Страница 14 из 37
Трудно себе представить: неужели все так было тогда, 73 года назад? Были эти черные базальтовые скалы, были эти отвесные стены ледников, были эти неугомонные птицы, совершенно, казалось бы, не обращающие внимание ни на усиливающийся ветер, ни на поднимающуюся поземку, ни на нас самих. А сегодня здесь стоим мы и счастливы уже только тем, что можем видеть своими глазами все то, что видел тогда Седов со своими спутниками...
Дальнейший наш путь — к острову Джексона. Открытые северо-западным ветрам скалистые утесы, словно гигантские ледоколы, стоят на пути ледовых полей, движущихся со стороны открытого океана. Многометровые громады торосов заставляют нас идти по узкой береговой кромке вдоль самого подножия отвесных базальтовых стен. Но и здесь проход очень сложен. Волны прибоя превратили эту свободную от торосов полоску в настоящий каток. Лишь бы удержаться на ногах на ее горбатой спине...
Двадцать седьмой ходовой день
Остров Рудольфа! С этой точкой на карте Советской Арктики связана целая эпоха в истории исследования высоких широт. 50 лет назад отсюда, с ледникового купола острова, поднялись в воздух самолеты, доставившие на Северный полюс отважную четверку папанинцев, первых полярников, которым удалось совершить небывалое — создать на льду первую в мире дрейфующую научно-исследовательскую станцию.
Наш путь к острову был нелегок. Вначале настоящая оттепель едва не заставила остановиться. При нулевой температуре и обильном снегопаде, насквозь промокшие, с рюкзаками, ставшими тяжелее чуть не вдвое, мы с огромными трудностями все же двигались вперед. Сплошная пелена падающего снега растворяла редкие ориентиры. Шли вдоль ледниковой стенки по Итальянскому Каналу и не верили, что когда-нибудь все это кончится.
Не успели мы спуститься с ледникового купола острова Карла-Александра на лед пролива, как внезапно обрушившиеся с северо-запада шквалы ураганного ветра с мощными снежными зарядами заставили нас остановиться. Скорость ветра превышала 30 метров в секунду, вытянутая рука буквально тонула в несущейся снежной массе. Выход один — ставить лагерь...
Дождаться окончания непогоды мы так и не смогли. Наутро, как только порывы ветра несколько ослабли, продолжили движение.
Показались скалистые обрывы мыса Бророк, юго-западной оконечности острова Рудольфа,— окутанные туманом, призрачные, нереальные. По мере нашего приближения очертания мыса проступают все четче, правее видны ледовые нагромождения в районе ледника Миддендорфа. Через некоторое время на фоне низкого серого неба вырисовываются очертания мыса Аук. Мы приближаемся к тем местам, где, судя по свидетельству спутников Георгия Седова, был захоронен отважный русский полярный исследователь.
Медленно движемся вдоль западного побережья острова, минуем каменистые осыпи мыса Бророк, поднимаемся на язык ледника перед мысом Аук. Останавливаемся. Каждому из нас сейчас нужно совсем немного — побыть, хотя бы несколько минут, мысленно наедине с историей...
Преодолеваем поля труднопроходимых торосов, сплошь покрывающих бухту Теплиц. Впереди мыс Столбовой, полярная станция острова Рудольфа.
С волнением подходим к обыкновенному деревянному столбу со скромной жестяной табличкой. Черная от ржавчины, она доносит до нас скупые сведения о том, что здесь в 1934 году побывала советская гидрографическая экспедиция на ледоколе «Малыгин» и установила этот знак в память об экспедиции Георгия Седова.
Держим курс на изуродованную ветрами металлическую конструкцию — ферму ветряка, очевидно, поставленного еще в 30-х годах. Приближаемся к жилым и служебным домикам полярной станции.
Полярники, а их сейчас здесь шестеро, встречают нас как самых дорогих и долгожданных гостей. Порою кажется — а может быть, это какая-то ошибка? Ведь мы же совершенно незнакомые, чужие им люди! Но буквально с первых же слов, после первых же рукопожатий понимаешь: эти люди умеют искренне радоваться встрече с другими людьми.
