Рассказы о книгах

Факт казался загадочным. Кто же убил? Враги? Но какие же враги у мирной актерской семьи, очень любимой всеми окружающими?

Случайно работник уголовного розыска обратил внимание на книги, занимавшие один из книжных шкафов. Это была исключительно приключенческая, вернее «сыщицская», литература.

Всякого рода «Шерлоки Холмсы» были подобраны в значительном количестве.

Этими «приключениями» весьма увлекался молодой муж—партнер балерины, и у него было большое знакомство среди молодых людей, любителей таких же книг. Любители продавали ему книги, обменивались. Было два-три постоянных поставщика. Надо ли говорить, что именно эти «поставщики» и оказались убийцами. Двое парнишек, еще несовершеннолетних, начитались всей этой уголовщины и решили «от теории перейти к практике». Характерно, что они действовали в резиновых перчатках, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Значит, явно уже руководствовались «литературой».

Парнишек, конечно, тут же нашли, но что пользы? Это, с позволения сказать, «увлечение», стоило жизни человеку и исковеркало жизнь им самим.

Я не делаю никаких выводов, а просто рассказываю факт. Он уже двадцатилетней давности и сейчас вряд ли даже возможен. Кроме того, я никак не причисляю себя к лагерю врагов так называемого «приключенческого жанра» в литературе. По этому поводу ведутся сейчас горячие дискуссии, которые, в общем, сводятся к правильному решению: есть приключенческая литература хорошая, полезная, а есть плохая и вредная. Первой, к сожалению, мало, второй—много. Дело опять за «рекомендательной библиографией» и за журналом «Что читать?» Конкретно посоветовать в этом деле должны они.

Перейдем ко второму вопросу: из каких же книг должна составляться так называемая «домашняя библиотека»?

В основе собирательства, мне думается, лежат три принципа. Собственно принципов два, третий — не принцип, а глупость, и, иногда, даже кое-что похуже. Я говорю о бессмысленном собирательстве книг. Оно диктуется порой корыстными целями (книги— деньги!), порой — желанием похвастаться (смотрите, какой я культурный!), порой известного рода модой (у Марьи Васильевны целый шкаф книг—все переплеты в тон обоям!)

В последнем случае люди чаще всего не обои покупают в тон книгам, а книги в тон обоям.

Не будем говорить о таких людях. Их, к счастью, не так уж много.

Есть еще один, очень распространенный тип собирателей, это—«собираю библиотеку сыну, он еще маленький, вырастет — поблагодарит».

Это хорошее, трогательное, мудрое собирательство. Но оно, конечно, особое.

Вернемся к принципам. Повторяю, в основе—их два. Первый— это рабочая библиотека. Библиотека — инструмент. Книги, которые нужны повседневно для работы. Книги — помощники.

Состав такой библиотеки диктуется, прежде всего, профессией: у литературоведа — библиотека литературоведческая, у инженера— техническая, у человека, занимающегося самообразованием,— общеобразовательная. В такие библиотеки входит и политическая литература, так как вне политики у нас не существует ни литературоведов, ни инженеров, ни вообще людей, претендующих на звание образованных.

Мне кажется, что как раз здесь — все ясно. Перейдем к последнему принципу собирательства.

Это — книги любимые. Прочитанные и ставшие любимыми. Книги, о которых знаешь, что к ним еще вернешься не раз, будешь читать снова и снова. Книги-друзья, самые задушевные собеседники, самые лучшие советчики в жизни. Словом — любимые книги.

Умирающий Пушкин, на вопрос врача, не желает ли он видеть кого-либо из приятелей, посмотрел на полки книг и сказал:

«Прощайте, друзья!»

Это были последние слова поэта.

Кто может быть другом и сколько должно быть друзей — сказать трудно. Друзей выбирают разумом и сердцем. Но их непременно выбирают, не берут в друзья первого встречного.

Как-то Маяковскому на диспуте подали записку: «Мы с товарищами читали ваши стихи и ничего не поняли». Маяковский ответил:

«Надо иметь умных товарищей»13.

Думается, что этим ответом поэта можно руководствоваться (в значительной мере) и в выборе друзей — книг. Надо иметь умных друзей!

Есть такое древнее изречение: «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты».

