Страница 13 из 103
Бланка слушала и завидовала. Но зависть эта не особенно тревожила сердце. Ее тотчас подавляло несказанное восхищение. Этот юноша ученей, чем ее отец, чем их приходский священник и во многом, наверное, чем этот капеллан Йошт, с которым Ян из Стража, по его собственным словам, устраивает диспуты.
А так как от восхищения до любви в девичьем сердце — только маленький шажок, Бланка стала рвать вокруг себя цветы и сплела веночек, который надела, будто случайно или в шутку, на голову Палечку, чьи русые волосы, зачесанные назад, падали густыми волнами на шею. Ян не изменил положения головы, ожидая, что будет дальше. Он с тихой улыбкой смотрел на девушку, увенчавшую его незабудками, богородицыной слезкой и клевером. Поправив венок у него на голове, Бланка сказала:
— Знаешь, а венок идет к тебе больше, чем шапка.
Тут Ян сжал Бланке руку — до боли. Но она не рассердилась. Из Яновой ладони внутрь ее входила такая радость, что она охотно позволила бы ему раздавить ей руку. Но только Яну, только ему, этому удивительному, прекрасному юноше, который глядит на нее глазами, из которых один голубой, а другой карий, один верный, а другой лукавый, как говорят старухи на посиделках.
Потом Ян встал, помахал рукой Боржеку, который как раз поймал пятого рака, и, беззаботно взяв Бланку за талию, пошел с ней дальше вдоль реки, пока они не исчезли из глаз Боржека. День клонился к вечеру, на землю ложились длинные тени. Но было тепло даже у воды, журчащей между корнями ив. Они остановились в том месте, где на повороте река была глубже и поэтому текла тише. И вдруг увидели в воде свое отраженье. И увидел Ян, что Бланка прекрасна и любит его. И увидела Бланка, что Ян прекрасен и что любит ее… И поэтому они молча поцеловались. Поцелуй их длился короткое мгновенье. Но в это мгновенье им открылись небеса и сиянье неги пронизало тела их насквозь, с головы до ног.
Ян, залюбовавшись Бланкой, промолвил:
— Теперь я знаю, кто ты. Ты — девушка с сладкими очами.
Но Бланка закрыла ему рот своей ладонью и попросила его сладкими очами своими, чтоб он молчал. И вдруг ее охватил страх, как испуганную птичку. И она вспорхнула, зовя Боржека, который появился на берегу, неся в платке шевелящихся и пахнущих болотом рыжеватых раков, таинственных водяных тварей, похожих скорей на растения, чем на животных. Бланка засмеялась, а Ян стал рассматривать раков, как будто видел их первый раз в жизни. Потом они быстро, легкой поступью пошли в замок и вернулись к матери и к отцу. Наступил вечер, и небо на востоке потемнело. Над головой выступили редкие звезды.
Было решено, что стражские гости поедут обратно на другой день после полудня, а переночуют под врбицкой кровлей. Матоуш Куба помогал прислуживать за ужином, пан Олдржих любезно наливал пани Кунгуте вина и подкладывал на тарелку самых лучших форелей и куски курятины. При этом он рассказывал о французских поварах, прибывших в Чехию с двором королевы Бланки Валуа, супруги Карла IV, который любил хорошо поесть, запивая иностранные блюда бургундским вином. В Праге и в чешских замках они оставили целую школу поваров и поварят, один из которых достался владельцу Яновиц — тому самому, у которого жена родом из Брабанта, бывшая монахиня.
— Выходит, припас чужеземного поваренка для своей жены? — засмеялась пани Кунгута. — Значит, правы были табориты, когда говорили о распутстве монашек.
— Любить хорошо поесть — еще не значит быть распутным, — возразил не без укоризны пан Боржецкий.
— Вот и я у вас нынче, пан Олдржих, совсем греховно разлакомилась.
При этом она впервые посмотрела на пана Олдржиха не по-вдовьи. Пан Олдржих заметил этот взгляд. И обрадовался. Точно так же обрадовался и дьявол. В тот день он снял богатую жатву на будущее.
