Страница 24 из 41
И тут над ухом деда всхрапнула лошадь и… упала на бок. Трофим чертыхнулся. Лошадь длинно и жалобно заржала.
— Ой, господи! — Дед присел, ища в потемках лошадиную морду.
Остановились другие лошади, замерли люди.
Первым к деду подошел Вавила.
— Что такое? — Наклонился, зашарил по земле.
Лошадь дернулась и снова заржала. Приблизились остальные…
— Огонь запалить? — предложил Демка.
— Не сметь! — отрубил Аким.
— Ноги ейные пощупай, — подсказал Федька.
— Да вот и гляжу… Тьфу, черт! Не видать. — Вавила наконец ухватил лошадиное копыто. — Ага, так и есть.
— Ямину прозевали? — спросил Аким.
— И ямина есть. Вота… Только нету тут нашей вины. Крот землю прокопал или мышь полевая. А у кобылы-то, кажись, нога сломана.
Как бы подтверждая Вавилины слова, лошадь опять заржала.
— Режь ей горло! — тихо сказал Аким. А слова его отдались в ушах Вавилы криком.
— Да, — хрипло согласился Вавила, — больше нечего… — И достал засапожник.
Аким распорядился быстро и строго:
— Ярема, давай твоего коня!
Ярема с Вавилой принялись запрягать стрелецкого коня, остальные, чтоб не мешать, отошли в сторону.
Долго возились мужики в потемках, пытаясь надеть на коня хомут и завести его меж оглобель. Пыхтели, чертыхались, но все напрасно. Пытались запрячь и второго, и третьего. И не вышло…
— И не выйдет у нас ничего, — бросив хомут на воз, сказал Вавила. — Эти вороные иначе как под седлом и не хаживали, к хомуту не приучены. — И вроде похвалил: — Настоящие кони! — И прибавил: — Придется бросать телегу-то, Аким.
Аким решился быстро.
— Федор, кладь с этой телеги на свою переложи. Гордей, кожаную сумку к себе возьми… Ну, ловчее, некогда мешкать!
Сообща опростали телегу, забрали холстину, веревки.
— А телегу-то куды? — растерянно молвил дед, приняв вину за гибель лошади на себя. — Ведь новая почти…
— Не тебя ли в нее запрячь? — зло бросил Аким.
Дед всхлипнул:
— Лошадка-то добрая была, по-ослушная…
— Во заладил! Сядь поди к Дарье и не ной! Она девка, а с понятием. Сидит и помалкивает. А ты — старик, нюни paспустил!
— Да я… — Недосказав, дед пошел на Федькину телегу.
Дашка молча подвинулась и сказала:
— Ложись-ко, дедушка, подремли.
— Спасибо, ласковая душа. — Дед прилег на мешки. — Эк меня с лошадью-то угораздило…
Аким прошел к последнему возу и уже оттуда негромко крикнул;
— Пошли!
Обоз покатил дальше.
Теперь Вавила стал вдвойне осторожнее. Он шел впереди Демки, ставя ногу с притопом, и попихивал в землю древком рогатины. Обе ручницы нес Демка.
Так прошли еще версты три. Перевалили невысокую горку, вовремя догадались свернуть, а то катанулись бы в овраг. Далее какое-то время пришлось сдерживать лошадей: возы катились, чуть завалившись на левый бок.
Саженей через сто выбрались к началу оврага, который был здесь с неширокую канавку. Тут через поломанный мосток и дорога шла. Невелика была канавка, а пришлось распрягать лошадей, переводить их по высохшим горбылинам настила, потом вручную перекатывать телеги.
Пока напрягали, небо на восходе потихоньку наливалось светлой широкой синевой. Скоро стало видно ближнюю окрестность, когда поехали, взгляд охватывал на версту, а потом вовсе рассвело, хотя солнце еще не торопилось выбираться на простор.
Впереди на многие версты растеклась степь, лишь кое-где меж пологих холмов виднелись низкие гряды кустов.
Остывшая за ночь земля торопилась отдать небу неласковую предрассветную прохладу.
Вавила, Демка и Ярема снова сели на коней. Остальные — на тепеги. Обоз покатил быстрее.
Сидя рядом с братом, Аким оглядывал местность, ища на случай опасности хоть какое-нибудь убежище. Знал он, что где-то впереди есть небольшое степное сельцо: там намечалась встреча с Томилой и людьми, которых ему удастся собрать на волжских берегах, чтоб идти в одну сторону и сообща. На открытом месте любая задержка грозила гибелью. И может, два десятка лихих поднялись до свету и теперь уже скачут по дороге, высматривая добычу.
