Истинноверующий

С другой стороны, те, кто отвергает настоящее и направляет свои взоры и помыслы на будущее, обладают способностью замечать в окружающем зародыши будущей опасности или будущей выгоды. Вот почему из неудовлетворенной личности и из истинноверующего получаются лучшие пророки, чем из тех, кто имеет основания желать сохранения статус-кво. «Не всегда тонкие души, а чаще фанатики находят правильные решения для будущего»[64].

Интересно сравнить отношение консерваторов, либералов, скептиков, радикалов и реакционеров к настоящему, будущему и прошлому.

Консерватор сомневается, что настоящее можно улучшить, и старается придать будущему образ настоящего. Чтобы убедиться в своей правоте относительно настоящего, он обращается к прошлому: «Я хотел бы иметь чувство преемственности и уверенности в том, что наши сегодняшние грубые ошибки просто свойственны человеческой натуре, что наши модные новшества, по сути, — те же древние ереси и что любые ценности, которые сегодня находятся под угрозой, не менее угрожающе шатались и в прошлом»[65]. Но до чего же консерватор похож на скептика! «Бывает нечто, о чем говорят: смотри, вот это — новое; но оно уже было в веках, бывших прежде нас»[66]. Для скептика существующее настоящее есть сумма всего, что было и что будет. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем»[67].

Либерал смотрит на настоящее как на законного потомка прошлого, постоянно растущего и развивающегося в направлении лучшего будущего: повредить настоящему — значит искалечить будущее. Эти трое берегут настоящее, и, естественно, им не может очень нравиться идея самопожертвования. Их позиция в отношении самопожертвования лучше всего выражена скептиками: «Живому псу лучше, чем мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают… и не имеют никакого представления о том, что делается под солнцем»[68].

Радикал и реакционер ненавидят настоящее. Оба считают его ненормальностью и уродом. Оба готовы обращаться с ним безжалостно и без церемоний, и оба восприимчивы к идее самопожертвования. В чем же они расходятся? В первую очередь, во взглядах на то, насколько можно изменить человеческую натуру. Радикал страстно верит в безграничную способность человеческой натуры совершенствоваться. Он верит, что, изменив окружающую человека среду и усовершенствовав технику формирования человеческой души, можно создать совершенно новое, небывалое общество. А реакционер не верит, что в человеке заложены неизвестные возможности к хорошему. И если надо создать прочное здоровое общество, то создавать его надо по испытанным образцам прошлого. Реакционер видит будущее как великолепную реставрацию, а не как невиданное новшество.

В действительности ясной границы между радикалом и реакционером нет. Реакционер, например, восстанавливая свое идеальное прошлое, проявляет радикализм. Его представление о прошлом основано не только на том, что в действительности было, сколько на том, что он хочет видеть в будущем. Он больше новаторствует, чем реставрирует. То же самое происходит и с радикалом, когда он собирается строить свой новый мир. Но так как он отвергает и разрушает настоящее, то вынужден связывать этот новый мир с какой-то точкой в прошлом. Если, строя новое, ему приходится применять насилие, то его взгляд на человеческую натуру мрачнеет и приближается ко взгляду реакционера.

Смесь реакционера и радикала особенно видна в тех, кто занимается национальным возрождением. Последователи Ганди в Индии и сионисты в Палестине хотели бы возродить великое прошлое и одновременно создать невиданную Утопию. Пророки тоже были смесью реакционера и радикала. Они проповедовали возврат к древней вере и грезили о новом мире и новой жизни.

Совпадение пренебрежительного отношения к настоящему со стороны массовых движений с отношением к нему неудовлетворенных — очевидно. Удивляет только огромная радость, которую испытывают неудовлетворенные, когда поносят настоящее и все его дела. Только жалуясь, такого наслаждения получить нельзя. Здесь должно быть нечто большее, чем простая жалоба. Так оно и есть на самом деле. Когда неудовлетворенные распространяются по поводу неискоренимой низости и подлости своего времени, они этим как бы смягчают свои чувства неудачи и изолированности. Они как будто говорят: «Не только наши жизни, но жизни всех современников — даже самых удачливых и, казалось бы, счастливых — разбазарены впустую и ничего, собственно, не стоят». Таким образом, оговаривая настоящее, они получают смутное чувство равенства.

