Светунец

Он дал Володе пострелять из рогатки, сорвал огурец, хрумкая, поглядывал на калитку. Ему неспокойно было.

— Зачем она жалеет родному внуку! Он из города приехал, а она жалеет. Другая бы сказала: ешь арбузы, внук, поправляйся…

Шурик унимал свою тревогу громким рассуждением, а Володе захотелось подметать ограду. Подмёл голиком. Шурик старательно помогал. Потом взапуски кололи толстые чурки и подсвинку травы нарвали, и картошки начистили бы, но вернулась домой бабушка. Стала нахваливать Володю:

— Другие ребятишки носятся по деревне сломя голову, а мой Светунец во дворе прибирается. Дождалась я весёлых дней — помощничек вырос! — и как малому вытерла фартуком нос.

— Мы вон и дров нарубили, — прогудел Шурик, что-то заметив на ветвях яблони.

— Всё вижу, родные, — умилялась бабушка. — Поиграйте маленько, я вам кукурузы наварю, — и понеслась в огород, замелькала белым платком в подсолнухах.

Приятели опустились на лавочку — спина к спине. Тихо шелестела дикая яблоня, хрюкал подсвинок. Мальчишки скребли твёрдую землю пальцами голых ног.

— Ребятки, а ребятки!.. — услышали бабушку.

— Чо-о-о! — заревел Шурик.

— Идите-ка сюда, ребятки…

— Зачем? — Володя пошёл.

Шурик тоже сопел в его затылок.

Бабушка перегнулась вдвое и осматривала арбузы.

— Это кто напакостил?

— Клёст. — Шурик внимательно изучал подсолнух.

— Клёст, — сказал Володя.

— Всё летал да клевал, — нехотя продолжал Шурик.

Бабушка подняла глаза на ребят и прищурилась.

— Клёст клевал, а вы где были?

— Клёст долбил, а мы дрова рубили. — Шурик нашёл дырку в рубахе и просунул палец.

— Это чей струмент? — Бабушка совала под носы ребят палочку, которой Шурик истыкивал арбуз. — А лапы голы чьи? Я думаю, внук домовничит, а он что вытворяет! Какую копейку хочу выручить, а он вредит мне. Чего вытаращил глаза, не нравится? А где сообщник твой, куда делся?

Шурик шумел в кукурузнике.

— Убегай, я тебя и дома найду! — грозилась бабушка. — А ты на — ешь! Лопни! Отец был пакостным и ты в него же! — Бабушка схватила с земли арбуз и пихнула Володе. — Тащи, режь! Разоряй меня.

Володя прижал арбуз к животу и поплёлся в избу. Бабка шла позади, гремела:

— Ему и морковка, ему и огурчики, он ещё арбуза захотел. Завтра мотай в город, не нужны мне гости-пакости.

В летней кухне Володя опустил арбуз на стол. Бабка кромсанула его ножом, и брызнул сок из алой мякоти, дробью сыпанули чёрные семечки.

— Ишь какое диво сгубили! — воскликнула бабушка. — Ну-ка пробуй, сладкий ли? — Отрезала внуку пластик.

Он жевал, она тоже пошевеливала губами. Потом и сама попробовала.

— Чистый сахар! Надо же, уродился! У людей ботву туманом сгубило, у меня созрел.

Ел Володя, ела и бабушка полным ртом, постреливая семечками, тёплыми глазами поглядывала на внука.

— Где Шурка-то? Далеко не убежал, тут прячется. Иди зови.

Шурик сразу отозвался на голос Володи: сидел в полыни.

— Ты смозговал! — укорила его бабушка. — И метки моей не испугался. Ещё раз принесёшь мне убыток — скажу отцу, так и запомни… Бери, — и подала Шурику тяжёлый пласт.

Ребята сопели, мокли до глаз в арбузе; отдувались их животы. Бабушка собирала скользкие семечки в тарелку, думала вслух:

— Теперь не улежат в огороде. Надо нести на базар. Утром и понесу… Чего утром — сейчас и понесу.

— Я вам утащу хоть десять штук, — вызвался Шурик, глодая корку.

Он уплёл три куска, едва дышал, однако косился на вторую половину арбуза.

— Ещё тебя не хватало у прилавка. Намялся, так унеси Тане. — Бабка положила в целлофановый мешочек краюху арбуза.

И Шурик побежал домой.

— Смотри не ополовинь дорогой.

Из груды мешков она выбрала самые дырявые. Володе дала два арбуза, себе взяла шесть. Остальные спрятала в кладовку.

На улице встречались люди, давали дорогу кособоко топающей бабке с горбистым мешком.

