Страница 58 из 95
Радуясь такому отмщению, весело возвращаемся мы в город. Такое множество богатства было помещено в общественное казнохранилище, а вновь обретенная девица передана Тлеполему как законная супруга.
14. С этой минуты матрона, признав меня за своего спасителя, начала оказывать самые широкие заботы и с первого же дня своего супружества отдала приказание до краев насыпать мне в ясли ячменя и давать столько сена, что хватило бы и на верблюда бактрийского.271 Как проклинал я почтеннейшее чародейство Фотиды, обратившей меня в осла, а не в собаку, когда видел, как много остатков с пышной трапезы домовыми псами растаскивается или получается в виде подачки и потом грызется и пожирается.
После первой ночи и начатков Венеры новобрачная не переставала напоминать обо мне своим родителям и супругу, покуда те не обещали ей, что мне будет обеспечено самое почетное существование. Был собран совет из ближайших и солидных друзей, чтобы обсудить, каким способом достойнее выразить мне свою признательность. Одному из них казалось самым подходящим оставить меня при доме и, никуда не выпуская, откармливать отборным ячменем, бобами и журавлиным горохом. Но одержало верх мнение другого, который, заботясь о моей свободе, советовал лучше отпустить меня резвиться в деревенские луга среди табунов, чтобы хозяева лошадей от моего благородного покрытия имели приплод в виде множества мулов.
15. Итак, сейчас же призывается конский пастух, и с длинными предварительными наставлениями меня ему вручают. Вне себя от радости, весело побежал я вперед, решив не иметь уже больше дела ни с тюками, ни с другой какой поклажей и рассчитывая, что, с увеличением свободы, теперь, в начале весны, мне удастся на зеленых лугах найти где-нибудь розы. Приходило мне в голову и следующее соображение, что если мне в ослином образе оказываются такие знаки благодарности и почести, то, став человеком, я удостоен буду еще больших благодеяний. Но как только пастух этот вывел меня из города, сейчас же стало ясно, что не только никакого удовольствия, но даже ни малейшей свободы для меня не предвидится. Потому что жена его, скупая и негоднейшая женщина, сейчас же приспособила меня вертеть мельничный жернов и, подгоняя меня безжалостно суковатой палкой, за счет моей шкуры приготовляла хлеб на себя и свою семью. Не довольствуясь тем, что ради своей пищи так меня изнуряет, она еще моими трудами молола за плату зерно от соседей, а меня, несчастного, после такой работы лишала даже положенной мне пищи. Зерно, предназначенное мне, она пускала тоже в помол и, смолотое моими усилиями, продавала окрестным крестьянам, мне же после дня такой работы поздно вечером давала грязной непросеянной мякины вперемешку с крупным песком.
16. На удрученного такими бедами жестокая судьба обрушила новые мученья, чтобы я, как говорится, и дома и на стороне храбрыми подвигами досыта мог прославиться. Наконец случилось, что почтенный пастух мой, исполняя с опозданием хозяйский приказ, надумался выпустить меня к кобылиному табуну. И вот я, снова свободный ослик, пустился, подпрыгивая и радуясь приятному началу, уже принялся выбирать, которая из кобыл всего подходящее для предстоящей случки. Но за сладостной этой надеждой последовала смертельная опасность. Самцы, похотливые от обильного и продолжительного корма, к тому же ужасные на вид и более сильные, чем любой осел, опасаясь моего соперничества и не желая разводить ублюдков, пренебрегли заветами Зевса-гостеприимца272 и, взбесившись, начали меня с ненавистью преследовать. Тот, вздыбив в высоту могучую грудь, подняв голову, вытянув шею, поражает меня передними ногами, другой, повернувшись ко мне тучным крупом с мясистыми мускулами, наносит удары задними копытами, третий, грозя зловещим ржанием, прижав уши, оскалив ряд белых зубов, принялся меня кусать. Тут вспомнилась мне читанная мной история о фракийском царе,273 который своих несчастных гостей бросал на растерзание и пожрание диким лошадям: до чего этот могущественный тиран скуп был на ячмень, что голод кобылиц щедро удовлетворял человеческим мясом!
