Страница 19 из 37
Такими предположениями поделились со мной многие бастерцы, добавив при этом: «Вы спутали карты префектуры, заявив во всеуслышание, что никакая опасность не грозила и, следовательно, эвакуация была напрасной». Не стану судить, обоснована или нет выдвинутая в разговорах со мной гипотеза. Готов согласиться, что в отличие от прогнозов по поводу извержения она не до конца подтверждена фактами...
Продолжение этой истории можно считать вполне логичным: правота не доводит до добра. В моем случае санкции последовали незамедлительно — приказом директора я был отстранен от руководства отделом вулканологии в Институте физики Земли.
Единственный полезный урок, который следует извлечь из этого дела, заключается в том, что, когда наука вплотную соприкасается с социальными проблемами и особенно когда речь идет о жизни людей или благополучии населения, нельзя полагаться лишь на титулы и звания, а следует учесть объективные данные, собранные компетентными специалистами.
Хочу отметить такой нюанс. Некоторые вулканологи поначалу настороженно встретили мои категорические выводы. По их мнению, следовало дождаться окончания извержения, провести все лабораторные анализы и лишь затем делать заключения. Тот факт, что я побывал на вулкане и видел все в непосредственной близи — ближе, чем мне хотелось бы! — представлялся им скорее минусом, чем плюсом. Вообще в их глазах я придал вулканологии слишком «спортивный» характер. Полагаю уместным внести в это ясность.
Совершенно верно: я не скрываю, что намеренно связал исследовательскую деятельность, по своей природе строгую и малопоэтичную, с так называемыми тривиальными радостями, которые приносят физическое усилие, товарищество и пережитый риск. Таково уж свойство моей натуры. Однако дело не в этом. Наш подход к вулканологии покоится на постулате, что наиболее полные наблюдения и самые точные измерения следует производить в тот момент и в том месте, где происходит извержение. А это место редко бывает легкодоступным (если вообще доступным), так что надо заранее быть готовым к предстоящим трудностям.
Как соразмерить степень риска? Готового ответа тут быть не может. Однако примечательно, что, дав примерно двадцать пять официальных консультаций по просьбе правительств или местных властей, я лишь дважды пришел к заключению о неминуемой опасности для населения со стороны извергающегося вулкана. Во всех остальных случаях страхи не соответствовали реальной угрозе.
Окончание следует
Перевел с французского Ю. Мельник
Гарун Тазиев
Живые звуки океана
Волны то возникали, расплескиваясь гулом и шорохом, то с непонятным скрипом исчезали, чтобы тотчас появиться вновь. Правда, на научно-исследовательском судне «Профессор Штокман», на котором находилась экспедиция Института океанологии имени П. П. Ширшова, лишь один Алексей Островский вслушивался в... этот акустический шторм, бушевавший в океанских глубинах. Островский — старший научный сотрудник лаборатории сейсмических исследований геолого-физического сектора, и акустика вроде бы не совсем его профиль работы. В институте эта наука выделена в особый сектор наравне, скажем, с биологией или геологией моря, здесь работают и физики, и математики. Но сегодня акустика настолько сроднилась с сейсмологией, что появился даже новый термин — сейсмоакустика.
Еще в студенческие годы Алексей узнал, что морской шум — это не только плеск волны, свист ветра или крик чаек, им сопутствующий. В толще вод неслышно для человеческого уха переговариваются не одни лишь сообразительные дельфины, но еще крабы, лангусты, морские ежи и даже молчаливые рыбы. Киты, например, свистят и щелкают соловьями, по-собачьи лают тюлени и моржи...