— Чем нагрузилась, Бородиниха?

— Опилками, — весело отвечала бабка.

Люди оглядывались ей вслед, видели в дырявом мешке спелые арбузы.

— Ты скажи! Вырастила! Молодец, Бородиниха!

Базар — два прилавка. За одним — пожилая женщина с ведром чёрной смородины, продавала стаканом. За другим — Хмара. Скупердяиха. Она торговала кучками бурых помидоров.

Бабушка опустила на её прилавок тяжёлый мешок.

— Посторонись, девка, — и на край прилавка сдвинула клеёнку с помидорами.

— Не командуй! Я первая пришла, — огрызнулась женщина и притянула клеёнку на прежнее место.

Бабушка опять сдвинула клеёнку. Так они несколько раз передвигали помидоры с места на место. Хмара сдалась, обозвав бабушку мешочницей.

— Торговать бы постыдилась… Ей сыновья перевод за переводом шлют. А тут тем и сыта, что соберёшь на гряде.

— Так воспитала детей, если они начхали на тебя! — выкатывая из мешка арбузы, отвечала бабушка. — Детей не хотела воспитывать, в колхозе не работаешь, и огород твой полынью зарос. Такую мелочь я бы свинье не дала, а ты людям навяливаешь.

— Язык у тебя отсохнет за напраслину! — Долгий нос Хмары сделался сизым. Она перебрала помидоры, загнивший спрятала в карман мужского пиджака. — Твои арбузы не от природы — химические арбузы твои. У людей высохла ботва. У Бородинихи — арбузы. Конечно, от уколов.

— Бабы, ша! — сказала женщина со смородиной. — Покупатели идут — городские.

На пустой улице колхоза показались двое мужчин с портфелями и молодая женщина.

— Говорят, в Лобном арбузы не родятся.

Полный мужчина, оглядывая арбузы, стучал по ним короткими пальцами, взял самый большой на руку.

— Заглянуть бы вовнутрь, — сказала молодая женщина, смочив языком сухие губы.

Другой мужчина нашёл в портфеле складной нож. Нож блеснул, и на кончике его вспыхнула сердцевина арбуза.

— Это на солнце такой яркий, в тени мутный, — пробормотала Хмара, вытеребливая из помидора хвостик.

— Ай да мамаша! — радовались мужчины. — Сколько за один?

— Ладно уж, с вас и десятки хватит…

Незнакомцы уставились на бабушку, спутница их поглатывала слюнки.

— Ну и бабка! — наконец кисло усмехнулся полный и отдал десять рублей. — Стыдно внука учить торговать, бабка.

— Кушайте на здоровье, — ответила старушка, пряча деньги под фартук.

— Глаз не сожмурила — содрала червонец, — завидовала бабушке Хмара.

— А ты ещё вякни при людях «мутный», так и полетят чахлые помидоры в канаву.

— Ша, бабы, другие покупатели идут. Учительницы.

Учительницы, молоденькие, робкие, толпились перед арбузами, осторожно трогали, похваливали.

— Берите, девушки, — засуетилась бабушка.

Она считает учительниц самыми умными, терпеливыми из всех женщин, уважает их. Четыре сына бабушки не шибко-то учились, и она хаживала по вызову в школу. Сыновья давно уже выросли, но бабушка до сих пор как встретится с учительницей, так и заробеет. И за прилавком волновалась.

Девушки посоветовались между собой и спросили, сколько стоит один арбуз, маленький. Бабушка посчитала в уме и неуверенно ответила:

— Всего пятёрку…

Девушки поникли, запоглядывали на чёрную смородину улыбчивой женщины, уходили.

— Вы торгуйтесь, — спохватилась бабушка. — Я, может, и задаром отдам. Торгуйтесь… Если пять дорого, прошу два — за большой.

Учительницы порылись в сумочках и подали бабушке рубли.

— В какой класс перешёл, мальчик? — ласково спросила у Володи одна учительница.

— В четвёртый, — за внука ответила бабушка, помогая девушкам заталкивать в сетку арбуз. — Ещё не знаю, в городе или тут пойдёт: отец рвётся в деревню, но мать не хочет… Я вот погляжу на них да возьму ребёнка к себе, пусть одни разбираются, как жить.

С реки шёл ершистый мальчуган. Увидев арбузы, свернул к прилавку. Потом явились трое с удочками; велосипедист притормозил у базара. И набралась ватага сорванцов. Сновали возле арбузов — принюхивались, норовили колупнуть ногтем. Малые приятельски заговаривали с Володей, доставали из карманов кусочки свинца, самодельные поплавки, рогатки… Старшие зазывали Володю под забор, грозили кулаками.