Страница 114 из 228
известного факта, что Сталин обладал феноменальной памятью и гигантской
работоспособностью. Ясно, что в 33-летнем возрасте оба эти качества находились в состоянии
расцвета.
Во-вторых, я исходил из того, что впечатления детства вообще, а значительные для
ребенка впечатления — в особенности, сохраняются в памяти порой до глубокой старости, и
притом лучше и ярче, чем более поздние события. Это также не подлежало сомнению».
Теперь перенесемся в конец XIX в., в Грузию, в Горийское духовное училище:
«Вскоре после поступления маленького Сосо в училище, а именно в 1889 г., когда Иосифу
было 10 лет, произошло немалое для того времени событие в культурной жизни Грузии: в
Тифлисе появилось необычное по тому времени издание произведения Шота Руставели
«Барсова кожа» в переводе на пять языков.
Неизвестно, мог ли видеть тогда или немного позднее это издание ученик Джугашвили,
но зато известно, что когда ему было 15—16 лет, Сосо придумал пополнять свое образование
путем… чтения книг в… букинистических магазинах, подолгу простаивая у прилавка
погруженным в чтение якобы «рассматриваемой» книги.
Когда же эта уловка была обнаружена и ему чуть было не запретили доступ в книжные
магазины, молодой Джугашвили придумал другую штуку: он стал брать книги в магазине для
чтения напрокат, платя по 10 коп. за сутки. Но он не читал эти книги, а уговорил нескольких
друзей коллективно переписывать их. Переписывали сразу два человека — каждый по странице,
сидя по обе стороны раскрытой на столе книги. Этот прием настолько убыстрял переписывание,
что довольно толстую книгу ценой в 3 рубля друзья успевали переписать за три дня, и она,
следовательно, обходилась им всего в 30 коп. (на троих), т. е. вдесятеро дешевле. Рукописи
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
208
тщательно переплетались, и таким путем в сравнительно короткое время у Сосо составилась
довольно приличная библиотека. Когда его исключили из семинарии и он стал работать в
обсерватории, то эта «библиотека» хранилась у него в комнате. Позднее, когда Иосиф
Джугашвили перешел на нелегальное положение (1901 г.), библиотечку рассовали по друзьям,
но пользоваться ею продолжали вместе.
Среди книг этой «библиотеки», несомненно, должен был присутствовать и томик Шота
Руставели. Во всяком случае, известно, что Джугашвили познакомился с «Вепхис ткаосани»,
как по-грузински назывался «Витязь в тигровой шкуре», по крайней мере между 1895—1901 гг.,
в период своих литературно-поэтических опытов и увлечений. Поскольку тифлисское издание
1889 г. было самым ближайшим по времени и петербургские издания, относившиеся к 1841,
1846, 1860 гг., были практически недоступны в Тифлисе, а новые издания поэмы Руставели
появились лишь тогда, когда Сталина уже не было в Грузии, т. е. в 1903, 1913 и 1914 гг., то
единственной возможностью для Сталина ознакомиться с произведением грузинской
средневековой классики оставались либо грузинский текст издания 1880 г., либо более близкое
ему по времени издание 1889 г., выпущенное к тому же гораздо большим тиражом. В пользу
последнего издания говорит тот факт, что Сталин всегда цитировал в своих произведениях и в
устной речи наиболее крылатые изречения Руставели обычно на русском языке.
Прекрасно сознавая, какое значение и авторитет имеет в грузинской среде меткое слово
классика, Иосиф Джугашвили умело пользовался в борьбе с меньшевиками именно
ироническими двустишиями Руставели, сражая порой их неожиданностью своих более
солидных и более утонченных интеллектуальных оппонентов, вроде Ноя Жордания, и вызывая
у них приступы бессильного гнева. Так, например, отвечая на вопросы о разногласиях между
большевиками и меньшевиками, Сталин довольно легко разрешал недоумения рабочих, почему
же к меньшевикам следует относиться столь непримиримо, если и они «исповедуют»
марксизм, — короткой и простой, понятной каждому репликой из Руставели — «Коль нашла
ворона розу, мнит себя уж соловьем», подчеркивая этим, что одно лишь чтение марксистских
книжек или упоминание Марксовой теории ничего не значит, — нужна правильная
политическая линия, подлинно пролетарская тактика.
