Страница 142 из 175
Первый Зима. Клоками снег валит; Свод неба бледный и туманный, Как саван, над землей висит. «О! где же ты, приют желанный? — Печальный странник говорит. — Устал я! ночь на землю льется, Бунтует ветр в глуши лесной; Вокруг мятель седая вьется — Нет крова! нет страны родной!» Но вот избушка в темном поле; В ней брезжит яркий огонек; Рад странник! рад — чего же боле? Есть теплый на ночь уголок! Вошел. Там мирною толпою Вокруг трескучего огня, Делясь беспечностью златою, Сидит счастливая семья. Младой пришлец ночлега просит; Но вот сухой, холодный взгляд Ответ понятный произносит — И странник новый в сердце яд Далёко от людей уносит. Ах, то ль на родине святой! Там зеркалом души родной Ему людей казались взоры — Иль это бред? Вторый Обман пустой! Не сердце ль наше, милый мой. Есть истинный сосуд Пандоры? Конечно, много чудаков! Конечно, многих пустяков Нам стоят злые их проказы — Кровавых слез, жестоких снов,— Но как же избежать заразы? Она шипящею змеей Весь мир подлунный обвивает, И меньше всех лишь тот страдает, Кто рад, как я, товарищ мой, По свету пестрому скитаться, Затем чтоб сердце приучить Во всей вселенной дома быть, С людьми приятельски встречаться, С одними — скромно поболтать, С другими — смело помолчать, Над Арлекином посмеяться, С людьми честными — позевать! Первый Согласен. Но одной отрадой, Одной небесною лампадой Творец наш жребий озарил. Мой друг, быть может, с ней одною, С сей тихой, ясною звездою Нам свет родного неба мил! С тобой, любовь, алтарь сердечный, Двух душ священный фимиам; Союз божественный… Вторый Конечно! ………………………… ………………………… ………………………… ………………………… Первый Вотще сей горькой клеветой. Личиной грусти ледяной Язвит любовь твой смех притворный, Она росою благотворной Твой зной сердечный прохладит, Смягчит твой дух окаменелый, С надеждой сердце примирит; О луч души осиротелой! Поток в пустыне бытия, Любовь, сестра священной Веры, Лилея ангелов… Вторый Химеры! Где ж эта чистая струя? Где эту райскую лилею, В какой степи, в какой глуши Я всем огнем моей души У сердца бедного согрею? Мечты! наш лоб любви престол; Задигов нос ее симво́л; Приманка — ножницы Далилы… Но я волшебницу нашел; Моей Армиды образ милый Со мной везде, во всех краях; Катится ль солнце в небесах, Летит ли птичка надо мною — Я говорю: мы вновь с тобою В иных увидимся странах!.. 1829
433. ЧУДНЫЙ ДОМ
There are more things in heaven and earth, Horatio, Than are dreamt of in your philosophy. Shakespeare[308] 1 Есть царство златых, бриллиантовых дум; По их океану блуждая, Как сладко пирует воспрянувший ум, Вещественный мир покидая! К духам бестелесным, могучий Алкид, За грань он подлунной далёко летит; Но тише… вся тварь умолкает… Уж сумрак глубокий обнялся с землей; Вы слышите ль: полночь на башне седой, Как дальний орган, завывает!.. Вот час, когда сердце раздумье грызет; Минувшего призрак унылый Ряды незабвенных знакомцев ведет, Далеких и взятых могилой. В заре улетевших, утраченных дней Улыбки, и слезы, и звуки речей Умолкших давно воскресают. В сем мире, как в зале пустом, один я Брожу и взываю: «Где ж пир и друзья?» — «Где, где?» — лишь мечты повторяют! Но нет, — то не эхо взволнованных дум, Не голос души говорящей: Я слышу тяжелый, медлительный шум; Я вижу, при лампе горящей, Туманным покровом одеянный лик. Как ветр воплощенный, мелькнул он — и вмиг К одру моему приклонился. О брат! не в твоей ли груди предо мной, Как перун огневой, ятаган роковой Средь кровавого дыма сокрылся? Что ж, бесценный мой гость, невозвратных ли дней Ты вспомнил беседы златые, Когда у бивачных будили огней Друг в друге мечты мы родные? И, жизни листая таинственный том, Весь пошлый роман сей и в том, и в другом Довольно пустым находили; Свергали земного мучительный груз И в царстве ума, средь божественных муз, Тень чистого счастья следили? Скажи ж, воплотился ль земной идеал? Прекрасное вправду ль нетленно? Кручины подлунной иссяк ли фиал Пред солнцем любви неизменной? И грустно пришлец покачал головой, И как дым отлетел, и меня за собой Повлачил непонятною силой. Ряд покоев пройден, в мертвом всё было сне, Только я и мой вождь в их немой глубине Шум пробуждали унылый. И в последней стене пред бесплотных вождем Неприметная дверь отворилась, И лестница, древним поросшая мхом, Повитая плю́щем, явилась. Мы с нее — и гранит вековой зазвучал; Бледный луч, трепеща, по ступеням мелькал От главы предлетящей мне тени. И казалось, века необъятной чредой, Молчаливо склонясь серебристой главой, На каждой сидели ступени. Сошли. Запустенье пред нами брело По мрачно-глухим переходам; Протяжное эхо, очнувшись, пошло, Шепча, замирая по сводам. Как прежде, луч бледный от тени бежал И, мрак пробивая, очам открывал Вдали чудеса подземелья. Ничтожество с блеском, с блаженством земным, Без гласа былое с грядущим немым Сливались в таинственной келье. Там гном безобразный прикован сидел К богатствам подземного мира; На черепе голом в крапиве горел С алмазом рубин меж сапфира; Близ лиры разбитой венец увядал, Под ржавчиной бранной булат исчезал И древних событий скрыжали; На мраморе таинств умерших черты, Раздранные свитков заветных листы В пыли гробовой истлевали. Вдруг взорам в мерцаньи внезапных лучей Две бронзовых двери явились; Два мраморных сфинкса у дивных дверей, Как тайные стражи, теснились. Гремя, отворились врата предо мной, И зал необъятный, как храм вековой, Нас принял под темные сени. Там в странных одеждах, с поникшим челом, Чудесные лица за длинным столом Сидели безмолвно, как тени. Пред ними орудия знаний людских Огромную смесь представляли: Там сферы стояли над грудами книг, Близ циркулей свитки лежали. И мнилось, там всё, чем, над мраком мирским Возвысясь, роднится наш ум с неземным, Во храме бессмертия жило. Я к мудрой беседе шел робкой стопой; Но черной повсюду над нею строкой — «Ничтожество» — врезано было. Недвижных скелетов безжизненный ряд Над прахом ничтожным столпился И, будто для славы, средь грозных палат, Подобно живущим, трудился. Вдруг бури нежданной свирепый налет Потряс их огромный, их сумрачный свод; Всё черной подернулось мглою. Нарушился вечный порядок земли… Но как передать вам виденья мои? Над бездной стоял я глухою!.. вернуться308
В небесах и на земле, Горацио, есть тысячи вещей, коих существование никогда и не грезилось вашим философам.