело натыкались на стайки баранов и антилоп. В конце августа обитатели степи наедались перед холодной зимой, нагуливали себе бока. Раз Вася спугнул лося. Сохатый с огромными — лопатой — рогами, не спеша оторвался от водопоя и смерил замерших мужиков мутным взглядом. Альбертыч на всякий случай снял свой автомат с предохранителя. Но лось только фыркнул и медленно побрёл прочь, пару раз обернувшись.

— Пройдём вот до того леска, — старик махнул рукой вперёд, Вася приставил ко лбу ладошку и увидел километрах в шести сосновый бор.

— Тут отаборимся, — Альбертыч всмотрелся. — Гляжу, там скалы на прижим у реки вышли, непременно, значит, ямы есть, а где ямы, там таймень.