Страница 60 из 144
— Наши вроде наступают… — сказала Ядвига.
Януша начала раздражать эта неясность. Понять было невозможно, что творится вокруг. В Коморов, кроме бежавших издалека и абсолютно невменяемых людей, никто не заглядывал.
Так длилось до самой ночи.
Выстрелы становились все реже. Стихало. Януш уже почти спал — после полуночи он обычно засыпал на час-другой. Но этот постепенно затихающий бой на шоссе встревожил его и отогнал сон. В то же время гул за лесом явно нарастал. Ночь была светлая от луны на ущербе и теплая, как все ночи в начале войны. Он накинул халат и вновь вышел во двор. По широкому двору промелькнуло несколько теней. Они двигались в сторону ворот. Януш тоже направился к воротам.
Возле ворот толпились люди. Они молча смотрели в сторону шоссе, стараясь что-то разглядеть сквозь густую листву каштанов. Тут были и Игнац, и пан Фибих, и еще кто-то.
Заметив Януша, они слегка посторонились, точно молча принимали его в свое общество.
— Что там творится? — спросил Януш.
— На шоссе тихо. Похоже, что немцы взяли верх, — сказал Фибих, а кто-то из конюхов громко крякнул.
— Это верно? — несмело спросил Януш.
И точно в ответ на эти слова на шоссе раздалось несколько беспорядочных винтовочных выстрелов. Выстрелы эти в тишине светлой осенней ночи казались особенно выразительными и резкими. Но вот винтовки стали бить равномернее. Все начиналось сызнова. Столпившиеся у ворот люди дважды слышали, как мимо них с печальным звуком задетой струны пролетела пуля.
— Пули летают, — сказал пан Фибих, — пошли-ка лучше домой.
Остальные не послушались. Выстрелы на шоссе то стихали, то вновь звучали, как агогические фортепьянные пассажи. Вдруг раздался дружный залп.
— Ого, снова пошла драчка, — сказал Игнац.
Януш ничего не понимал.
— Что там творится? — повторил он.
— Кто-то хочет задержать немцев на шоссе, — сказал один из конюхов.
— Наши там, — вздохнул Игнац.
— Пан граф, — спросил конюх, — а у вас оружия дома нет?
— У меня? Оружия? — удивился Януш. — Нет, откуда…
— Жалко, пошли бы на помощь.
— Много бы от тебя проку было! — пренебрежительно сказал Фибих.
— Много не много, а одного-другого из этой немчуры сковырнул бы.
Януш пожал плечами.
— Пора по домам, — сказал он и направился к дому, так как почувствовал, что замерз. Никто не пошел за ним.
— Эй, Игнац, — сказал один из парней, — темно, хоть глаз выколи, пойдем поглядим, что там делается…
— Не ходите! — угрожающе сказал Фибих.
— Батя, батя, и я! — заскулил сынишка Игнаца.
— Цыц, паршивец! — прикрикнул на него отец. — Нечего тебе там делать. Чтоб духу твоего не было.
Фелек, не желая уходить, отступил в сторонку и спрятался в густой тени у ворот. На шоссе трещала редкая, но ровная перестрелка.
Игнац и второй конюх, Станислав, выскочили из ворот и припали к первому каштану в аллее. Вокруг царила темнота, но шоссе под ясным небом казалось светлым. Да и луна вот-вот должна была появиться. За пущей отливала зелень.
Конюхи заметили какие-то фигуры, пересекающие шоссе. Люди эти бежали с той стороны сюда, к Коморову.
Станислав ткнул Игнаца в бок.
— Слышь, вроде как в штанах навыпуск. Цивильные, что ли?
— Да там весь день, похоже, цивильные стреляли, — шепнул в ответ Игнац.
— Была бы у меня винтовка, поглядел бы поближе.
— А может, на шоссе ее можно достать?
— Дурень! Там светло, как днем, всадят тебе в задницу — и дело с концом.
Миновав несколько деревьев, они очутились на середине аллеи, ведущей из Коморова к шоссе. Выстрелы стихли, слышно было только, как пробуют завести мотор.
— Машину им покалечили, — с радостью в голосе сказал Станислав.
Но в эту минуту Игнац, перебегая к следующему каштану, наткнулся в темноте на человека, тесно прижавшегося к стволу.
— А, язви тебя! — громко выругался Игнац. — Кто это тут?
— Тише, — прошептала прижавшаяся к каштану тень. — Тише. Немцы близко.
— А ты кто такой?
