Страница 15 из 36
Шпион пытался снова втянуть Дика в разговор, но тот уклонился, сославшись на усталость и нездоровье. Дик теперь удивлялся, как он мог поверить этому человеку; голос, который прежде казался ему грубовато-добродушным и искренним, теперь звучал елейно и фальшиво.
В полдень сумасшедшего увели. Потом принесли обед — тушёное мясо. Дик продолжал не поддаваться на льстивые уловки шпиона.
— У меня болит голова, — сказал он.
— Ты мне теперь не веришь, думаешь, я и вправду вор, — ворчал тот. — Вот что получается, когда поговоришь по душам. Но я никак не могу отучиться от этого. Мне всегда кажется, что у всех душа так же нараспашку, как у меня, но когда-нибудь, верно, и я научусь уму-разуму.
— Я совершенно не верю обвинению в краже, — ответил Дик, окончательно убеждённый, что вообще не существовало никакого обвинения. — Но я не могу говорить.
— Нет лучше средства, чем болтовня, чтобы почувствовать себя как дома и забыть про все беды, — сказал шпион с сердечностью, которая была отвратительна Дику, так как он знал, что она напускная. — У меня был друг, которого отчаялись спасти. Он уже совсем кончался. Но какой-то парень, который стоял за окном, начал рассказывать его любимую историю, да всё и перепутал. Тут уж мой дружок не вытерпел. Он сел в постели и заявил, что хочет рассказать её как полагается. История была длинная, и когда он её кончил, то потребовал бренди и сбитых сливок, а потом прожил ещё пять лет и умер только потому, что однажды в ветреный день случайно попал на каток, а это было в Канаде.
Дик не обращал на него внимания, хотя очень сердился на себя за то, что поверил этому человеку и верил бы до сих пор, если бы не перехваченный взгляд. Как это ужасно — не знать, кому верить!
День тянулся медленно. Принесли хлеб и суп, и через открытую дверь Дик увидел небо, обагрённое закатом. Есть Дику не хотелось, но суп он с жадностью выпил. Шпион устал от бесплодных попыток втянуть мальчика в разговор и только время от времени спрашивал, как его головная боль. Мрак сгущался, и вскоре Дик услышал храп шпиона.
Он и сам впал в полузабытье и проснулся оттого, что дверь снова открылась и кто-то остановился на пороге. Вошли двое мужчин, один из них — с фонарём. Свет заиграл на красном мундире.
— Зачем вам это нужно? — спросил грубый голос.
— Он должен подписать бумаги, — ответил другой голос. — А как он это сделает в наручниках? Я слышал, что поступили новые важные сведения. Но я пришёл сюда не для того, чтобы спорить с вами. Я передал вам приказ, и если вы отказываетесь повиноваться, пеняйте на себя.
— Ну ладно, вот он.
Дик услышал, как звякнула связка ключей, и заметил, что стражник снял с неё один ключ.
— Порядок. Я верну его вам, когда приведу заключённого назад.
Дик задрожал от радостного ожидания. Второй голос был ему знаком. Это был голос Шейна. Дик с трудом верил своим ушам, но всё же это был голос Шейна. Надежда внезапно вернулась к Дику, согревая и укрепляя. Он тихо лежал, боясь, как бы что-нибудь не выдало Шейна. Он видел отблеск огня на металле, слышал пыхтенье и сопенье стражника. Позади него ворочался шпион, настороженно вслушиваясь в разговор.
— А ну вставай! Я же вижу, что ты не спишь! — закричал стражник. — Вставай или я подниму тебя сапогом. Капитан хочет видеть твою безобразную физию.
Дик медленно поднялся, позёвывая и моргая, делая вид, будто только проснулся. Стражник схватил его и потащил из хижины.
— Справитесь с ним сами? — спросил он Шейна. — Я уже сменился с дежурства, и всё же меня стащили с постели.
— Старый лгун! — сказал Шейн. — Вы же играли в карты.
Дик пришёл в ужас от безрассудства Шейна, вступившего в перепалку с этим человеком; но ссоры не последовало, стражник только проворчал:
— Ну так я мог бы быть в постели. Я говорил в официальном смысле.
— Тогда возвращайся к своим картам.
— Им следовало послать сюда двоих. Так было бы правильнее.