«Придется вам поработать и помолиться, — подумал дьявол, глядя на отца и мать, на сына и дочь, — чтобы выпутаться из тех сетей, в которых я вас нынче запутал. А может, кое-кому из вас и вовсе не выпутаться. Посмотрим. Дьяволу приходится ждать. Он не всеведущ, как господь, который знает, к чему все ведет, но подставляет бедным человеческим созданьям ножку…»
Так размышлял дьявол в то время, как пан Олдржих потягивал из большого бокала доброе вино, пани Кунгута доедала пирог с клубникой, вся розовая и помолодевшая, а Ян и Бланка играли в шахматы, о которых, по словам Яна, Томаш из Штитного написал весьма поучительный трактат. Но Яна и Бланку игра занимала меньше, чем Томаша из Штитного. Ян слишком засматривался на тонкие Бланчины пальцы, а Бланка мысленно удивлялась, как это она так легко позволила поцеловать себя там, у реки, когда ведь это грех…
Чтобы выгнать из головы эту заботу, она улыбнулась Яну. И поняла, отчего получилось так легко.
VII
Когда на другой день Ян с Бланкой прощались, они не знали, что их не спасет самая нежная любовь. Им предстояла скорая разлука… Такова была воля пана Олдржиха Боржецкого, выбравшего в качество места дальнейшего учения Боржека и Яна знаменитую школу в Прахатицах. Накануне свою пространную речь к пани Кунгуте пан Олдржих закончил такими возвышенными словами:
— В чудную рыцарскую эпоху и даже еще в моем детстве мальчик из дворянской семьи в семь лет становился пажом, а в четырнадцать брал в руки меч. В двадцать лет его можно было посвящать в рыцари. Так всегда делалось еще при Яне Люксембургском[41], да по большей части и при Карле. Такой юноша учился верховой езде, стрельбе из лука, владению мечом, щитом и копьем, плаванью, борьбе, искусству, охоте, — ну, может быть, еще игре в шахматы и писанию стихов прекрасным дамам. Если он учился азбуке, то для того, чтобы мог прочесть какое-нибудь повествование о герое Энее, об Александре[42] или Роланде, о завоевании Трои[43] и о походе греческих героев с родных островов за дальние моря к городу Приама… Вы видите, пани Кунгута, я тоже изучил что полагается… Но вместо подписи довольно было оттиска сабельной рукояти или просто слова, которое было крепче всех писаний. Но теперь и дворянина за каждым углом подстерегает хищник-купец. И купец этот говорит на двух, а то и на трех языках, умеет считать и весить и обведет тебя, не успеешь оглянуться. Кроме того, приходится разъезжать. По делам общественным, если ты посланник, по своим личным, имущественным, если — в суд. И тут уж не обойдешься без латыни, которую мы не можем предоставить одному лишь духовному сословию. Я знаю, пани Кунгута, что ваш Ян ученей меня, что он уже проник в латинский язык, но именно по этой причине ему надо совершенствоваться дальше. Не повредит ему и знакомство с основами изящных наук, особенно риторики и диалектики, и вообще — если он к тому, что прочел, по утверждению отца Йошта, без позволения, присоединит предметы не только дозволенные, но и обязательные. Мне бы хотелось, чтобы в прахатицкой школе, к которой у меня особенное пристрастие, так как там учился сам вечной памяти магистр Ян Гус, ваш сын был однокашником с моим Боржеком… И потом, милая пани Кунгута, — тут пан Боржецкий взял свою соседку крепко за руку, — будет лучше, если оба подрастающие юноши будут поодаль в ту пору, когда мы, пожилые люди, начнем новую жизнь. Неприятно быть всегда под наблюдением полудетских, полумужских глаз, особенно если иметь в виду, как Ян чтит память отца и как Боржек любил свою добрую мать.
Пани Кунгута снова хотела возразить пану Олдржиху, но тот опять вернулся к вопросу о школе.
— Хорошо было бы, — сказал он, — если б мальчики отправились уже в начале сентября. Вы не знаете, как быть дальше с отцом Йоштом? Я подумал и о нем. В Кдыни освобождается место приходского священника. Я говорил с членами кдынского магистрата, и они не будут возражать, если капеллан Йошт подаст просьбу о своем назначении в приход святого Микулаша. А в храмовый праздник, на пасху и на рождество он продолжал бы служить и перед алтарем святого Яна в часовне Стража.
41
Ян Люксембургский (1296–1346) — чешский король в 1310–1346 гг. В 1336–1339 гг. Ян Люксембургский ослеп.
42
Легенды об Александре Македонском были известны в Чехии из древнечешского стихотворного эпоса «Александреида» (XIII–XIV ее.) и прозаической «Повести об Александре Великом».
43
О греко-троянской войне повествовала древнечешская «Троянская хроника», основой которой явилась латинская прозаическая повесть «Троянская история» (1287).