Как же можно сказать«кто ты», если друзья у тебя только «Виконт де Бражелон», «Королева Марго» и «Шерлок Холмс»? Кто же ты? Помощник Холмса, доктор Ватсон? Или герцог Де Гиз?

Не будем, однако, излишне строги. Повторяю, что страшного в этом ничего нет и это пройдет. Когда-то в дни далекой юности я читал «Похождения Рокамболя» Понсона дю Террайля. И думалось мне тогда, что интереснее и умнее нет книг на свете. Как-то недавно я пробовал вновь полистать «Рокамболя» и хохотал до слез — до того там все наивно! Как видите—прошло...

«ТОЛЬКО НЕ ВОСПОМИНАНИЯ»

Так называется одна из статей В. В. Маяковского, написанная им для юбилейного номера «Лефа», посвященного десятилетию Великой Октябрьской революции.

В этой статье он писал, что всякие «вечера воспоминаний» ему «не по душе», что, вместо этих «вечеров», он предпочел бы объявить или «утро предположений», или «полдень оповещений», но... и далее сам не обошелся без воспоминаний.

Без воспоминаний трудно, очевидно, обойтись вообще, а в особенности когда они касаются такой громадины, как Маяковский. О нем всякая, даже самая маленькая подробность, не может показаться ненужной.

Я встречался с Владимиром Владимировичем множество раз: и выступая в тех же «торжественных» концертах, в которых выступал и он, и бывая у общих знакомых, и, наконец, просто за биллиардом в актерском клубе.

Никакой особой близостью к нему я похвастаться не смею, но относился он ко мне весьма дружелюбно. Для эстрадного фельетониста имя Маяковского тогда было неистощимой «злобой дня», и он, зная, что я частенько упоминаю его в своих выступлениях, не в пример многим другим, столь же знаменитым товарищам, не обращал на это ровно никакого внимания и лишь иногда, встречаясь где-нибудь, говорил:

— Питаетесь мной, как червь яблочком...

Осенью, то ли 1928-го, то ли 1929-го года, мне, приехавшему на гастроли в Ленинград, довелось жить с Маяковским в одной гостинице. Общий наш друг режиссер Давид Гутман, проживавший в то время тоже в Ленинграде, пригласил и его, и меня, и еще ряд товарищей в гости. Маяковский любил актеров, эстрадников, циркачей (клоуну Виталию Лазаренко он даже кое-что писал для репертуара) и пришел в эту компанию, по-видимому, не без удовольствия.

Из писателей, кроме него, были Л. В. Никулин, Виктор Ардов, Валентин Стенич и кто-то еще.

Мне в те дни посчастливилось, и я приобрел у одного старого библиографа его довольно значительную коллекцию альманахов и сборников 18-го и 19-го столетий.

Альманахи и сборники я всегда собирал с особенной страстью. Для меня эта вновь приобретенная коллекция была уже не первой и отнюдь не последней. Я, что называется, «ершил» экземпляры, добиваясь для своего собрания полноты и лучшего вида. Однако и в этом моем «заходе» были чудесные вещи: комплекты «Северных цветов» Дельвига, «Невского альманаха» Аладьина, «Полярной звезды» Бестужева и Рылеева, «Мнемозины» Кюхельбекера и Одоевского, «Для немногих» Жуковского, все литературные сборники Некрасова, редчайшие альманахи поэтов-радищевцев, сожженная царской цензурой «Вятская незабудка» и множество других, тех самых, о которых когда-то Пушкин сказал, что они— «сделались представителями нашей словесности. По ним со временем станут судить о ее движениях и успехах»15.

За столом разговор некоторое время вертелся вокруг этой моей находки. Единомышленников по книжному собирательству не было ни одного, и все «испытанные остряки», во главе с самим Владимиром Владимировичем, подтрунивали над моей «страстишкой», называя меня «старьевщиком», «шурум-бурумщиком» и так далее. Поэт громогласно процитировал самого себя:

«Ненавижу всяческую мертвечину— Обожаю всяческую жизнь!»

Я отбивался, как мог. Зная неравнодушие Маяковского ко всякого рода автоматическим ручкам, я вынул из кармана великолепное перо, подаренное мне ко дню рождения Демьяном Бедным, с выгравированной надписью: «Смирнову-Сокольскому— от Демьяна».