Страница 103 из 125
282. «Раз, два, три, четыре, пять…»
Раз, два, три, четыре, пять, Вышел зайчик погулять; Вдруг охотник прибегает, Из ружья в него стреляет… Пиф-паф! ой, ой, ой! Умирает зайчик мой! 1851283. ВОРОН
Над колыбелью лампада горит: Ночью, в тиши безмятежной Мать молодая над сыном сидит, Смотрит на спящего нежно. «Спи, ненаглядный, пока над тобой Носятся светлые грезы!.. Кто мне откроет, что в жизни земной Ждет тебя — радость иль слезы?» По лесу ветер завыл, за окном Каркает ворон дубравный: «Твой ненаглядный в овраге лесном Будет мне пищею славной». 1856284. ПОРОДА ХИЩНЫХ
Всюду, где ни взглянешь, — лишь один обман, Ближний точит зубы на чужой карман. Тот затеял новый издавать журнал,— Взял вперед подписку — да и тягу дал. Тот займет у друга денег на фу-фу, А потом с торговлей вылетит в трубу. Тот, приняв почтенный, добродушный вид, Друга облапошить в карты норовит. Тот пустил в продажу медь за серебро И увидел вскоре, «яко се добро», И живет, как барин, истину познав: Лишь украдь побольше — будешь чист и прав. Так идет на свете, видно, с давних пор: Где воришкам горе, там ворам простор. <1861>285. СКАЗКА О КУПЦЕ, О ЕГО ЖЕНЕ И О ТРЕХ ПОЖЕЛАНЬЯХ
Жил купец Парамон Алексеич С благоверною Марфой Петровной В собственном каменном доме. Их богатством господь не обидел: Был их дом как полная чаша. Они жили мирно и ладно, Ни заботы, ни горя не зная, Ели сытно и спали покойно И толстели себе на здоровье. Но хоть жизнь их была и привольна, И добра, и богатства довольно, А порою казалось им мало И желалося быть побогаче. Такова, знать, натура людская: Дашь им гору — подай и подгорье. Как-то раз, вечерней порою, Наш купчина с своею женою Пили чай за большим самоваром, Крупный пот обтирая платочком. Шла беседа у них о житейском: О товаре, какой залежался, О последней выручке в лавке, О тугих временах, о потерях, О богатстве соседа. И молвил Парамон Алексеич в раздумье: «Есть же люди такие на свете, Что по щучьему точно веленью Всё у них исполняется живо. Вот, примерно, сосед наш почтенный. Захотел он хоромы построить, Чтобы всем они были на диво,— Лишь мошною тряхнул — и готово: Стены — мрамор, зеркальные окна И болваны кругом по карнизам; А в нутро как заглянешь — ослепнешь! Вот так люди! А мы что с тобою? Мелюзга!» И он плюнул с досадой. Говорит ему Марфа Петровна: «Есть, я слышала, эдакий корень, Что богатство дает человеку. Одна странница мне говорила, Что достать его за морем можно». — «Ну, достань, если можно, — с усмешкой Отвечал Парамон Алексеич. — Нет, старуха, его не достанешь. А вот есть, говорят, в каждом годе Час удачливый: если потрафишь В этот час пожелать себе счастья, Иль добра, иль богатства какого — Всё исполнится вмиг по желанью. Вот бы часа такого дознаться — Мы бы зажили важно с тобою!» Так беседовал добрый купчина Со своей благоверной супругой. Вдруг звонок у калитки раздался, На дворе барбоска залаял, И, немного спустя, перед ними Седовласый является странник С суковатою длинною палкой, В черном платье, ремнем подпоясан И с тяжелой сумой за спиною. «Чай и сахар, добрые люди!» — Он сказал им с глубоким поклоном. «Просим милости с нами откушать!» — Отвечает радушно купчина И сажает нежданного гостя К образам, на почетное место, И чайком, и домашним вареньем, И наливкой его угощает, А меж тем с ним ведет разговоры Про святые места и про скиты, Про далекие чуждые страны И про тяжесть скитальческой жизни. Так прошел у них вечер в беседе. Время к ночи подходит, и странник Собирается в путь и, прощаясь, Говорит своим доброхотам: «Вижу я, что вы добрые люди, И хочу наградить вас. Я знаю Ваши тайные мысли. Сегодня Вам хотелось счастливого часа, Чтоб исполнились ваши желанья,— Этот час наступил, и вдобавок Дозволяются вам три желанья; Но смотрите, не зря говорите, А обдумайте их хорошенько!» Так сказал им таинственный странник И исчез. Парамон Алексеич И жена его чуть не рехнулись От такого нежданного счастья; Но купчина опомнился скоро И промолвил Марфе Петровне: «Ну, старуха, налей мне стаканчик! За чайком померекаем вместе, Что́ придумать нам тут поразумней, — Один ум хорошо, а два лучше». Оживилась Марфа Петровна, Заварила свежего чаю И, девятый стакан наливая, Мужу молвила: «Пей на здоровье! Пей, голубчик мой! Вот хорошо бы, Если б был теперь кстати лимончик: С ним бы чай был гораздо вкуснее». Лишь успела она это молвить, Как на блюдце — отколь неизвестно — Перед ними лимон очутился, Такой сочный, душистый и крупный, Что не скоро такого и купишь. Рассерчал Парамон Алексеич На жену за такое желанье. «Ах, раздуй те горой! — закричал он На нее. — Вот так глупая баба! Вот, шальная, нашла, что придумать!» Но лишь только сказал он и видит: Раздувается Марфа Петровна В ширину — и всё больше и больше. Смотрит он и диву дивится, И глазам своим верить не смеет. Но она всё толстеет, всё пухнет, Будто на море парус от ветра. Вот и стол с самоваром поехал От дивана к стене; вот и сам он, Парамон Алексеич почтенный, В дальний угол со стулом отъехал, Где всё крепче его припирает Раздобревшее тело супруги. Испугался купец не на шутку,— Видит: дело выходит плохое, — Так и ждет, что вот лопнет купчиха Иль задушит его под собою. «Стой! — кричит он. — Уж я задыхаюсь! Ничего, ничего мне не надо, Лишь бы ты опять стала такою, Как была!» Вмиг исполнилось это: Стала Марфа Петровна сжиматься И в свой прежний объем возвратилась. И сидят они молча за чаем С горькой думой, что так неразумно Три желанья из рук упустили. Близок локоть, да, знать, не укусишь. 1865