Владимир Мосин, начальник полярной метеорологической станции хочет разместить нас как самых почетных гостей, по «высшему классу», в отдельных комнатах. Не сразу удается уговорить его на более скромный вариант. Ведь завтра нужно вновь вставать на лыжи, а комфорт, которым нас стремятся окружить, как минимум на день может выбить из рабочего режима...
Тридцатый ходовой день
Мы стоим на краю каменистой террасы мыса Флигели, глубоко, острым клином вдающегося в безбрежные ледяные поля. Впереди, в нескольких десятках метров, словно коготь какого-то гигантского хищного зверя,— черная базальтовая скала, соединяющаяся с террасой низким каменистым перешейком. Маршрут завершен. Дальше на север — до самого полюса — только один лед. Около девятисот километров изуродованного непрерывными торошениями, разорванного бесчисленными разводьями и трещинами льда...
Северный Ледовитый океан
Владимир Чуков
Свет березовый
Береза стояла на прогалине леса. Была она неказистой, и, если бы не особые приметы, различимые лишь при внимательном цепком взгляде, лесовод Багаев принял бы ее за обычную повислую.
Сергей Николаевич Багаев вышел из Судиславля едва рассвело, решив на этот раз обследовать правый берег Корбы. Обычно в выходные и праздничные дни он уходил на поиски вместе с женой Маргаритой Васильевной, тоже лесоводом, и сыновьями Сережей и Женей. Но на этот раз отправился в лес один. Высокий, сухощавый, с рюкзаком за плечами, он то шел, обдираясь о колючий сушняк, не считая километров, то подолгу останавливался, мял пальцами суглинок, терпеливо изучал почвы, растительность, рельеф: еще с институтской скамьи он привык полагаться на этих молчаливых «проводников».
Когда он вышел на эту прогалину, вечерняя заря уже начинала жемчугом одевать высокие травы. В лесу блуждала кукушка, подавая сигналы надежды. Вдруг неожиданно счастливо запел, засвистел вещуном дрозд. Сдерживая свой стремительный, летящий шаг, Багаев подходил к березе.
...Снова и снова он ощупывал глазами дерево. Малорослая, с широкой, как зонт, раскидистой загущенной кроной; слегка искривленный со вздутиями ствол; утолщенный комель, с продольными извилистыми трещинами кора. Багаев погладил шершавый ствол дерева, помедлил немного, потом снял рюкзак, развязал тесьму, вынул топорик и сделал затес. Открылась древесина с темными узорчатыми вкраплениями. Береза была та самая, которую он бесконечно долго искал.
У него хватило терпения замазать рану садовым варом, собрать и завернуть в тряпочку щепки. И только тогда лесовод устало повалился в высокую траву. Лежа на спине, он слушал, как с гомоном улетают потревоженные птицы, как кукушка отсчитывает его годы. Узкое и темное от неистребимого загара лицо, обычно жестковатое, стало мягким, счастливым, добрым. Глядя в густеющую синеву неба, он думал о радостной находке. Мысль повела его в прошлое, прослеживая путь, который он прошел прежде, чем попасть на берег Корбы...
Еще в Йошкар-Оле на первом курсе лесотехнического института Багаев под влиянием одной из лекций увлекся бересклетом. Этот кустарник с оранжево-красными плодами, богат гуттаперчей. В то послевоенное время страна, остро нуждаясь в этом сырье, закупала его в странах Африки, в Индии, Китае, и неудивительно, что к работам студента Сергея Багаева в институте отнеслись внимательно. Он стал заведовать бересклетовым хозяйством. За два сезона были заложены культуры и плантации на нескольких десятках гектаров и подготовлены семена для будущих посевов. Вместе с сокурсницей, будущей женой, он разработал новый способ повышения урожайности семян бересклета. А чтобы собранные семена быстрее давали всходы, предложил специальный воздушно-тепловой обогрев.