Страница 132 из 144
Дверь, ведущая во внутренние комнаты, отворилась, и на пороге появилась какая-то длинная фигура в светлом.
— Кто тут? Это ты, Эльжбета? Почему там темно?
— Я здесь, Роза. — Эльжбета снова отошла к зеркалу. Стала приглаживать волосы.
— Где это так стреляют? — спросила Роза.
— Не знаю, дорогая, восстание идет.
— И кто это так стреляет?
— Не знаю. Наверно, наши и немцы.
— Кто здесь еще? — спросила графиня Казерта, тараща свои почти совсем ничего не видящие глаза.
— Пан Спыхала пришел, — неохотно ответила Эльжбета.
— Пан Спыхала? Это тот самый, что с Марысей Билинской приезжал в Палермо?
— Тот самый, — басом ответил Спыхала.
— О, а вы помните Палермо?
Графиня, словно призрак, двинулась вперед. Она была в светлом, сверкающем халате.
— Вы помните мой дом в Палермо?
— Плохо. Я был там так недолго.
— Да. Это когда мама умерла. Там еще было что-то с этими драгоценностями. Вы очень любили Марысю… — с уверенностью сказала графиня.
— Ах, Роза, — проговорила Эльжбета.
Свеча осветила Розу. Несмотря на преклонный возраст, на невидящие выпученные глаза, она показалась Казимежу красивой, красивой этим своим аристократическим безобразием. В ней было что-то зловещее.
— А почему вы не поехали с Марысей? — спросила вдруг графиня.
Спыхала молчал.
— Почему? Марыся сейчас в Палермо. Алек писал этой — как, бишь, там ее зовут? — панне Бесядецкой, кажется…
— Бесядовской, — поправила Эльжбета.
— Да, да, Бесядецкой. Алек писал, но не из Лондона. Я уж не знаю откуда. А пан здесь зачем? — обратилась она вдруг к Эльжбете за разъяснением.
— Пан ищет Анджея и Геленку…
— Ага… — протянула Роза таким тоном, словно в простой этой фразе она не поняла ни слова. — Хорошо. А вы очень любили Марысю? Жаль, что вы не могли на ней жениться…
— Ты очень неделикатна, Роза, — попробовала вмешаться Эльжбета.
— Нет, нет. Отчего же? Во время войны все должны быть искренними. — Роза говорила с забавным иностранным акцентом. — Вы любили Марысю. Что же в этом плохого? Я и сейчас люблю. Никогда в жизни не любила, а сейчас вот люблю. Я прямо сама не своя от этой любви.
Эльжбета вышла из себя.
— Роза, дорогая, — резко повернувшись, проговорила она, — ты и вправду болтаешь, как помешанная. Иди-ка лучше в свою комнату. Ложись. Andate in letto [105], — добавила она. Вероятно, это были слова из какой-то оперной арии.
— Вы, княгиня, не боитесь своих чувств, — проговорил Спыхала и неожиданно для самого себя уселся на стул.
Эльжбета забеспокоилась.
— Правда, Роза, тебе надо отдохнуть. Неизвестно, что нас ждет завтра.
Но графиня не слушала ее. Она села на тахту против Спыхалы и взяла его за руку. Пальцы у нее были потные и холодные.
— Скажите, — заговорила она, — вы сражаетесь? Сражаетесь. А это очень опасно для немцев?
Эльжбета возмутилась.
— Но Роза, что ты говоришь?
Спыхала инстинктивно отпрянул.
— Когда сражаются в тесном городе, то это очень опасно для обеих сторон.
— А то у меня есть здесь один друг немец, он, знаете ли, из баварской семьи, Виттельсбах. Я боюсь за него. C'est un cousin de mon mari [106].
— Нам-то какое до этого дело? — проговорила Эльжбета.
— А мне есть дело. Меня тревожит, что вы стреляете в немцев. И то, что они стреляют в вас, — тоже. Что вы хотите? Это естественная реакция. Все в жизни — естественная реакция. Натура — это самое главное. Нельзя противиться натуре, — добавила она таким тоном, словно сделала поразительно важное открытие, — а мы всегда противимся натуре. Натура потянула меня сюда. Зачем я сюда приехала? Вы помните, как красиво у нас в Палермо, на нашей улице, на виа делла Либерта. Помните? На виа делла Либерта. Libertá — значит «свобода». Вы понимаете: délia, délia libertá…
— Tu divagues [107], — проговорила Эльжбета.
— Потому что все сходят с ума по поводу этой liberté. У нас черные рубашки пели: Délia, délia libertâ.