Впрочем, почему именно это должно удивлять, а не то, что морские глубины, заселенные гораздо плотнее суши, считаются царством безмолвия? Как же общаться обитателям его, передавать друг другу необходимую информацию? Глубины океана — довольно плотная среда. Даже луч самого современного лазера проникает не дальше 400 метров. Зато акустические волны распространяются со скоростью 1500 метров в секунду. Не очень сильный звук от выстрела экспериментальной пневматической пушки в морских глубинах слышен за десятки километров. Звуковые волны, рождаемые землетрясениями, не только пронизывают планету насквозь, но и огибают ее по поверхности. Правда, при довольно сильных подземных толчках. Однако услышать эти звуки, а тем более разобраться в них нашему уху не дано. Необходимы чуткие приборы, хотя и с их помощью прослушивание океана — задача довольно сложная. Но очень нужная!
То, что слушать океан — дело непростое, Островский уяснил себе в самом первом научно-исследовательском плавании. Правда, к качке можно привыкнуть, но постоянно делать поправку на «морской коэффициент» утомительно. Поэтому и рейс в Баренцевом море на судне «Дмитрий Менделеев» Алексей вспоминает и сейчас как очень и очень нелегкий... В первые дни экспедиции Островский с трудом узнавал тех, кого привык видеть в институте строгими, что называется, при галстуках. Здесь, на корабле, наравне со студентами работали и ученые с мировыми именами. Понадобилось, так вместе разматывали катушку с пятикилометровым тросом — перемазанные все, в линялых шортах. Работа не делилась на чистую и грязную, умственную и физическую. Надо расставить приборы — их и ночью расставляли, потому как эксперимент не ждет.
Экспедиционный быт уравнивает заслуженных и начинающих. Появиться в шортах можно было лишь после приказа капитана о переходе на тропическую форму одежды — когда судно пересечет Северный тропик. А он только называется Северным, хотя расположен гораздо южнее самой южной точки нашей страны. И жара здесь серьезная.
Алексей начал с того, что попытался отсеять помехи, выделить в шумах нужные, искомые сигналы. Дело в том, что донные сейсмографы, наряду с полезными звуковыми сигналами, посылаемыми с корабля, принимали бесконечное множество совсем не нужных шумов. Океан ведь не умолкает ни на секунду. И чем совершеннее принимающая аппаратура, тем больше постороннего слышит она в толщах вод: гул двигателей далеких судов, шорох ветра и дождя, мелкие хлопки воздушных пузырьков у поверхности, напоминающие свист закипающего чайника; к тому же и земная кора постоянно вздрагивает, прибои не имеют перерывов, а удары волн о скалы, скажем, скандинавских фиордов улавливают приборы даже в Москве.
Островский старательно изучал все присутствующие в море звуки, которые рисовал самописец на многометровой ленте. Глядя на нее, Алексей вдруг решил попробовать ужать эту зигзагообразную нескончаемую дорожку. Тогда-то он и заметил на ленте «двугорбость» — так на электрокардиограмме выглядел бы сердечный сбой — четкое очертание сдвоенных волн. А позже выяснилось, что по времени они совпадают с прохождением циклона. Но почему волны двойные? Не подтверждение ли это давней догадки английского ученого Лонге-Хиггинса о прямой связи микросотрясений дна и берегов с действием циклона? Это его предположение послужило толчком для многих последующих исследований в океане. Но работа ученого была прервана войной.
Островский понимал — океан еще настолько мало изучен, что всякий возникающий в его глубинах шум — это информация, а ненужной информации не бывает. Сейчас в Институте океанологии, когда речь заходит об акустиках, шутят: «У них любой рейс обречен на удачу».
Алексей увлекся морскими шумами уже серьезно. Как-то бывший руководитель дипломной работы, с которым Островский не теряет связи и сегодня, профессор МГУ Лев Николаевич Рыкунов сказал ему:
— А по-моему, и море, и океанское дно, да и недра земные постоянно самоизлучают звуки — присущие только данной среде шумы. Те, которые акустики всегда считали просто помехами. Но по характеру звучания определенной среды можно было бы, очевидно, узнать о том, что она содержит в себе, как на нее влияют природные явления или, наоборот, как она отражается на их формировании. Подумай...