Поэты 1840–1850-х годов

2 Но вот кончился их танец; Инезилья отдыхает, И гитару мавританец Ей почтительно вручает. Вот поет она про балы Во дворцах родного края, Где в граненые бокалы Льется влага дорогая, Где под звуки музыкантов Доньи милые танцуют И сердца надменных грандов Красотой своей чаруют. Воспевает край счастливый, Где их пристань ожидает, Где под сению оливы Лазарони отдыхает; Воспевает блеск Милана, Рима — Запада столицы… Пожалейте капитана: Он заслушался певицы. 3 Он заслушался певицы И забыл, что враг не спит; На него, быстрее птицы, Оттоманский бриг летит. Вот он близко, вот примчался,— Это страшный Абдалла… И внезапно залп раздался, Загремело: «Иль-Алла!» Засверкали ятаганы… На врагов своих грозой Устремились мусульманы; Закипел кровавый бой. Дымом все кругом объяты; Торжествует Оттоман: Стонут пленные пираты И убит их капитан! Плачет донья молодая… О, не плачь, моя краса! И платочком из Китая Осуши свои глаза! У мароккского султана Блещет золотом дворец; Там и друга капитана Ты забудешь наконец. И фрегат в Марокко мчится; Вот и берег недалек. Завтра много облегчится У султана кошелек. <1843>

2. ВОЗДУШНЫЙ КАРАВАН

Поздно ночью мы лежали на земле, среди равнины; У коней своих усталых чутко спали бедуины; Вдалеке, при лунном свете, горы нильские белели, А кругом, в песке зыбучем, дромадеров кости тлели. Я не спал; под головою у меня седло лежало, А широкий плащ дорожный был мне вместо одеяла; Близ меня лежала сумка сладких фиников сушеных, Сабля острая и пара пистолетов заряжённых. Всё безмолвно; лишь порою затрещит в костре забытом Огонек, иль конь, проснувшись, стукнет об землю копытом; Лишь порою в отдаленьи крик орлиный раздавался И наездник полусонный за ружье свое хватался. Вдруг земля поколебалась и померк за облаками Лунный свет, степные звери пронеслися перед нами; Кони робко отшатнулись, наш вожатый приподнялся… «Ну, — сказал он, — знать, воздушный караван опять помчался!» Это он! и вот несутся, вслед теней своих вожатых, Дромадеры с седоками на хребтах своих горбатых, И воздушною толпою идут девы, как Ревекка, На плече неся кувшины; цель пути их — город Мекка. Ну! еще! иль нет конца им? вот бесчисленные гости! Вновь в верблюдов превратились их рассеянные кости; Черный прах, что по равнине в облаках густых, летучих Бурно вьется, превратился в черных воинов могучих… В это время ежегодно восстают для каравана Все, которые погибли тут в песках от урагана, — Чей, быть может, прах истлевший нынче с пылью мы глотали, Чьи разбросанные кости мы ногами попирали. И грядою бесконечной, как на пир, во всем раздолье Восстают они и мчатся в град святой на богомолье, И летят от Сенегала до брегов Баб-эльмандеба… Страшен поезд их тревожный при огнях ночного неба! Стойте, други! Кони рвутся? Так накиньте им арканы! Ободритесь! не бегите, как пугливые бараны: Пусть воздушною одеждой ваших лиц они коснутся, Имя Аллы призовите, — духи мимо пронесутся. Подождите, — лишь денницы загорится луч отрадный И на вас от гор повеет ветер утренний, прохладный, — И опять во прах летучий обратятся привиденья… Вот заржал мой конь ретивый, чуя утра приближенье! 1845

3. ПОГРЕБЕНИЕ РАЗБОЙНИКА

В носилках похоронных Лежит боец лесов, И шесть вооруженных Суровых удальцов Среди лесов дремучих Безмолвные идут И на руках могучих Товарища несут. Носилки их простые Из ружей сложены, А поперек стальные Мечи положены. На них лежит сраженный Разбойник молодой, Назад окровавленной Повиснув головой. В минуту жаркой битвы Сразил его свинец,— И кончил дни ловитвы Бестрепетный боец! Сочится кровь из раны По лбу и по вискам И вниз струей багряной Бежит по волосам. Он грозно сдвинул брови, Храня надменный вид, Но взор под слоем крови Врагам уж не грозит. Он правою рукою Сдавил свой острый меч И с ним, уставший с бою, В могилу хочет лечь. Меч этот быстро, метко Удары наносил, И сбиров он нередко Как молния разил; Теперь, звуча, влачится Он вслед за мертвецом; Как слезы, кровь струится Холодная по нем. И в миг борьбы жестокой Со смертью роковой Он пояс свой широкий Схватил другой рукой; Ремни его колета Разрублены висят, Два длинных пистолета За поясом блестят. Так спит он, охладелый, Лесов угрюмый сын, В кругу ватаги смелой, Средь темных Апеннин! Так с ним они печально Идут в глуши лесной Для чести погребальной. Но вот кричат им: «Стой!» И наземь опустили Носилки с мертвецом, И дружно приступили Рыть яму вшестером. В воинственном уборе, Как был он завсегда, Без гроба, на просторе Кладут его туда. Засыпали землею… «Прости, лихой собрат!» И медленной стопою Идут они назад. Но чу! — сторожевого Свисток раздался вдруг… Ватага в лес — и снова Безмолвно всё вокруг. 1846