Она хотела уйти, но Спыхала задержал ее.
— Послушайте, — сказал он, сделав шаг в ее сторону, — может, у вас есть какие-нибудь вести от Марыси?
Роза остановилась и смерила Казимежа взглядом с ног до головы.
— Я не переписываюсь с пани Билинской, — сказала она. — Я считаю, что по многим причинам не могу этого делать.
Эльжбета потеряла терпение.
— Ох, Роза, — сказала она, — иди к себе, прошу тебя. Нельзя же говорить такие вещи, — добавила она, чуть не плача.
— Как хочешь, — ответила Роза. — Сейчас иду. Так ты не знаешь, где это стреляли? — добавила она, уходя.
— Знаю, — зло ответила Эльжбета. — В гимназии Гурского.
— Что за времена! — выходя, вздохнула княгиня. — В гимназии стреляют из винтовок!
— Пан Казимеж, — обратилась Эльжбета к Спыхале, — освободите меня от этой женщины.
Спыхала выпрямился.
— Может, застрелить ее?
— Ах, нет. Губерт хотел ее застрелить. А я, идиотка, не дала.
— Вы немножко преувеличиваете, — попробовал улыбнуться Спыхала.
С улицы Гортензия все еще доносилась стрельба.
В пустых комнатах вдруг раздались гулкие шаги. Кто-то блуждал в потемках, наконец нашел дверь в комнату Эльжбеты и локтем толкнул ее. Дверь резко распахнулась, и маленький Кацусь едва не растянулся на пороге.
— Пани, пани! — закричал он, не очень-то хорошо владея собой.
Обе руки его были вымазаны чем-то красным и густым, словно он раздавил в руках банку с вареньем. Эльжбета и Спыхала вскочили.
— Что случилось?
— Ты ранен?
— Нет, это не моя кровь. Пуля у меня шапку сорвала. Ну идите же, идите скорей… — сказал он, обращаясь к Спыхале.
— Что? Куда?
— Я вел пана поручика, а он упал и лежит. Здесь, около Ведля. Я не могу сдвинуть его с места. Идите же скорей!
Спыхала направился к дверям.
— Хорошо, ты иди впереди. Только осторожно, а то темно.
— На дворе светлей, — сказал Кацусь уже более твердым голосом. — Те танки горят еще.
Эльжбета, казалось, начала трезветь.
— Это Анджей? — спросила она.
— Да, наверно, Анджей. — Спыхала уже шел к двери.
— Да, поручик Анджей, тот, который только что здесь был, — голос Кацуся доносился уже из темноты. — Он шел, а теперь лежит, и я не могу сдвинуть его с места.
На лестнице, в темноте, сидели какие-то люди. Их было много, Казимежу пришлось протискиваться.
— Что вы тут делаете? — спросил он.
— Ждем, — прозвучало в ответ. В голосе сказавшего это слышались скорбь и ирония.
В углу двое при свете кучерского фонаря, в который была вставлена свечка, отбрасывавшая свет на их склоненные лица, играли в карты. В их руках шелестели банкноты, золотая монета с тихим звоном ударилась о каменную ступеньку. Это были спекулянты валютой с площади Варецкой.
— Чего вы ждете? — спросил Спыхала.
— Лучших времен, — отозвался чей-то голос из другого темного угла.
Только в самом низу, в подворотне, Казимеж почувствовал прикосновение пушистого меха. Рядом с ним шла Эльжбета.
Казимеж наклонился к ней. Прошептал:
— Вернитесь. Зачем вы пошли?
Но Эльжбета, казалось, снова впала в какое-то беспамятство.
— Я не видела, как упал Юзек, — говорила она, — я не видела, как он упал.
Спыхала только плотно сжал губы в темноте.
— Юзек упал на ворох люцерны, — сказал он скорее всего самому себе, — я видел его уже после боя.
Кацусь бежал впереди, как автомат, повторяя одно и то же жалобным, плаксивым голосом:
— Идите, идите!
Не заботясь о безопасности, прошли они по Шпитальной. У магазина Ведля Кацусь опустился на землю.
— Пан поручик! — проговорил он очень резким, очень твердым голосом. — Пан поручик!
Спыхала нагнулся. На тротуаре лицом к земле лежал Анджей. Он был без шапки, волосы спутались. Слабый свет от догоравших уже танков доходил и сюда. Эльжбета упала на колени.
105
Идите спать (итал.).
106
Это двоюродный брат моего мужа (франц.).
107
Ты заговариваешься (франц.).