Дар Менестреля

Корджер только усмехнулся, услышав давно знакомую тему, но гном наоборот решил развить тему:

— А с чего это он взял, что Песня приведет к концу Мира? Где это такое сказано? Чего он, бредит что ли? Это ж то, к чему все стремиться должны!

— Понимаешь, Габор, — начал обьяснять маг, — весь мир держится на балансе Добра и Зла. Сам посмотри, если где особо хорошо, то рано или поздно это кончается и взамен становится особо плохо, а если где плохо, то рано или поздно все улаживается и становится хорошо. Это только один из примеров, и это вокруг нас, от этого не деться. Всегда, если что-то хорошо, то что-то обязательно плохо, а если что-то плохо, то всегда можно найти и что-то, что идет хорошо. Это непрекращающееся раскачивание весов, с которым мы ничего не можем сделать, и на этих весах, как в лодке, все мы. Единственное, что мы можем сделать, это не раскачивать эти весы-лодку, чтобы не утонуть, и когда мы все-таки ее раскачиваем, то не имеет значения, направо или налево, к Злу или к Добру, это все равно в конечном итоге то же самое — раскачивание лодки.

— Погоди, а с чего ты взял, что ничего нельзя сделать? Разве так всегда было?

— Нет, не всегда, — согласился маг, — хотя о тех временах остались лишь смутные легенды. Почти все, и маги, и илиниты, все, согласны, что в начале была эпоха Добра, куда Злу было не пройти. Потом, она сменилась эпохой Зла, и по легендам именно тогда родились первые маги и колдуны, поскольку лишь они могли хоть как-то защитить себя и своих близких от царствовашей тогда тьмы. И с помощью магов — нас, магов, которые ныне заселяют Архипелаг, удалось покончить с эпохой Зла и придти к эпохе Баланса. Это наша эпоха, эпоха магов — хранителей Баланса, и это очень важно, сохранять баланс. Ведь в каком-то смысле баланс соблюдался всегда. В эпоху Добра Зло слишком долго подавлялось и держалось втуне, и что из этого вышло? Эпоха Зла. А в эпоху Зла наоборот подавлялось Добро, поэтому и она не оказалась вечной. В эпоху Баланса мы имеем шанс растянуть нынешнее положение дел надолго, без райских кущ на земле, но зато и без кошмара царствующей Тьмы…

— Погоди, погоди…. - перебил его гном, — А при чем тут Дастин и почему им из-за этого нужно искать его родителей?

— Ты не понимаешь, — вздохнул маг, — допустим Дастин принесет Песню в Мир и все станет замечательно, что потом? А потом весы качнутся в обратную сторону и как сначала придет доселе не виданное Добро, так за ним, как нитка за иголкой, придет невиданное доселе Зло.

— А вдруг Песня настолько сильна, что может это побороть.

— Никто не может это побороть, — грустно ответил маг, — не одно поколение моих предков убеждалось в этом раз за разом. Ни у кого это не выходило, как ни старались.

— Но ведь Песня создана еще до рождения Мира, может она способна на это? — Возразил гном.

Маг покачал головой и ответил:

— Пусть даже и так. Как же ты представляешь себе это всеобщее Добро? Ничто не совершает ничего неправильного, все делают что надо, никто не ворует, не грабит, не убивает, но никто и не ошибается, каждый делает ровно то, что правильно. Представляешь? Мы бы сейчас здесь не сидели, поскольку не нужно было бы кого-то догонять, что-то сообщать, что-то делать… Никто не властен над собой, потому что каждый может делать лишь то, что и так следует делать. Никто ничего не будет решать, все будут как заводные куклы, которые делают только то, что им положено. Ни шага вправо, ни шага влево…. Это же кошмар, ужас, это почище конца света будет, правда?

Гном покачал головой и спросил:

— Ну и что же из этого следует?

— Что Песню нельзя приносить в Мир. И в равной степени нельзя не приносить ее в Мир. А значит, нужно принести только часть ее, но правильно.

— И как же это сделать? Я уж не говорю о том, какое отношение это имеет к походу в Бренсаль?

