Страница 24 из 36
К Кипмику новая жизнь была тоже неблагосклонна. Песец, раньше всегда свободный, теперь днем и ночью лежал в иглу, привязанный ко вбитому в снежный пол шесту. Повсюду в округе на его собратьев были расставлены капканы, и многие охотники, не задумываясь, пустили бы в него пулю, чтобы прокормить свою семью. Хотя Кипмик и начал стареть, мех его все-таки был гуще, мягче и длиннее, чем у любого другого песца, когда-либо жившего в тех краях.
Зима все не кончалась, последние песцы ушли, и тогда всех, кто пытался жить охотой на них, настиг голод. Семье Ангутны перестали перепадать даже редкие крохи, а сам он так исхудал, что мог только сидеть, не двигаясь, в своем холодном иглу и вспоминать о прежних днях. Порой его взгляд задерживался на свернувшемся белым меховым клубочком Кипмике, и губы его шевелились, но беззвучно, потому что он обращался с мольбой к Помогающему Духу. Иногда песец поднимал голову и отвечал взглядом человеку, как бы прося вернуть ему прежнюю свободу...
Скупщик мехов прослышал о красоте песца, который живет в стойбище, и как-то заехал туда, чтобы убедиться, правда ли это. Он вошел в иглу Ангутны и, лишь завидев свернувшегося на полу Кипмика, сразу загорелся желанием заполучить его великолепную шкуру.
Ему неловко было глядеть в огромные глаза изголодавшихся детей Ангутны, видеть их вздутые животы. Но чем он мог им помочь? Хранившееся на складе продовольствие принадлежало не ему. Хозяином была нанявшая его компания, и он не мог дать ни фунта муки, не получив взамен меха.
Ангутна встретил гостя улыбкой, натянувшей кожу, плотно обтянувшую его широкоскулое лицо. Ибо даже и в горе человек должен достойно приветствовать гостя в своем доме. Но песец повел себя иначе. Может, он учуял запах смерти, что источали руки скупщика, через которые прошло столько шкур его собратьев. Он отполз в сторону, насколько позволяла привязь, и застыл у стены, сжавшись, словно кошка, столкнувшаяся нос к носу с гончей.
Белый человек заговорил о том, какие трудные времена настали для родичей Ангутны, о том, что песцы попадаются редко, а оленей совсем не стало. Потом обернулся и снова глянул на Кипмика.
— У тебя тут хороший песец. Никогда не видал лучше. Если ты продашь его мне, я смогу заплатить за него... целых три мешка муки и, думаю, еще десять, нет — пятнадцать фунтов жира.
Ангутна все еще улыбался, но неизвестно, какие мысли проносились у него в голове. Он не стал прямо отвечать белому человеку и перевел разговор на пустяки, внутренне борясь с собой: еда... столько еды, что жена и дети проживут до весны. Может быть, он даже верил, что принесенная белым человеком сказочная надежда — дело Помогающего Духа. Кто знает, о чем он думал тогда?
Скупщик благоразумно не стал больше возвращаться к разговору о Кипмике, но, выйдя наружу к ожидающим его нартам, приказал своему помощнику-эскимосу отнести маленький мешочек муки в иглу Ангутны.
Вечером того дня женщина Элитна разожгла костерок из ивовых прутьев у самого лаза в иглу и поела вместе с детьми лепешек. Она принесла поесть и Ангутне, все так же неподвижно сидевшему на лежанке, но тот кинул лепешку песцу. Кипмик мгновенно проглотил хлеб, потому что тоже давно голодал. Потом Ангутна сказал как бы про себя:
— Значит, так должно быть...
Эпитна поняла. Она распустила волосы, и они закрыли ей лицо. Едкий дым костра окутывал четыре сидящие на лежанке фигуры. Маленькие язычки пламени почти не давали света, и Ангутна едва мог различить глазами движение своих рук, но его пальцам не нужен был свет, они на ощупь плели Петлю Освобождения.
