Гений войны Кутузов

Главный консультант российского императора Вейротер не стал испытывать судьбу и рекомендовал тому остановиться под Рауссеницей, чтобы, перегруппировав войска, провести большой марш-маневр в обход Великой армии с целью отрезать ее от венской дороги, прижать к Силезии, лишить коммуникационных линий, а затем окончательно разгромить. Предлагаемый им «ход конем» (в виде латинской буквы «L») – огромная часть союзных войск сдвигалась бы на несколько километров влево, а затем еще немного прошла бы вперед – был весьма типичен для кабинетных стратегов-схоластов, обожавших глубокомысленно «расписывать» весь ход войны в тиши кабинета без учета специфики «живого боя», в частности возможной неожиданной инициативы со стороны неприятеля. Правда, познакомить русско-австрийский генералитет с деталями своего замысла Вейротер собирался несколько позже: когда он окончательно расставит свои фигуры на «шахматной доске», т. е. на поле боя!

Вместо того чтобы прямо двинуться и атаковать неприятеля (до него оставалось 20 верст, т. е. один переход), союзная армия свернула с большой дороги на Ольмюц и двинулась влево, в обход Брюнна, с целью отрезать французов от коммуникационной линии на Вену. И целых три дня продвигалась, утопая в грязи поздней осенью, без продовольствия, проделав не более 40 верст по дурным проселочным дорогам, но кое-как вышла к Аустерлицу. Эти невероятные и путаные маршруты для колонн и распоряжения для маршей были составлены австрийцем Вейротером. При этом, добавим, царила явная бестолковщина и постоянная путаница из-за перетасовки полков из одной колонны в другую, что дало повод русскому командному составу не только для обоснованного недовольства, но и для обвинений в измене австрийского генерал-квартирмейстера.

Пока союзники топтались-«маневрировали», готовясь к передвижению-выдвижению «а-ля Вейротер», шло бесценное для них время, когда можно было попытаться навязать заметно численно уступавшему им неприятелю решительное сражение. В конце концов возможность для немедленного наступления на Великую армию пройдет.

За это время Наполеон успеет решить, где и как он даст рвущемуся в бой врагу генеральное сражение. Он уже выбрал поле будущей битвы. Он уже знал, что в сложившихся условиях это будет оборонительно-наступательное сражение. Но детальной конкретики, которую потом разложили «по полочкам» историки, тогда еще не было. Была только концепция: дать врагу пойти в наступление – раскрыться – и нанести ему в открывшееся слабое место мощнейший контрвыпад. В то же время уже тогда Наполеон на всякий случай (если бы противник не дал ему времени для сбора всех доступных сил!) заготовил запасную позицию на высотах за рекой Шварцавой под артиллерийским прикрытием Брюннской цитаделью. Не исключено, что именно сюда он мог отвести свои войска, если бы после Вишау союзники продолжили бы наступать.

Глава 27

Обстановка во французском лагере…

28 ноября перед обедом в штаб маршала Сульта, чьи войска стояли в чешской деревне Аустерлице, пришла тревожная весть: многотысячные колонны союзников идут прямо на позиции Сульта! Армейские барабаны затрещали «генеральный сбор!!!», а части стали срочно стягиваться на позиции. Французский император в этот момент был занят на встрече со спецпредставителем прусского короля министром иностранных дел Х. фон Гаугницем, который только-только наконец прибыл в ставку Наполеона. Он нарочно ехал к нему очень медленно, чтобы явиться словно «черт из табакерки», когда будет 100 %-но известен результат противостояния союзников и «корсиканского чудовища». Но так получилось, что прусский представитель оказался на месте со своим щекотливым поручением (ультиматумом) еще до того, как стала ясна «разблюдовка» на главной авансцене военной кампании 1805 г. Высокие стороны прекрасно понимали, что еще не все решено, и предпочли обойтись рокировкой: Бонапарт посоветовал Гаугвицу изложить свои «условия» министру иностранных дел Франции Талейрану, а тот дипломатично «забыл» вручить французскому императору ультиматум. Так бывает, когда стороны стараются играть «по-крупному». Тем более что Бонапарта ждали неотлучные дела: его адъютант генерал Лемуар уже привез ему тревожную новость: неприятель пришел в движение – идет всеми своими силами на французские аванпосты в Аустерлице. Всем стало ясно, что очень скоро все решится на поле сражения. Наполеон немедленно отбыл на позиции Сульта, чтобы лично разобраться в ситуации, которая по его предположениям выходила у Рауссеница на «финишную прямую»! И очень похоже, что все складывалось именно так, как он того желал!