Сталин вообще утилитарно относился к знаменитой поэме, используя из нее не только
отдельные «крылатые выражения», ставшие народной мудростью, но и определенные идеи.
Или, вернее, превращая в целые идеи, в принципы для постоянного руководства некоторые
высказанные там, хотя бы и по конкретному поводу, мысли.
Одним из любимых Сталиным был, например, часто повторяемый самим Руставели и,
по-видимому, прилагаемый им к себе афоризм: «Моя жизнь — безжалостная, как зверь».
Сталин вспоминал его особенно часто после самоубийства жены — Н.С. Аллилуевой. Весьма
рано, уже в период 1905—1907 гг., а тем более позднее, стали для Сталина руководящим
принципом жизни и борьбы не менее знаменитые слова Руставели: «Недруга опасней близкий,
оказавшийся врагом». Они объясняют нам гораздо больше и правдивее всю деятельность
Сталина, чем пресловутое утверждение, будто бы во всех событиях 30-х годов «виновата»
теория усиления классовой борьбы или какие-то особые «диктаторские» замашки Сталина.
Нельзя забывать и игнорировать широко известные, но намеренно «забытые» или, вернее,
скрываемые слова Ленина, развеивающие демократические иллюзии: «Демократия вовсе не
отменяет классовой борьбы, а делает ее лишь более открытой и свободной». Так что
искусственно преуменьшать значение классовой борьбы или обвинять Сталина в ее
искусственном обострении, и тем самым делать именно идею классовой борьбы, так сказать,
повинной во всех бедах нашего общества — это чистейший ревизионизм, типичная буржуазная
клевета на социализм как форму общества, свободного от эксплуатации. Как ни парадоксально
это теперь звучит, но Сталин нисколько не был повинен как раз в классовых пристрастиях,
которые у него в 30-х годах не обострились, а, наоборот, притупились. Так, острое классовое
чувство должно было бы остановить его, как марксиста, от уничтожения бывших товарищей по
классу и партии. Однако он руководствовался не классовым сознанием, а средневековыми
понятиями, навеянными красивыми и психологически сильными афоризмами Шота Руставели.
«Недруга опасней близкий, оказавшийся врагом». Именно этот тезис полностью объясняет
трагедию 1937—1938 гг.
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
209
Если недругов, т. е. классовых противников советской власти — сажали в тюрьмы и
держали по 5—10 лет, то близких, оказавшихся опасней, чем недруги, можно было только
расстреливать, уничтожать полностью, стирать с лица земли. Так как они — верх опасности.
Так что Сталин совершал исторические и классовые ошибки (политические) не тогда, когда
следовал теории марксизма, а как раз тогда, когда отступал от нее и вставал на эмоциональную
почву средневековой морали, да притом еще — восточной! Ясно, что кроме крайнего
ожесточения, ничего после такой позиции и последовать-то не могло. Оскорбление
предательством бывших друзей или близких — ранит особенно больно и потому вызывает в
эмоциональном плане более ожесточенную, почти зверскую реакцию. Чисто человечески
понять это можно, но объяснять подобные действия классовой борьбой или приплетать сюда
марксизм — совершенно напрасно и недопустимо, ибо это явная фальшь, ложь и более того —
фальсификация истории.
Об этом приходится напоминать потому, чтобы подчеркнуть, в сколь огромной степени
оказывали на Сталина воздействие идеи, заложенные в ранней молодости, — идеи,
почерпнутые из гениального поэтического произведения, но относящиеся к эпохе