Когда работа была завершена, Ангутна отвязал Кипмика, и песец подскочил к высокой ступеньке лежанки и положил передние лапы человеку на грудь — снова свободный. Его черные глаза смотрели прямо в глаза человека с выражением, похожим на удивление, потому что прежде песец никогда не видел в них слез. Кипмик не шевельнулся, когда петля легла на его шею. Не рванулся он, и когда Ангутна заговорил:
— А теперь, Щеночек, настало время. Ты отправишься на равнины, где олени ждут нашего прихода.
И Кипмик ушел в ту страну, откуда нет возврата.
На следующее утро, когда скупщик открыл дверь своего дома, он обнаружил подвешенную к стропилам крыльца замерзшую шкуру песца. Она покачивалась на странной волосяной петле и поворачивалась на ветру. Довольный скупщик испытывал некоторую неловкость. Он достаточно долго прожил в этих краях, чтобы немного разбираться в местной жизни. И тут же приказал помощнику погрузить обещанное продовольствие на нарты и отвезти его в иглу Ангутны.
Плату приняла Эпитна. Ангутна не мог сделать этого, потому что Петля Освобождения туго стянула и его горло. Он ушел, чтобы вновь воссоединиться с тем, кого потерял.
Его могилу до сих пор можно найти на берегу Тюленьей реки. Невысокий серый каменный холмик с полуистлевшими орудиями охоты, разбросанными вокруг. Под камнями лежит Ангутна, а подле него песец, когда-то живший среди людей.
Соединенные по-прежнему вместе.
Фарли Моуэт
Перевела с английского Лариса Михайлова
За синим порогом
Корма катера, вздрагивая, окунает в волну ступени водолазного трапа. Кружат над водой чайки. Товарищи помогают мне снаряжаться. Рядом лежит фотоаппарат для подводных съемок. Он заключен в ярко окрашенный бокс и как бы выжидающе смотрит в пространство выпуклым глазом широкоугольного объектива...
Погружаясь впервые — это было в Белом море много лет назад,— я взял под воду простенький фотобокс с надежным ФЭДом, обычным был и объектив, но оснастил съемочное устройство электронной лампой-вспышкой — это и решило дело. Уже тогда были получены цветные подводные снимки. Конструкцию своего аппарата я все время совершенствую. Он должен быть надежным и простым в обращении. Это очень важно в условиях холодных затемненных глубин, где встречи с объектами съемки бывают зачастую короткими и неожиданными.
Так техника, подводная съемочная аппаратура, открыла мне осмысленный путь на глубину. О некоторых памятных для меня на этом пути встречах и хотелось бы рассказать.
...Однажды мы, аквалангисты-гидротехники, работали в одном черноморском порту. Мне с товарищами поручили фотосъемку и наблюдение за подводными приборами — датчиками давления волны, установленными на волноломе. Неожиданно мой товарищ поплыл в сторону от намеченного маршрута. Я за ним. Недалеко от волнолома мы зависли над непонятным предметом. А когда рассмотрели его, поняли, что это стабилизатор торпеды. Бурая ржавчина и водоросли покрывали его поверхность, неподвижно застыли винты, погнулось рулевое управление. Рядом мирно плавали рыбки-зеленухи, и на наших глазах крупный краб скрылся в лабиринте конструкции стабилизатора. Не верилось, что здесь притаилась смерть... Мы сфотографировали неожиданную находку. Можно было предположить, что торпеда не менее чем на две трети вошла в грунт. Потом наши снимки помогли специалистам обезвредить притаившуюся опасность.
А вот другая встреча — тоже с историей, но уже далекой.
...Таманский залив Черного моря упирался в плоский глинистый берег. Повсюду видны отвалы рыжей породы у квадратных ям — раскопов. Здесь работают археологи.
Примерно две тысячи лет назад на этой выжженной земле был цветущий город. Но время и море поглотили его. Нас, аквалангистов и археологов, интересует та часть города, которая осталась под водой.
Раскоп находится на глубине трех метров. Это колодец два на два метра с откосами, укрепленными досками. Колодец роют легководолазы, аккуратно разрыхляя в нем грунт, а после этого земснаряд отсасывает на поверхность смесь воды и грунта. Ее процеживают через огромное проволочное сито, подвешенное на рыбачьих байдах. На сетке остается много всякой всячины, в основном наносные породы, которые скрыли под собой город. Иногда нам везет — на сетке яркой глазурью поблескивают черепки древней посуды.