Тем временем в домике позоржицкой почты срочно собрались три наполеоновских маршала – Мюрат, Сульт и Ланн: они горячо обсудили расклад сил и пришли к единому мнению, что сейчас лучше всего отойти назад, пока враг не начал, пользуясь численным превосходством охватывающего маневра. Сообщить об этом императору Мюрат и Сульт предпочли предложить именно Ланну, слывшему самым решительным среди них в разговорах с Бонапартом. Так и случилось, но при этом, как только Наполеон недоуменно повысил голос, узнав о грядущей ретираде, оба маршала тут же «дали задний ход» (они-де всегда готовы наступать!), чем вызвали невероятное раздражение Ланна – гасконского забияки и первого бретера Великой армии. (За эту сомнительную честь среди маршалата люто боролись Ланн, Мюрат, Ней и, конечно, Ожеро – профессиональный дуэлянт-убийца!) Тот взорвался, словно граната, и потребовал от Сульта сатисфакции за… оскорбление, а вернее за то, что его – Ланна, «храбрейшего из храбрых» (маршал Ней получил это громкое прозвище уже после гибели Ланна в 1809 г.) – примитивно подставили. Бонапарт сделал вид, что ему не до перепалки его лучших маршалов, и, улучив момент, среди громкой ругани и звонких щелканий эфесом о ножны, тихо и внятно произнес то, что счел нужным: «А я тоже считаю, что надо… (здесь последовала долгая театральная пауза – Наполеон был большим мастером подобных реминисценций!) отступать подобру-поздорову!» Он тут же отдал приказ маршалу Сульту с деланой поспешностью оставить выгодные позиции на Праценских высотах, господствовавших над долиной к западу от Аустерлица, и спуститься в низину. Покидая эти сильные оборонительные рубежи, он фактически приглашал союзников атаковать его в поле и тем самым провоцировал на столь желанное ему генеральное сражение.

А храбрец и забияка Ланн еще потом долго грозил своим «братьям по оружию» по-свойски разобраться с ними за подобную низкую подставу, в которой он на их бравом фоне выглядел «мелким трусишкой» (отважный гасконец был весьма невысокого роста). Но приказ Наполеона о немедленном отступлении за гольдбахский ручей на 10 км на запад существенно менял картину диспозиции. Всем казалось, что союзники выходят на столь выгодную ударную позицию, что небольшой Великой армии несдобровать! И на самом деле Бонапарт приказал корпусу Бернадотта, дивизиям Фриана и Гюденна из корпуса Даву и драгунским дивизиям Бурсье, Клейна и Буайе немедленно ускорить свое прибытие для подкрепления главных сил. Надлежало сохранять при этом все меры предосторожности, в частности, легкой кавалерии предписывалось создавать непроницаемую завесу вокруг пехотных колонн и артиллерийских парков.

Тем временем в ночь на 29 ноября от российского императора вернулся спецпосланник Бонапарта генерал Савари. Проницательный Савари (недаром он возглавлял тайную полицию французского императора) прекрасно справился с поставленной задачей: выяснилось, что у врага «царят разброд и шатания» – давать «корсиканскому чудовищу» генеральное сражение или погодить и отойти подальше на восток?! Австрийский император явно осторожничал (в любом случае он терял больше, чем его венценосный «русский брат»), но его мнение не было определяющим, так как австрийские войска составляли только одну пятую часть союзных войск. «Старая северная лиса» Кутузов отнюдь не жаждал атаковать французов, какими бы выгодными ни казались для союзников расклад сил и позиция под Ольмюцем. А вот российский император и его молодое окружение, поддерживаемое «гением штабной войны» австрийцем Вейротером, всецело ратовали за бой с зарвавшимся Боунапартием. Они давили на то, что «корсиканский выскочка» сам предлагает перемирие, т. е. он заметно ослаб и, наконец, объединенной союзной армии скоро нечем будет питаться: запасы продовольствия в окрестностях Ольмюца стремительно истощаются.