Страница 129 из 139
Перевернув семейную налаженность, сын по необъяснимой причине выбрал театр. Шагнул с проторенной поколениями дороги на узкую петляющую тропинку без чётких ориентиров. Сперва это нервировало, потом – раздражало. Под конец уже сводило с ума. Для Леонарда была только одна истина и одно направление, в котором существуют книги, знания, строжайшие запреты и вечная дисциплина. Так внушил ему собственный отец, тоже доктор, а тому – его отец, выдающийся профессор. Всё было предначертано и расписано, но, видимо, сказочная тройка обладала магией и в реальности – четвёртого поколения медиков судьба просто не выдержала.
Леонард полагал, что система незыблема, но тяга к контролю сыграла с ним злую шутку…
Когда Анжела впервые вышла из образа достойной тихой супруги? Наверное, в день бегства сына из Гринплейс – вынужденного и не особо добровольного. Доктор Спаркс отлично помнил хруст каблуков по разбитой статуэтке – дражайшая половина сдвинула ногой осколки и подошла к стеклянному столику возле стены. Бредовая мысль – что мебели сейчас не поздоровится – возникла на миг и исчезла. Анжела спокойно подняла пальто, облизала губы и затем посмотрела на мужа.
И стало вдруг очень неуютно.
- Ты говорил, я потворствую его глупостям, но, похоже, я год за годом потакала твоей вздорности, милый, - заметила женщина, - если с Дэнни что-нибудь случится, я никогда тебя не прощу.
Леонард невозмутимо изогнул бровь и, палец за пальцем, начал стягивать перчатки.
- Не вешай на меня вину за личные гипотезы, Энжи. Он вернётся сегодня, а максимум – завтра.
Сын, однако, вернулся только через неделю – собрать вещи. И доктор Спаркс никогда не отваживался признаться себе, что неуютное чувство, мучившее те несколько дней, было страхом. Не за возможную ссору с женой, нет – явление носило временный характер. А тревожился он за Дэниела…
Позднее на годы растянулась абсурдная игра в полное или частичное игнорирование. Когда-то Леонарду нравилось ходить на спектакли и получать максимум эстетического удовольствия – даже в ситуациях, если телефонные звонки с работы вырывали прямо из зрительного зала. Он любил светскую информированность и болтовню с коллегами о новостях культуры… Это было особой разновидностью лоска. Но принять, что родной сын отринул систему и, бросив Сент-Мэри, подался в театралы? О каком таком лоске идёт речь? Это неслыханно!
- Это неслыханно, - повторял себе мужчина, старательно избегая встреч и контактов с Дэниелом.
Как будто без него удавалось притворяться… Без него и напоминаний. Анжела стала проводником между супругом и ребёнком. Персонал госпиталя не лез расспрашивать – и на том спасибо. Шло время. Прежде Леонард верил, что сила духа и терпение способны, повлияв на дело, всё исправить: ладно, наиграется и набалуется… Где он там сидит? В костюмерной? Позор на всю фамилию, но ладно… Это займёт от силы несколько месяцев, пока можно обратить неприязнь на искусство в целом и несравненного Александра или Алекса, как его называют, Гаррета в частности.
А что дальше?
Костюмерная не стала пожизненным заключением – Анжела, собравшая материнский энтузиазм воедино, бывала в театре и следила за успехами сына. Леонард на её отчёты и предложения лишь дёргал плечами и снова изгибал бровь: что-что? Визит на репетицию? Нет, завтра на нём держится всё отделение, и ничего не выйдет. Что? Дэниел перевёлся в осветители? Как угодно – по крайней мере, это более подобающая работа, в отличие от возни с грудой тряпья. Ах, закулисная команда мила… Но ему-то наплевать, если честно.
- Лео, хватит, - просила миссис Спаркс в конце звенящих напряжением диалогов, - ради бога, хватит. Так, как ты хотел, уже никогда не будет, смирись.
