Страница 6 из 27
День за днем, ночь за ночью продолжалась штормовая погода. Дождь лил почти без остановки. Мы шли без руля и без ветрил, и могучие волны делали, что хотели, с плотом — вернее, с жалкими остатками плота. Наши силы медленно иссякали, а с ними и воля к жизни.
Теперь, вспоминая те ужасные дни, я склонен думать, что нас спасла качка: если бы мы не согревались вынужденным движением по крыше, не миновать нам воспаления легких. Для Эрика мы ухитрились соорудить палатку, но все-таки то и дело приходилось выжимать его одежду.
27 июля мы решили, что приходит конец. С утра было пасмурно завывающий ветер беспощадно хлестал обнаженные дрожащие тела Только обсохнешь — как снова начинается дождь, и промокаешь до нитки.. Высокие волны лизали края крыши и время от времени обдавали нас для разнообразия солеными каскадами. Все угрюмо молчали; вдруг раздался голос Ханса: он сообщил нам, что по возвращении в Чили переменит специальность — займется сельским хозяйством, и мечтательно добавил:
— Представляете, какое это будет наслаждение: взять в руки добрую пригоршню земли...
Ханс нередко разгонял нашу мрачность юмористическими замечаниями; от него сплошь и рядом можно было услышать реплики, из которых явствовало, что он считает наше плавание чем-то вроде туристского похода, предусматривающего испытание участников в различного рода лишениях. Однажды Ханс совершенно серьезно пожаловался на то, что жизнь на борту проходит чересчур однообразно — словно в этом заключалась наша главная беда! А вообще я уважал Ханса за его неунывающий нрав. Неплохо бы и остальным быть такими.
Стемнело... И вскоре стало так холодно, что мы, несмотря на усталость, карабкались вперегонки по крыше, когда плот кренился. Говоря «мы», я исключаю не только больного Эрика, но и Хуанито — он, как ни странно, превосходно спал! Мы оставили его в покое, тем более, что он опять начал чудить.
С тех пор как плот стал тонуть, прошло два месяца, но впервые над нами по-настоящему нависла смертельная опасность. Я до того устал, что ощущал не страх, а скорее облегчение при мысли о том, что скоро погружусь навсегда в теплое мягкое море...
Наступило утро, на востоке родился рассвет. К моему невыразимому удивлению, не только я, но и все мои товарищи были живы. Волны угомонились, и плот кренился не так угрожающе; но все же мы боялись уснуть, хотя безумно хотели спать. Вдруг Жан, не говоря ни слова, сполз с крыши и исчез. Я до того отупел, что отнесся к его исчезновению совершенно безучастно. Но вот Жан показался снова — с газовой плиткой в руках. Пристыженный, я помог ему влезть и установить ее в ящик — для защиты от ветра, затем отыскал пачку сырых макарон. Вопреки нашим опасениям плитка действовала, и вскоре каждый получил по большой тарелке макарон.
Каким-то чудом смерть в последний миг отступила. Но сколько продлится отсрочка? Больше мы не выдержим: следующий шторм опрокинет плот. Чтобы спастись, — а после сытного завтрака я обрел волю к жизни,— надо что-то предпринимать. Что? Я взывал к товарищам, надеясь услышать гениальное предложение, но они лишь молча смотрели в пространство. Оставался Эрик. Он был в сознании и сам поманил меня к себе.
— Надо во что бы то ни стало увеличить остойчивость плота... — начал он твердо.
Я прервал его нетерпеливым жестом. Совет, конечно, превосходный, но мы и так уже все сделали.
— Я долго думал, стараясь представить себе, как поступил бы. на нашем месте полинезиец, — невозмутимо продолжал Эрик. — И нашел решение. Полинезиец попытался бы сделать балансир.
Разумеется, Эрик был прав. Большие лодки, на двадцать человек, полинезийцы уравновешивают одним тонким поплавком. Нам даже стало обидно, что мы сами не додумались до столь простого решения. Однако досадовать было некогда, и мы энергично взялись за дело, похвалив себя за то, что предусмотрительно привязали срубленные мачты вдоль плота.