— Прямое. Я же уже обьяснил тебе, мы и не знаем, как это делать. И Онтеро нужно время, чтобы разобраться, а поход в Бренсаль и поиски родителей Дастина явно никому не должны повредить…

Гном сморщился и подвел итог:

— То есть Онтеро не знает, что делать, и поэтому потащил их всех в этот поганый городок! Просто лучше не придумать! Уж проще было явиться в Ирнар и сдаться этим серым… ты хоть знаешь, каким стал город, в который вы с Онтеро их всех отправили?…

Когда Йонаш вошел в хижину, где были заперты пленники, те понуро сидели на скудной мебели колдуна. Герцог уселся в единственном старом и неуютном кресле, которое, пожалуй, одному ему во всей компании было по духу. Онтеро улегся на узкой кушетке. Тич с ногами забрался на стол и пытался что-то узресть сквозь узкое окошко, затянутое невесть чем, но ясно не стеклом, за которым маячила фигура сторожа. Ну а на долю Дастина вообще досталась подстилка, лежавшая на полу. Он мог бы воспользоаться одним из двух грубых табуретов, стоявших возле стола, но предпочел растянуться на полу, радуясь тому, что он деревянный, а не земляной. Все обернулись к вошедшему:

— Ну, и ты по-прежнему будешь утверждать, что ты — наш друг? — Спросил Ильмер хмуро.

— Да, буду, — спокойно ответил Йонаш.

— И держишь нас в плену? — Ядовито добавил Онтеро.

— Не совсем.

— Так мы можем уйти? — встрял Дастин, которого больше всего заботило, как бы вырваться из рук мрачных людей в серых плащах.

— Не сейчас, извини…

— Так чем же это отличается от плена? — Спросил Ильмер, возвращаясь к теме.

— И зачем мы вам вообще нужны? — Опять встрял Тич, не дожидаясь ответа на вопрос герцога.

— Это долго обьяснять. У вас хватит терпения выслушать? Это возможно главное, что мы должны сейчас сделать.

— Судя по всему у нас достаточно времени, — усмехнулся Онтеро, — эй, герцог, у тебя никто на прием не назначен в ближайшую пару дней?

Ильмер поморщился на такое обращение и просто сказал:

— Что ж, рассказывай. Онтеро верно говорит, все равно мы от вас сейчас никуда деться не можем, так что если хочешь что-то сказать — говори.

А Онтеро закончил:

— А мы уж, извини, сами решим, чему верить, чему — нет, мил человек. Сам понимаешь, обстановка не располагает.

Тогда Йонаш сел на один из табуретов, бросил взгляд на каждого слушателя, вздохнул и начал:

— Для меня все началось, когда я шел по горной дороге в монастырь, вызванный туда по какому-то делу, которого я тогда еще и сам не знал. За поворотом лежала козочка, повредившая заднюю ногу…

— … корабль высадил нас с отрядом серых и мы пошли в лес, к этой хижине, ожидать вас. А что дальше случилось, вы и сами знаете. Такие вот дела и такие вот у нас планы. Теперь — вам решать.

Йонаш рассказывал уже несколько часов, но все слушали его как зачарованные, попросив не прерываться даже когда пленникам принесли еду, Некоторое время все молчали, не зная, что и сказать.

— Да-а-а, — протянул герцог, и после паузы добавил — а вам не кажется, что ваши планы на мою невесту…

Ильмер остановился, покачал головой и замолк, но тут встрял Тич:

— Да что ты Ильмер, зачем тебе она ТАКАЯ сдалась?

— И то верно, — согласился герцог.

— А почему мы должны тебе верить, серый? — сурово спросил Онтеро.

— Я вам все рассказал, ничего не скрыл, ничего не прибавил, теперь уж верить-не верить — дело ваше, — пожал плечами Йонаш.

Онтеро задумался и как будто остался доволен ответом, а затем спросил:

— Ты сказал, что подобрал ключ в хижине Аргвинара, почему? И можешь ли ты его показать мне?

— Просто мне показалось, что он чем-то важен, не знаю почему… — ответил Йонаш и, порывшись в кармане, извлек небольшой золотой ключ и протянул его Онтеро. Тот взял его дрожащими руками и стал внимательно рассматривать:

— Не знаю…. может быть… очень похоже… неужели…

Онтеро шлепнулся на пол, улегся на живот и заполз под кушетку. Некоторое время оттуда торчали только ноги толстяка, дергавшиеся в такт усилиям Онтеро, разгребавшего вещи скопившиеся там за невесть сколько времени, и сопровождавшего это занятие невнятным бормотанием, восклицаниями и проклятьями невесть кому и невесть с чего. В конце концов Онтер вытащил шкатулку, так старательно спрятанную вчера после безуспешных попыток ее открыть, и попробовал ключ. Шкатулка открылась. Колдун торжественно вытащил кусок старой рукописи, обернулся на Йонаша, но потом махнул рукой и сказал: