Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 119 из 144

А ему, Янушу, почти пятьдесят. И только теперь он почувствовал, что значит жить. Видя повседневно смерть других людей, он узнал цену жизни.

Януш зашагал быстрее. Он все-таки продрог, лежа на земле. Трава уже полегла, словно в ее гуще таился мороз. Быстрая — до испарины — ходьба разрядила необычное нервное напряжение и развеяла пары алкоголя.

Януш начал думать спокойнее и обстоятельнее.

Постепенно стало ясно, что он лгал себе, утверждая, будто жил как во сне. Нет, молодость его была явью. Тогда не оставалось места для снов: сплошная явь, исполненная боли. Это последние годы окутали его мглой, годы духовной лени, прострации, неприязни к миру. Их он наверняка растратил впустую. Теперь начнется иная жизнь.

Он вспомнил взгляд Геленки, провожавшей его глазами, когда он шел к партизанам, вообще вспомнил Геленку начиная с той минуты, когда увидел ее из окна пансиона Бустрицких. «Может, она символ жизни?» — подумал Януш.

А Коля? Разве он не предвестник новой жизни?

Януш забеспокоился, но вскоре мерный ритм походного шага пробудил в нем иные мысли. Он начал думать о том, чего не договорил Сабине. Он хотел рассказать ей все о Володе и Ариадне, но ее это не интересовало.

Ему припомнилась встреча с Володей в овине. Собственно говоря, не припомнилась, ибо он и не забывал о ней никогда.

Теперь он хотел определить, каково было основное содержание этой встречи. О чем они говорили? Не помнил! Но остались в памяти их разговоры в Одессе, в той отвратительной квартире, где он так любил Ариадну. Ведь эта встреча была такой важной, а как мало повлияла на его жизнь! «Как мог я забыть о ней? Почему потянулись потом годы грустной, застойной жизни в непроглядной мгле?» Теперь-то уж этому конец. Он поможет Геленке, поможет ребятам, будет вместе с ними. Жаль Черного Лилека! Нет, он не будет самоустраняться, отсиживаться в тихом уголке. Он пойдет вперед, неся… Как это он сказал Сабине? Неся лиру… Ха-ха-ха! Лиру!

Только теперь начнется жизнь, то есть борьба за что-то важное, неизмеримо важное — за самую его, Януша, сущность.

На минуту Януш остановился. Ему припомнилась история с брошюрой. Он не прочел в ней ни слова, кроме фамилии автора на обложке. Даже не знал ее содержания, которому такое большое значение придавал Володя.

Где она теперь? В каком ящике стола? Он отложил ее куда-то вместе с ненужными заметками о военном походе и даже не помнил куда. Но где-то она лежит, наверняка лежит. Кажется, недавно он видел эту брошюру среди бумаг. Надо будет ее найти.

Он ускорил шаг и шел теперь так стремительно, словно от прочтения Ленинских статей о Толстом зависела его жизнь.

«Теперь все изменится», — думал Януш.

— У меня есть цель! — вслух произнес он.

Значит, все, что говорили люди, посвящавшие жизнь какой-то цели, не обман? Значит, можно верить и жить, а не только видеть во сне свою собственную жизнь?

— Скорее, скорее, — повторял он.

Он шагал теперь между вспаханным наделом и пустырем, на котором рос конский щавель. Высокие стебли — обиталище холода и сырости — заслоняли Януша со стороны большака, где могли проходить патрули и проезжать немецкие машины. Конский щавель сейчас, в полнолуние, отбрасывал густую и длинную тень, и крадущийся Януш воспользовался ею как прикрытием. Но заслон этот скоро кончился. Не успел Януш оглянуться, как оказался в чистом поле. Куда разумнее было бы поживее пройти напрямик к шоссе, пересечь его, подобраться к дому со стороны леса, садом, и, минуя двор, проскользнуть с черного хода. Но Януш так торопился отыскать брошюру, что даже не подумал о соблюдении подобных предосторожностей. Идя межой, он быстро достиг шоссе и зашагал вдоль кювета, спеша изо всех сил к аллее, ведущей к коморовской усадьбе.

Было уже очень поздно — видно, все-таки немало времени прошло, пока он предавался своим раздумьям. Месяц стоял высоко, и Януш чувствовал себя крайне утомленным. Почти весь день он провел на свежем, бодрящем осеннем воздухе, а ведь он давно уже так не ходил.