Хуанито и Ханс образовали противовес (на большее они не годились — первый потому, что опять спал, второй из-за своей полной непригодности к морскому делу), а мы с Жаном прикрепили с наветренной стороны, под прямым углом к оси плота, две мачты. Оставалось найти подходящий поплавок. Полинезийцы делают балансиры из легкого хлебного дерева, но у нас его, к сожалению, не было, и мы привязали к эвкалиптовой жерди пустые бутылки. Получился превосходный поплавок.
Под вечер опять посвежело, но теперь качка была намного слабее, и нам лишь изредка приходилось перемещаться на крыше. По очереди удалось поспать. И утром 29 июля мы чувствовали себя почти нормально. Кстати, И погода наладилась. Настроение поднималось вперегонки с солнцем. Быстро подсыхали постели и одежда; мы лежали на крыше и наслаждались благодатным теплом.
Даже Хуанито оттаял настолько, что помог нарезать концы, когда мы решили получше укрепить балансир, от которого зависела теперь наша жизнь.
В полдень я смог — впервые за много дней — определить наше положение. Одного взгляда на карту оказалось достаточно, чтобы убедиться: с 25 июля нас отнесло на ЗСЗ, то есть прочь от островов Восток, Каролины и Флинта. Теперь прямо по курсу находился остров Старбак. Однако до него оставалось еще около 400 морских миль, а мы по горькому опыту знали, сколь капризен ветер, и потому не очень-то надеялись попасть туда. Впрочем, в тот миг всех гораздо больше занимала золотая макрель, которую Жан будто бы заметил в кильватере в обществе нашей неутомимой спутницы — бурой акулы. Он схватил подводное ружье, прыгнул в воду и первым же выстрелом пронзил добычу.
Но радость не вечна, особенно если плывешь на развалине. Зная это, мы почти не удивились, когда Эрик сообщил, что за время последнего шторма плот погрузился еще сантиметров на десять. У каждого из нас была своя метка, по которой он следил за осадкой плота, и мы быстро убедились в правоте Эрика. Да, нам удалось сделать плот остойчивее. Да, у нас оставалось воды и провианта на целый месяц. Но что толку в этом, если наше судно пойдет ко дну?
Единственный способ облегчить плот — выбросить за борт возможно больше груза. Мысль простая, но как ее осуществить? Мы уже утопили немало снаряжения; оставшиеся вещи казались нам совершенно необходимыми. Настало, однако, время пересмотреть свои запросы...
Мы окинули взором плот. На крыше — постели, сосуды с питьевой водой, остатки провианта. На корме в сети» подвешенной к двум столбам, качались пять чемоданов с личным имуществом. В каюте висели под потолком океанские приборы и фотоаппараты; где-то под водой стояли на палубе тяжелые ящики Жана с пробами морской воды и планктона. Наконец тяжелый, якорь с цепью.
Восемь ящиков с пробами — главный результат шестимесячных научных изысканий Жана. Может быть, он не станет так огорчаться, если мы начнем с чего-нибудь другого? Сказано — сделано! Бульк — якорь пошел на дно. Бульк —- цепь отправилась следом. Бедняга Жан, настал час ему приносить жертву... Погрустив с минуту, он развязал веревки, крепившие ближайший ящик. Опасаясь, что Жан пожалеет о своем героическом решении, мы поспешили освободить плот от остальных ящиков.
Закончив эту операцию, мы с гордым сознанием выполненного долга вскарабкались на крышу. Увы, результат ничтожный! Увидев нас, Эрик без слов указал на рацию и мотор, затем красноречиво кивнул в сторону моря.
В тот же вечер мы заправили движок последними тремя литрами бензина и пустили его. И что же вы думаете: стрелки приборов ожили — впервые после испытания в Кальяо! Дрожа от волнения, я схватил микрофон и стал вызывать:
— SOS, SOS, SOS. Здесь «Таити Нуи-II». Мы тонем! SOS, SOS, SOS...
Для верности мы повторили отчаянный призыв несколько раз, и после двух десятиминутных сеансов остановили мотор, с тем чтобы через два дня снова включиться в эфир. Но вот и третий день прошел, кончился весь бензин, а ответа нет...
Движок и радиоаппарат отправлены за борт. Теперь на плоту не осталась ничего лишнего, разве что наши чемоданы да мы сами.