17. Подобным же образом истерзанный различными нападениями этих жеребцов, я с тоской помышлял, как бы снова вернуться к своим жерновам. Но Фортуна, поистине не насытившаяся еще этими моими мучениями, приготовила снова новое мне еще наказание. Выбрали меня, чтобы возить лес с горы, и приставили ко мне на этот случай мальчишку, самого скверного из всех мальчишек. Он не только заставлял меня взбираться по крутому подъему и от такого пути по острым каменьям все копыта сбивать, но в награду за это злодейски осыпал меня палочными ударами, так что боль от этих ран проникала мне до мозга костей, причем он всегда попадал мне по правому бедру и, норовя все в одно и то же место, разодрал мне шкуру, и болячка, делаясь все шире, обратилась из небольшого отверстия в большую дыру или даже целое окно, по которой, несмотря на то что та сочилась кровью, он не переставал лупить. А дров такое множество на меня нагружал он, что можно было подумать, что вязанки приготовлены для слона, а не для осла. Когда же поклажа на одном боку перевешивала, то вместо того, чтобы, во избежание падения, облегчить немного тяжесть и мне дать передышку или, переложив на другую сторону, уравновесить нагруз, он, напротив того, привязывал камни к более легкому боку, таким образом думая поправить отсутствие равновесия.
18. Не довольствуясь моими муками от чрезмерной тяжести, когда мы переправлялись через речку, встречавшуюся по пути, он, заботясь, как бы обувь от воды не попортилась, сам еще, вскочив мне на спину, усаживался, как будто такой незначительный привесок не увеличивал общей тяжести. Когда же случалось, что, поскользнувшись на мокрой грязи, не будучи в состоянии тащить такой груз, я не мог взобраться на крутой берег и падал, он и не думал, как подобало бы порядочному погонщику, поднять меня рукой, за узду тянуть, за хвост тащить или сбросить часть багажа, чтобы я мог стать на ноги; никакой такой помощи в моем несчастии он не оказывал, а, вырезав здоровенную дубину, принимался лупить меня по всему телу, начиная с головы, как раз с ушей, покуда успокоительное это средство не заставляло меня подняться. Вот еще какое он придумал для меня наказание: связал острейшие колючки с ядовитыми иглами в пучок и привязал мне к хвосту в виде висячего орудия пытки, так что, при ходьбе приведенные в движение, они жестоко ранили меня своими шипами.
19. Таким образом подвергался я двойной беде, потому что пущусь ли прытью, избегая жесточайших его нападений, тем сильнее ранят меня болтающиеся колючки, задержу ли я немного шаг, чтобы убавить боль, он меня ударами начинает погонять. Не иначе надо было полагать, что негоднейший этот мальчишка решил так или иначе меня извести, чем он мне неоднократно клятвенно и грозил.
Очевидно было, что отвратительная злокозненность его побуждала к худшим еще выдумкам; однажды, когда терпение мое истощилось от крайней его наглости, я здорово его лягнул копытами. Тогда он следующую каверзу на меня измыслил. Нагрузив меня большими связками пакли и накрепко привязав их веревками, погнал он меня вперед, а сам на ближайшем хуторе стащил тлеющий уголь и положил его в самую середину поклажи. Постепенно разгораясь и укрепляясь, огонь обратился в пламя, и всего меня объял зловещий жар, и не предвиделось прибежища в крайней беде этой, ни какого-либо способа для спасения, и такое пожарище никакой проволочки не допускало, и всякое соображение у меня из головы выскочило.
20. Но в крайних бедствиях Фортуна ласково мне улыбнулась, может быть, для того, чтобы сохранить меня для будущих опасностей, но, во всяком случае, от настоящей и предрешенной гибели меня спасая. Увидев оставшуюся после вчерашнего ливня свежую лужу с грязной водой, я со всего разбега бросаюсь в нее головой и сейчас же, загасив огонь, освободившись и от груза и от гибели избавившись, выхожу из нее обратно. Но и тут пакостный и наглый мальчишка этот свой негоднейший поступок сваливает на меня и уверил остальных пастухов, что, проходя спотыкаясь мимо соседних костров, я по своему почину поскользнулся и добровольно зажегся об них, и со смехом прибавил: — До каких же пор мы зря будем кормить огненосца этого?
271
14. Бактрийский верблюд — двугорбый. Одногорбые верблюды назывались аравийскими. Бактрия — северо-восточная сатрапия Персидского царства.
272
16. Зевс-гостеприимец. — Охрана священных прав гостя — одна из сакральных функций Зевса.
273
Фракийский царь — Диомед, который бросил своих гостей на растерзание диким лошадям. Был побежден Гераклом и сам разделил участь своих жертв.