Страница 34 из 49
«Как каторжник влачит оковы за собой…»
Как каторжник влачит оковы за собой, Так всюду я влачу среди моих скитаний Весь ад моей души, весь мрак пережитой И страх грядущего, и боль воспоминаний Бывают дни, когда я жалок сам себе: Так я беспомощен, так робок я, страдая, Так мало сил во мне в лицо моей судьбе Взглянуть без ужаса, очей не опуская… Не за себя скорблю под жизненной грозой: Не я один погиб, не находя исхода; Скорблю, что я не мог всей страстью, всей душой Служить тебе, печаль родимого народа! Скорблю, что слабых сил беречь я не умел, Что, полон святостью заветного стремленья, Я не раздумывал, я не жил, — а горел, Богатствами души соря без сожаленья; И в дни, когда моя родная сторона Полна уныния, смятенья и испуга, — Чтоб в песне вылиться, душа моя должна Красть редкие часы у жадного недуга. И больно мне, что жизнь бесцельно догорит, Что посреди бойцов — я не боец суровый, А только стонущий, усталый инвалид, Смотрящий с завистью на их венец терновый… 27 Июля 1884«Нет, муза, не зови!.. Не увлекай мечтами…»
Нет, муза, не зови!.. Не увлекай мечтами, Не обещай венка в дали грядущих дней!.. Певец твой осужден, и жадными глазами Повсюду смерть следит за жертвою своей… Путь слишком был тяжел… Сомненья и тревоги На части рвали грудь… Усталый пилигрим Не вынес всех преград мучительной дороги И гибнет, поражен недугом роковым… А жить так хочется!.. Страна моя родная, Когда б хоть для тебя я мог еще пожить!.. Как я б любил тебя, всю душу отдавая На то, чтоб и других учить тебя любить!.. Как пел бы я тебя! С каким негодованьем Громил твоих врагов!.. Твой пес сторожевой, Я б жил одной тобой, дышал твоим дыханьем, Горел твоим стыдом, болел твоей тоской! Но — поздно!.. Смерть не ждет… Как туча грозовая, Как вихрь несется смерть… В крови — палящий жар, В бреду слабеет мысль, бессильно угасая… Рази ж, скорей рази, губительный удар!.. Август 1884«Дитя столицы, с юных дней…»
Дитя столицы, с юных дней Он полюбил ее движенье, И ленты газовых огней, И шумных улиц оживленье. Он полюбил гранит дворцов, И с моря утром ветер влажный, И перезвон колоколов, И пароходов свист протяжный. Он не жалел, что в вышине Так бледно тусклых звезд мерцанье, Что негде проливать весне Своих цветов благоуханье; Что негде птицам распевать, Что всюду взор встречал границы, — Он был поэт и мог летать В своих мечтах быстрее птицы. Он научился находить Везде поэзию — в туманах, В дождях, не устающих лить, В киосках, клумбах и фонтанах Поблекших городских садов, В узорах инея зимою, И в дымке хмурых облаков, Зажженных [зимнею] зарею… Сентябрь 1884«Испытывал ли ты, что значит задыхаться…»
Испытывал ли ты, что значит задыхаться И видеть над собой не глубину небес, А звонкий свод тюрьмы, — и плакать, и метаться, И рваться на простор — в поля, в тенистый лес? Что значит с бешенством и жгучими слезами, Остервенясь душой, как разъяренный зверь, Пытаться оторвать изнывшими руками Железною броней окованную дверь? Я это испытал, — но был моей тюрьмою Весь мир, огромный мир, раскинутый кругом. О, сколько раз его горячею мечтою Я облетал, томясь в безмолвии ночном! Как жаждал я — чего? — не нахожу названья: Нечеловечески величественных дел, Нечеловечески тяжелого страданья, — Лишь не делить с толпой пустой ее удел!.. С пылающим челом и влажными очами Я отворял окно в дремавший чутко сад И пил, и жадно пил прохладными волнами С росистых цветников плывущий аромат. И к звездам я взывал, чтоб тишиной своею Смирила б эта ночь тревогу юных сил, И уходил к пруду, в глубокую аллею, И до рассвета в ней задумчиво бродил. И, лишь дыханьем дня и солнцем отрезвленный, Я возвращался вновь в покинутый мой дом, И крепко засыпал, вконец изнеможенный, Тяжелым, как недуг, и беспокойным сном. Куда меня влекли неясные стремленья, В какой безвестный мир, — постигнуть я не мог; Но в эти ночи дум и страстного томленья Ничтожных дел людских душой я был далек: Мой дух негодовал на власть и цепи тела, Он не хотел преград, он не хотел завес, — И вечность целая в лицо мое глядела Из звездной глубины сияющих небес! 1884«Червяк, раздавленный судьбой…»
Червяк, раздавленный судьбой, Я в смертных муках извиваюсь, Но всё борюсь, полуживой, И перед жизнью не смиряюсь. Глумясь, она вокруг меня Кипит в речах толпы шумящей, В цветах весны животворящей, И в пеньи птиц, и в блеске дня. Она идет, сильна, светла, И, как весной поток гремучий, Влечет в водоворот кипучий, В водоворот добра и зла… А я — я бешеной рукой За край одежд ее хватаюсь И удержать ее стараюсь Моей насмешкой и хулой. «Остановись, — я ей вослед Кричу в бессильном озлобленьи, — В твоих законах смысла нет, И цели нет в твоем движеньи! О, как пуста ты и глупа! Раба страстей, раба порока, Ты возмутительно слепа И неосмысленно жестока!..» Но, величава и горда, Она идет, как шла доныне, И гаснет крик мой без следа, — Крик вопиющего в пустыне! И задыхаюсь я с тоской, В крови, разбитый, оглушенный, — Червяк, раздавленный судьбой, Среди толпы многомильонной!.. 1884