Поэтому и средства, которые массовое движение употребляет для оговора настоящего (раздел 48), нравятся неудовлетворенным. Самообладание, требующееся для подавления нормальных желаний, дает им иллюзию силы. Они чувствуют себя так, словно в своих желаниях овладели миром. Им нравится в массовых движениях то, что они выступают и за непрактичное и за невозможное.

Неудачники в повседневных делах обычно тянутся за невозможным — это способ маскировать свою неполноценность, ибо когда мы терпим неудачу при попытке достичь возможного, то вина только наша, но когда терпим неудачу с невозможным, мы ее можем отнести на счет сложности и трудности задачи. При попытке достичь невозможного меньше шансов дискредитировать себя, чем при попытке достичь возможного. Отсюда следует один из выводов: неудача в повседневных делах часто порождает непомерную смелость.

Получается, что неудовлетворенный извлекает столько же удовлетворения — если не больше — от средств массового движения, сколько и от конечных целей движения. Наслаждение, которое получают неудовлетворенные от хаоса и падения счастливых и преуспевающих, исходит не из исступленного сознания, что этим очищается почва для небесного града. В их драматическом крике «все или ничего!» — в слове «ничего», возможно, больше страстного желания, чем в первом.

«Вещи, которых нет»

Один из выводов, вытекающих при рассмотрении факторов, способствующих самопожертвованию: мы менее готовы умирать за то, чем обладаем и чем являемся, нежели за то, кем хотим быть и что хотим иметь. В этом есть горькая, ставящая в тупик правда: люди, когда они имеют «нечто стоящее, чтобы за это сражаться», желания сражаться за это не испытывают. Живущие полнокровной и полноценной жизнью люди обычно не хотят умирать ни за собственные интересы, ни за родину, ни за какое-либо «священное дело»[69]. Не обладание ценностями, а страстное желание — вот мать полной нераздумывающей самоотдачи. «Вещи, которых нет», на самом деле сильнее «вещей, которые есть»[70]. Во все времена люди отчаянно сражались за прекрасные города, еще не выстроенные, за сады, еще не посаженные. Сатана знал, что говорил, когда утверждал: «За жизнь свою человек отдает все, что у него есть»[71]. Да, — все, что он имеет. Но скорее умрет, чем отдаст то, чего еще не имеет.

В самом деле, странно: люди, которые придерживаются настоящего и изо всех сил цепляются за него, меньше всех способны защищать его. С другой стороны, те, кто с презрением отвергает настоящее и отряхивает его с себя, должны иметь все его дары и сокровища, которые непрошенно сыплются на них, как из рога изобилия.

Мечты, видения и непомерные надежды — все это могучее оружие и настоящие инструменты. Подлинный вождь-реалист отлично понимает ценность этих инструментов для дела. Понимает потому, что презирает настоящее. А настоящее презирает потому, что не способен к практическим делам. Преуспевающий деловой человек часто оказывается не способным к роли общественного руководителя, потому что ум его настроен на «вещи, которые есть», а сердце направлено на то, чего можно достичь в настоящее «наше» время. Неудачливость в практических делах, по-видимому, является условием успеха в общественных делах. Может быть, хорошо, что некоторые непокорные натуры, потерпев поражение в деловом мире, не чувствуют себя раздавленными, а наоборот, загораются — на первый взгляд, нелепой — уверенностью, что они особенно компетентны в управлении городом, а то и страной.

64

Renan Ernest. History of the People of Israel (Boston: Little, Brown Company, 1888–1896). Vol. 111. p. 416.

65

Buchan John. Pilgrim's Way (Boston: Houghton Mifflin Company, 1940). p. 183.

66

Книга Екклезиаста. 1:10.

67

Там же. 1:9.

68

Там же. 9:4, 5, 6.

69

Отголосок этой смущающей правды содержится в письме, полученном из Норвегии в период нацистского нашествия: «Наша (194:) беда в том, что нам во всем везло, что многие из нас потеряли подлинный дух самопожертвования. Жизнь многих людей была настолько приятной, что они не хотят рисковать ею серьезно». (Цитата из книги Д. Д. Барри в газете San Francisco News, от 22-го июня 1940 года.)

70

Первое Послание Коринфянам. 1. 28.

71

Книга Иова. 2:4.