Леонард на финальную фразу демонстративно хмыкал и менял тему беседы. Природа наградила Дэниела упрямством, но и отцу великодушно отмерила. Смирится он, как же…
Иногда, впрочем, упрямство давало сбой. Проезжая по Корт Сквер, мужчина притормаживал ненадолго возле театра и хмуро косился на великолепный фасад. В такие дни глубоко внутри начинало скрести ощущение собственной никчёмности и неправильности. Тихое, трусливое… Все ведь очень плохо и по-дурацки, да? Но почему настолько трудно признаться в этом? Не считаясь с распорядком, доктор Спаркс сидел, обняв руль и глядя на балконную галерею. Он чувствовал себя идиотом. А потом сомнения отступали, уподобившись холодной покорной волне. И всё начиналось заново. Сколько приглашений он отверг? Сколько раз не побывал на Кранберри стрит, где сын теперь жил? И удивительно – тому бы полагалось игнорировать родителя после давних событий в Гринплейс, но нет: Дэниел предпринимал попытку за попыткой вернуть отцовское внимание к себе.
Они встречались урывками – случайно и коротко, без вдумчивых признаний. Никчёмность в душе периодически крепла. Раз, не выдержав, Леонард наступил на гордость: с выдающимися мерами предосторожности соврал всем, кому только мог и, заказав билет на вечерний спектакль, отправился в театр Гордона. Сел на верхнем ярусе балкона, где гарантированно не мог встретить знакомых. Простенькая современная пьеса, стартовавшая через минуту, не запомнилась – два с лишним часа ушли на размышления. Праздничный лоск, атмосфера и диалоги… Воскрешая любимое настроение, Леонард впервые подумал, что для работы здесь нужно не меньше дисциплины, чем для хирургии.
Так начался раздел тайной жизни и ещё больших сомнений. Доктор Спаркс ловил себя на том, что охотнее слушает жену и хмыкает менее демонстративно. Нет, он не мог признать ошибку и вину, не мог. Но за первым билетом на балкон следовали второй, третий и дальше по списку… И это было верхом ненормальности.
Однажды Анжела застала супруга за просмотром официального канала театра Гордона на ютубе. Надо отдать должное, женщина повела себя достойно – прокрутила Интернет-страницу до конца, указав на несколько старейших видео:
- Изучать лучше отсюда, в хронологическом порядке. И отсюда, - она достала с верхней книжной полки массивную папку в бархатном переплёте. Леонард с изумлением признал старый фотоальбом, лет двадцать пылившийся без дела.
- Что здесь?
- Будем считать, что биография или досье в иллюстрациях, собранное мамой, - сохраняя невозмутимое достоинство, Анжела устроила папку перед мужем и направилась к дверям, - захочешь кофе – приходи, я в кухне.
Леонард тогда опять ощутил себя идиотом. Он с недоверчивым трепетом рассматривал фотографии сына в первых школьных постановках, закулисье малышни и взбудораженных родителей. За ними следовало распечатанное электронное письмо Норы Нортон-Грант, бывшей одноклассницы Дэниела. Ради общения с Анжелой девушка любезно подняла домашний архив – к бумаге прилагалось больше десяти отсканированных снимков «Бури» и юного Ариэля... Вот другие спектакли, вот уже театр Гордона, снятый с разных точек. Служебные коридоры и костюмерная, сцена. Александр Гаррет, собственной персоной. Рабочие моменты и, вперемежку, городские фото Дэниела, во время прогулок с матерью. Много синего Сузуки. Снова в театре, сын замер на высоченной стремянке, держась одной рукой за осветительскую башню, а другой шутливо отдавая честь в кадр… Изображения мелькали пёстрыми фейерверками – репетиции, актёры, десятки лиц и постановок. Неизмеримый энтузиазм и ответственность – в тех случаях, когда младший Спаркс не знал о съёмке, он был абсолютно серьёзен и казался старше.