— Ох, да убирайтесь вы! — сказал Шейн, который, как увидел теперь Дик, был одет в полную форму рядового, с винтовкой через плечо. — Вы думаете, мне не справиться с ребёнком в наручниках?
Стражник, ворча, ушёл, закрыв дверь камеры и заперев её. В тот же миг Шейн схватил Дика за шиворот и потащил за собой, прикрикивая:
— Ну, пошёл, и без глупостей! Ты из молодых, да ранний!
Но едва они миновали освещённый двор и очутились в тени сарая, как Шейн прошептал:
— Идём, дорогой мой! Мы не можем терять ни минуты.
— Сними с меня наручники, — попросил Дик, готовый к любому приключению, как только с него снимут оковы.
— Пожалуй, теперь их уже можно снять, — отозвался Шейн. — Протяни мне руки.
Зажав винтовку между колен, Шейн отомкнул наручники Дика и спокойно положил их вместе с ключом на землю. Дик стал растирать омертвевшие запястья.
— Стой здесь, — сказал Шейн, — пока не услышишь мой свист.
Взяв винтовку на плечо, он обошёл сарай и очутился в освещённом пространстве между этим сараем и стеной. Здесь стоял только один часовой, потому что ему был отлично виден всякий, кто приближался справа или слева. Шейн пошёл прямо на него. Часовой увидел человека в форме и стал в положение «смирно», думая, что ему принесли приказ от караульного начальника.
— Распоряжение лейтенанта Гардайна, — сказал Шейн, подходя к часовому. — Примите!
Он взмахнул винтовкой и ударил часового по голове. Тот упал. Шейн тихонько свистнул. Дик тотчас же обежал вокруг сарая и очутился рядом с ним.
— А ну полезай, — сказал Шейн, положив винтовку на землю и сбрасывая с головы кивер.
Он нагнулся. Дик влез ему на спину, затем встал на плечи и, взобравшись на стену, уселся верхом.
— Прыгай, дурак! — прошипел Шейн.
Дик прыгнул на ту сторону. Шейн поднял винтовку, воткнул её дулом в землю и прислонил к стене так, чтобы получилась опора для ноги. С помощью этой одоры он подпрыгнул, ухватился за край стены, быстро подтянулся на руках и очутился по ту сторону.
Раздался выстрел.
Шейн и Дик пригнулись, хотя в этот момент они были невидимы и находились в безопасности, ибо стена отделяла их от преследователей; затем побежали вниз по склону холма. В нижней своей части улица была хуже освещена, и они почувствовали себя увереннее, когда миновали группу разбросанных в беспорядке домов и достигли погружённой в темноту равнины. Время близилось к полуночи, и почти все костры уже погасли. В конце улицы Шейн сбросил с себя мундир и пояс.
— Сюда! — сказал он и потащил Дика влево. Они побежали по лабиринтам палаток и заброшенных выработок, стараясь обходить места, где ещё горели костры. Наконец Шейн стукнул в дверь одного из сараев. Она тотчас же открылась, и оба беглеца проскользнули в сарай.
— Ну вот мы и в безопасности, Дик, — сказал Шейн тихим, довольным голосом. — Теперь дай-ка мои собственные штаны, а эти я сброшу.
В сарае горела свеча; человек, открывший им дверь, светловолосый русский юноша, подал испачканные глиной штаны Шейна и ушёл, несколько раз пожав руку Дику и Шейну.
— Он почти не говорит по-английски, — заметил Шейн, — вот и старается выразить свои чувства другим способом.
— Ты мне не рассказал, как это тебе удалось всё устроить, — спросил Дик.
— Ох, да тут особенно и рассказывать нечего, — ответил Шейн. — Всё устроил не я, а красный мундир. Я, видишь ли, приметил среди солдат ирландского парня, и вот я и несколько моих друзей, то есть твоих друзей, потому что мы все теперь заодно, подпоили этого парня, а когда он напился до бесчувствия, — раздели его, и я натянул на себя его мундир.
— А он тебя не выдаст?
— Ну нет! Нас было больше десятка, — все ребята, на которых можно положиться, и мы непрерывно вертелись вокруг него, так что чёрта с два сумеет он отличить одного от другого. Он проснётся, и у него будет трещать голова, он больше ни о чём не сможет думать, а к тому времени, когда его кончат пороть, он и об этом забудет.
— Но как же ты заставил стражника отпустить меня?