Страница 56 из 228
был поставлен в Совете ребром. За старый президиум и политику коалиции — 414 голосов,
против — 519; воздержалось 67. Меньшевики и эсеры подвели итоги политике соглашения с
буржуазией. Созданное ими новое коалиционное правительство Совет встретил резолюцией,
внесенной его новым председателем Троцким: «Новое правительство… войдет в историю
революции как правительство гражданской войны… Всероссийский съезд Советов создаст
истинно революционную власть». Это было прямым объявлением войны соглашателям,
отвергнувшим «компромисс».
14 сентября открывается в Петрограде так называемое Демократическое Совещание,
созванное ЦИКом якобы в противовес Государственному Совещанию, а на самом деле для
санкционирования все той же насквозь прогнившей коалиции. Политика соглашательства
превращалась в бред. Несколько дней перед тем Крупская совершает тайную поездку к Ленину
в Финляндию. В битком набитом солдатами вагоне все говорят не о коалиции, а о восстании.
«Когда я рассказала Ильичу об этих разговорах солдат, лицо его стало задумчивым и потом уже,
о чем бы он ни говорил, эта задумчивость не сходила у него с лица. Видно было, что говорит он
об одном, а думает о другом — о восстании, о том, как лучше его подготовить».
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
104
В день открытия Демократического Совещания — самого пустого из всех
лжепарламентов демократии — Ленин пишет в ЦК свои знаменитые письма: «Большевики
должны взять власть» и «Марксизм и восстание». На этот раз он требует немедленных
действий: поднять полки и заводы, арестовать правительство и Демократическое Совещание,
захватить власть. План сегодня еще явно невыполним, но он дает новое направление мысли и
деятельности ЦК. Каменев предлагает категорически отвергнуть предложение Ленина как
пагубное. Опасаясь, что письма пойдут по партии помимо ЦК, Каменев собирает 6 голосов за
уничтожение всех экземпляров, кроме одного, предназначенного для архива. Сталин предлагает
«разослать письма в наиболее важные организации и предложить обсудить их». Позднейший
комментарий гласит, что предложение Сталина «имело целью организовать воздействие
местных партийных комитетов на ЦК и подтолкнуть его к выполнению ленинских директив».
Если б дело обстояло так, Сталин выступил бы в защиту предложений Ленина и
противопоставил бы резолюции Каменева свою. Но он был далек от этой мысли. На местах
комитетчики были, в большинстве, правее ЦК. Разослать им письма Ленина без поддержки ЦК
значило высказаться против этих писем. Своим предложением Сталин хотел попросту выиграть
время и получить возможность в случае конфликта сослаться на сопротивление комитетов.
Колебания парализовали ЦК. Вопрос о письмах Ленина решено перенести на ближайшее
заседание. В неистовом нетерпении Ленин ждал ответа. Однако на ближайшее заседание,
собравшееся только через пять дней, Сталин совсем не явился, и вопрос о письмах не был даже
включен в порядок дня. Чем горячее атмосфера, тем холоднее маневрирует Сталин.
Демократическое совещание постановило конструировать, по соглашению с буржуазией,
некоторое подобие представительного учреждения, которому Керенский обещал дать
совещательные права. Отношение к этому Совету Республики, или Предпарламенту, сразу
превратилось для большевиков в острую тактическую задачу: принять ли в нем участие или
перешагнуть через него к восстанию? В качестве намечавшегося докладчика ЦК на партийной
конференции Демократического Совещания Троцкий выдвинул идею бойкота. Центральный
Комитет, разделившийся по спорному вопросу почти пополам (9 — за бойкот, 8 — против),
передал вопрос на разрешение фракции. Для изложения противоположных точек зрения
«выделено два доклада: Троцкого и Рыкова». «На самом деле, — настаивал Сталин в 1925
году, — докладчиков было четверо: двое за бойкот Предпарламента (Троцкий и Сталин) и двое
за участие (Каменев и Ногин)». Это почти верно: когда фракция решила прекратить прения, она
постановила дать высказаться еще по одному представителю с каждой стороны: Сталину — от
бойкотистов и Каменеву (а не Ногину) от сторонников участия. Рыков и Каменев собрали 77
голосов; Троцкий и Сталин — 50. Поражение тактике бойкота нанесли провинциалы, которые
во многих пунктах страны только недавно отделились от меньшевиков.
На поверхностный взгляд могло казаться, что разногласие имеет второстепенный
характер. На самом деле вопрос шел о том, собирается ли партия оставаться оппозицией на
почве буржуазной республики или же ставит себе задачей штурм власти. Ввиду важности,
которую приобрел этот эпизод в официальной историографии, Сталин напомнил о себе как о
докладчике. Услужливый редактор прибавил от себя, что Троцкий выступал за «промежуточную
позицию». В дальнейших изданиях Троцкий выпущен вовсе. Новая «История» гласит: «Против
участия в Предпарламенте решительно выступал Сталин». Однако помимо свидетельства
протоколов, сохранилось свидетельство Ленина. «Надо бойкотировать Предпарламент, — писал
он 23 сентября. — Надо уйти… к массам. Надо им дать правильный и ясный лозунг: разогнать
бонапартистскую банду Керенского с его поддельным Предпарламентом». Затем приписка:
«Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий!» Впрочем, Кремлем официально предписано
устранить из нового издания «Сочинений» Ленина все подобные погрешности».
Последуем далее за автором: «7 октября большевистская фракция демонстративно
покинула Предпарламент: «Мы обращаемся к народу. Вся власть Советам!». Это было
равносильно призыву к восстанию. В тот же день на заседании ЦК было постановлено создать
«Бюро для информации по борьбе с контрреволюцией». Преднамеренно туманное название
прикрывало конкретную задачу: разведку и подготовку восстания. Троцкому, Свердлову и
Бубнову поручено организовать это Бюро. Ввиду скупости протокола и отсутствия других
документов автор вынужден здесь апеллировать к собственной памяти. Сталин от участия в
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
105
Бюро уклонился, предложив вместо себя малоавторитетного Бубнова. К самой идее он отнесся
сдержанно, если не скептически. Он был за восстание, но не верил, что рабочие и солдаты
готовы к действию. Он жил изолированно не только от масс, но и от их советского
представительства, питаясь преломленными впечатлениями партийного аппарата. Июльский
опыт не прошел для масс бесследно. Слепого напора больше действительно не было; появилась
осмотрительность. С другой стороны, доверие к большевикам успело окраситься тревогой:
сумеют ли они сделать то, что обещают? Большевистские агитаторы жаловались иногда, что со
стороны масс чувствуется «холодок». На самом деле это была усталость от ожидания, от
неопределенности, от слов. Но в аппарате эту усталость нередко характеризовали словами:
«боевого настроения нет». Отсюда налет скептицизма у многих комитетчиков. К тому же
холодок под ложечкой чувствуют перед восстанием, как и перед боем, и самые мужественные
люди. В этом не всегда признаются, но это так. Настроение самого Сталина отличалось
двойственностью. Он не забывал апреля, когда его мудрость «практика» была жестоко
посрамлена. С другой стороны, аппарату Сталин доверял несравненно больше, чем массам. Во
всех важнейших случаях он страховал себя, голосуя с Лениным. Но не проявлял никакой
инициативы в направлении вынесенных решений, уклонялся от прямого приступа к
решительным действиям, охранял мосты отступления, влиял на других расхолаживающе и в
конце концов прошел мимо Октябрьского восстания по касательной.
Из Бюро по борьбе с контрреволюцией, правда, ничего не вышло, но вовсе не по вине