— Нас тут несколько человек. Мы подползали к самому их гнезду.
— Это ты с шоссе бежал?
— А что оставалось делать? Немцы, как учуяли нас, такой жизни дали, что ой-ой-ой! Патронов нет… Помогите мне…
— А что случилось?
— Там у самого шоссе человек лежит…
— Какой человек?
— Подстрелили его… Командир наш…
— Какой командир? Офицер?
— Он наш отряд сколотил. — Человек забыл об осторожности и заговорил громче. По тембру голоса Игнац понял, что тот еще очень молод. — Да разве, говорит, братцы, такое возможно? Чтобы так вот, без единого выстрела немца пропустить? Офицер!.. Офицеры — те сбежали. А это гражданских!… товарищ…
— Где он, этот товарищ? — послышался шепот. Рядом стояла женщина в накинутом платке.
— Ядвига? А ты откуда взялась? — спросил Игнац.
— А что? Только тебе, что ли, можно? Где этот гражданский?
— Лежит у самого шоссе. Я его в канаву стащил…
— А немцы?
— Все время по шоссе били. А в сторону не сворачивают. Боятся. У них там окоп. Мы было в них из пушки, да какое там…
Перебегая от дерева к дереву, они двигались к шоссе — Ядвига, Станислав, Игнац и незнакомец. Януш тем временем бросился в халате на постель.
«Пожалуй, не засну», — подумал он.
Ему показалось, что едва он припал головой к подушке, как его разбудили. Но, видимо, часа два он все-таки проспал — окно было синее, точно перед рассветом.
— Что тебе? — спросил он стоящую над ним Ядвигу, которая дергала его за рукав халата. — Что тебе нужно?
— Вставай, дядю принесли, — ответила она каким-то необычным голосом.
Януш подумал, что это еще сон.
— Вставай, дядю принесли, раненый он, тяжело ранен.
— Какого дядю? — вскочил Януш. — Ты что, не в себе?
— Это ты не в себе… Пошли!
И она потянула его в комнату позади сеней. На обеденном столе стояли три подсвечника разной высоты с горящими свечами. По другую сторону стола на диване лежал человек. Он был бледен. Светлые волосы копной, точно разворошенная солома, окружали его лоб. На нем была какая-то странная куртка, расстегнутая сверху. Януш перегнулся через стол и узнал его: перед ним лежал Янек Вевюрский.
Он выпрямился и с изумлением оглядел присутствующих. В изголовье стоял чернявый парень лет двадцати и плакал, как ребенок. Он даже не двигался, только слезы катились из глаз, словно из какого-то автомата. Был тут Игнац, еще какой-то незнакомый человек и жена Фибиха.
Пани Фибих взяла один подсвечник и громко сказала:
— Нельзя, чтобы три свечи горели.
При звуках этого голоса Янек открыл глаза. Мышинский наклонился к нему.
Янек долго, но осмысленно смотрел на него. Видно было, что в его мозгу совершается какая-то работа. Наконец он улыбнулся так мило и неопределенно, как впервые в жизни улыбаются двухнедельные младенцы. Как улыбалась Мальвинка. Потом пошевелил губами.
— Дорогой, — сказал он, — это я у тебя?
Вевюрский никогда не называл Януша по имени.
— Что случилось? Откуда ты? — вопросом на вопрос ответил хозяин.
— Подстрелили меня… дрянь дело… Лилек… Расскажи… я не могу.
Плачущий парень громко хлюпнул носом, точно втянул в себя все слезы.
— Мы вместе из тюрьмы шли, — сказал он, как-то вдруг подобравшись, — товарищ Янек и мы все. И тут… тут мы и собрались… Немец-то был уже перед нами… со стороны Варшавы…
Вевюрский приподнялся на локте и уже почти бессознательно уставился на Януша напряженным, вопрошающим взглядом.
— Да ведь как же такое можно допустить? — произнес он вдруг звучным, удивительно сильным голосом. — Немец уже от Варшавы идет? Нет, как это можно?.. Дорогой…
Стоящий над ним Лилек положил свои огромные ручищи на его плечи.
— Товарищ, ты не двигайся. Рана откроется.
Вевюрский обмяк.
— Эх… — прошептал он снова слабым голосом.
— Куда ему?
— В правое легкое. Две пули.
— Кровь идет?
— Как-то закупорилось.
Вевюрский снова приподнял веки. Зрачки у него были расширены и глаза стекленели, как бусины, — они казались сейчас совсем черными.