В том месте, где от главной дороги ответвлялась боковая аллея, ведущая в Коморово, примерно там, где упал раненый Янек Вевюрский, кто-то рванул его за руку и увлек в тень.

Это была Ядвига.

— Беги! — выкрикнула она. — В доме немцы!

Януш окаменел. Он совершенно не понимал того, что сказала Ядвига.

— Хорошо, что ты пришел с этой стороны. Игнаца арестовали в лесу и посадили в машину.

— То есть как немцы? Когда приехали?

— В сумерках. Ждут тебя. Беги!

— Но это какое-то недоразумение, — сказал Януш. — Мне надо домой. Ничего со мной не случится.

И вырвался из рук Ядвиги. Тяжело дыша, она догнала его в аллее…

— Прямо рехнулся! Тебя же заберут. Игнац сидит в машине…

— Где Геленка?

— Не знаю. Спряталась. Убежала, когда приехали. Я не видела ее.





— То есть как? Ты не знаешь, где Геленка?

— Не знаю… Выбежала в сад. Должна была ждать тебя с той стороны.

— Немцы ее не видели?

— Не знаю. Я ждала тебя. Меня тоже хотели забрать, но я не далась. Отшутилась. Некоторые говорят по-французски. Я принесла тебе теплую шаль и немного денег. Все, что у меня было. Бери…

— Мне надо домой.

Он снова вырвался из рук не пускавшей его Ядвиги и полетел вперед, в прорезанную белыми прогалинами тьму аллеи. Женщина не поспевала за ним. У нее кололо сердце, одолевала одышка. Наконец она остановилась.

Ядвига следила за его стремительным отлетом, не в силах пошевельнуться. Она лишь заломила руки и неподвижным взглядом провожала уходившего человека.

— Дважды в жизни он так спешил, — часто рассказывала она потом каждому, у кого была охота ее слушать: — когда женился на своей Зосе, и тогда, к этим немцам.

А Януш почти вбежал в ворота. У ворот стоял черный автомобиль, охраняемый часовыми, но немцы не задержали Януша. Никто не задержал его и когда он торопливо шел по двору. Только со стороны служб и риги донесся какой-то шепот. Это наверняка было предостережение.

Он стремительно вошел в сени, затем в комнату — «нижнюю», что слева от сеней.

Прежде чем увидеть немцев, Януш заметил, что на письменном столе все перерыто, начатое утром письмо исчезло, а его бумаги свалены беспорядочной кучей на полу. На самом верху — он увидел это отчетливо и вместе с тем как во сне — лежала пожелтевшая брошюрка с надписью «Ленин». Брошюра 1920 года.

Януш поднял глаза и увидел стоявшего за столом немца в каске.

Немец шутовски отдал честь.

— Мы долго ждали вас, — произнес он очень спокойно. — И что же это вы, господин граф, поделывали в лесу? Да еще так далеко?

«Значит, за мной, — решил Януш, — не за Геленкой».

— А почему вы думаете, что я был далеко? — спросил он.

— Потому, что мы долго ждали, — проговорил с раздражением гестаповец, стоявший за столом.

Януш не слушал его. Ему хотелось наклониться к брошюре Ленина и прочесть заголовок. Действительно ли это была брошюра о Толстом? Но на обложке не было заголовка. Януш потянулся за ней. Немец тотчас крикнул:

— Hände hoch! [93]

Мышинский не послушался приказа. Он наклонился над кучей бумаг и схватил брошюру. Поднес ее к своим близоруким глазам, перевернув титульную, страницу.

Немец взбесился.

— Hände hoch! Hände hoch! Hände hoch! — истерически завопил он.

Януш поглядел на него со страхом, словно на какое-то непонятное животное и поднял обе руки. В левой он держал брошюру.

Вдруг он почувствовал, как сзади его обхватывают чьи-то сильные руки и начинают обшаривать сверху донизу. Послышалось хихиканье, и рука обыскивавшего вытащила из заднего кармана брюк Януша блестящий английский револьвер.

«Забыл! — подумал Януш. — Совсем забыл, надо было выбросить где-нибудь по дороге. В траву или под деревом… Теперь пропал».

— Na, — послышался голос обыскивавшего, — da haben wir ein kleines nettes Spielzeug gefunden. Es stammt — glaube ich — aus dem Walde… [94]

93

Руки вверх! (нем.)

94

Ага, вот мы и нашли игрушечку. Она, я думаю, из леса (нем.).