Солнце палило вовсю. Воздух нагрелся, сделался сухим и жестким и, казалось, омертвел, как и выгоревшие до серой желтизны травы.
Овраг открылся неожиданно.
Поначалу виделось, что часть дороги скрылась в низине и саженях в полста снова ползла вверх, к вершине пологого холма. А получалось: чтоб выехать к холму, нужно сперва спуститься по крутому откосу на дно, где среди рыжих полос усохшей осоки едва поблескивала нитка ручья, а там по не менее крутому подъему выбраться на ту сторону.
Остановились у самого края. До дна было саженей с двадцать, а дорога уходила влево и вниз, в иных местах горбатилась кучами песка, сползшего с откоса, в других зияла глубокими промоинами.
Вавила поскреб в затылке.
— И придется нам, Аким Иваныч, возы по одному пускать, как даве на болоте. Да придерживать сообща.
Аким озабоченно глянул назад.
— И делать это надо безмешкотно. Кабы псы-то боярские не нагрянули. — И обернулся к деду: — Ты, Трофим, как, верхом-то сможешь?
— Да как на смочь-то, езживал.
— Вот и ладно… — Вавила подсадил деда на своего коня. — Нам он тут все равно не помощник, дак пусть отъедет чуть да за дорогой приглядит. — И опять к деду: — Оком-то не ослаб?
— Куда там! Что сокол, на десять верст зрю.
— Тогда исполняй.
Вавила подвел своего вороного, укоротил стремена и, взявши деда за пояс, утвердил в седле.
Конь пошел было боком, но дед сразу освоился и молодо крикнул:
— Не балуй!
Конь покосился на свою легкую ношу и припустил рысью.
— Сдерживай! — крикнул Вэзила. — Взыграет, сбросит!
И услышал в ответ:
— Удержу-у…
Конь послушался, перешел на спокойный шаг. Дед гордо оглянулся, сдвинул шапчонку на затылок: знай, дескать, наших! — и направил коня на песчаную лысину ближнего бугра.
— Дарья!
— Чего, дядя Аким?
— Тебе особливое дело.
Дашка соскочила с телеги.
— Бери двух верховых да иди вперед. Нам дорогу щупать недосуг. А ты коней на ту сторону сведешь, заодно и дорогу поглядишь. Где ненадежно покажется — крикнешь. Мы следом за тобой…
Мужики вынули из седельных сум пистоли. Дашка взяла из рук брата уздечки и повела коней вниз.
Аким наказал Демке:
— Ты сиди здесь у оружия, на деда посматривай. Мы впятером управимся… Гордей, бери первую да под ноги поглядывай.
Дашка спустилась уже саженей на десять и шла не оглядываясь.
Мужики сбросили кафтаны и встали по сторонам телеги.
Шагнув под уклон, лошадь было попятилась. Гордей похлопал ее по морде, успокоил тихим словом, и она пошла дальше. Телега дернулась, покатила вниз, подталкивая лошадь. Мужики ухватили телегу крепче.
Акиму с Федькой было удобнее, они ступали выше по откосу. Ярема и Вавила шли справа и ниже: песок осыпался у них под ногами, комья земли летели на дно. Им приходилось упираться в телегу плечами и одновременно смотреть, куда ступать.
До дна оставалось сажени три, когда из-под ноги Яремь скользнул камень — Ярема хлопнулся в песок плашмя.
— Вставай скорей, — прохрипел Вавила.
Воз всей тяжестью пер на него, ноги Вавилы разъезжались на песке.
Ярема вскочил, смахнул с потного лица грязь и, снова уперез ноги в зыбкую скользящую осыпь, подставил правое плечо.
Ручей пересекли спокойно. Грязь и тина, которые в сырую погоду заставили бы путников попыхтеть, теперь превратились в желтую крепкую корку, влажную и скользкую только у самой поды.
Ополоснули в мутной воде горящие ладони да остудили лица. И снова взялись за телегу.
Теперь воз тянуло назад, лошадь тащила его, спотыкаясь на камнях. Мужики руками и плечами поддавали телегу вверх, но она еле ползла.
Крутизна кончилась на половине склона, далее дорога шла более отлого, земля была тверже и без осыпей.
Когда выбрались наверх, рубахи побурели от пота.
— Без дождя до пят сырые, — вымолвил Аким. Облизнул пересохшие губы. — А нутро будто выпекли, аж не глотается от сухости.