Страница 20 из 27
Облака прижимали нас к земле. В разрывах туч мы вдруг увидели Москву-реку и Киевский вокзал.
— Сережа, уж не хочешь ли ты сесть куда-нибудь на крышу? — встревожился Гайгеров.
Я сбросил еще несколько килограммов песка. Крупные хлопья мокрого снега ослепляли нас. Они не опускались на землю, а кружились, как и мы, подхваченные ветром.
Мы чувствовали себя запертыми в облачной пустоте. Ничто не напоминало о движении. Я крикнул. Голос показался чужим и далеким. Отзвук тут же стих, запутался в густых облаках.
К вечеру облачность несколько рассеялась, и нам открылась белая от снега панорама города. Это была Тула. Значит, аэростат движется со скоростью 23 километра в час и, к сожалению, по-прежнему на юг...
Я подсчитал, сколько израсходовал балласта, и ужаснулся — тридцать два мешка из восьмидесяти семи! И это в первые восемь часов полета — на двести километров пути...
Мы поужинали, не проронив ни слова. Настроение было неважное. Кирпичев передал радиосводку и стал устраиваться на ночлег так энергично, что Гайгеров язвительно заметил:
— Матвей Маркович, надеюсь, вы не собираетесь вытряхнуть нас из этого ковчега!
Медленно угасал день, как угасает лампа, выпив весь керосин. Верхние облака быстро темнели, а нижние загорались багровым пожаром.
Где-то светит солнце, где-то тепло... Мы зябко кутались в намокшие куртки.
Завтрак на высоте 3 000 метров
Когда стемнело, неожиданно показались звезды, а внизу вспыхнули островки огней. Они тоже походили на звезды, и мы, казалось, плыли по вселенной...
При полете ночью газ в оболочке охлаждается, и шар стремится опуститься. Я не мешаю ему снижаться, чтобы не расходовать лишнего балласта, знаю — внизу его подхватит восходящий поток и снова поднимет.
Так и есть. Стрелка вариометра вдруг показала резкий набор высоты. Невидимый могучий поток понес нас ввысь. Кирпичев и Гайгеров очнулись от сонного забытья.
— Не беспокойтесь, друзья, — сказал я, — аэростату надоело болтаться рядом с грешной землей.
— Страви газ! Разорвет! — с нарочитым ужасом крикнул Гайгеров, покосившись на Кирпичева.
— Правда?! — наивно спросил Матвей.
— Был такой случай. Оболочка лопнула, как пузырь...
— Когда? — перебил Кирпичев.
— Что когда?
— Когда, говорю, бросите меня разыгрывать?
Мы рассмеялись. Настроение, как и стрелка вариометра, стало подниматься. За ночь мы не израсходовали ни грамма балласта, и это обстоятельство вернуло утраченные было надежды.
И только в этот момент мы вдруг вспомнили, что еще не притрагивались к еде... Светало. Пора было и позавтракать. Мы раскрыли консервные банки, разлили из термосов чай с кагором и устроили настоящий пир.
— А расскажи-ка, Сережа, как ты клюквой питался, — проговорил Гайгеров, энергично двигая челюстями. — Теперь-то уверен, что пища поднимает тонус?
— Всяко бывало, — ответил я уклончиво.
— Да ты расскажи, — не унимался Семен. — Матвей у нас аэронавт начинающий, ему это на пользу пойдет.
Что и говорить, злополучное дело приключилось со мной однажды. И все из-за собственного легкомыслия.
Однажды вечером мы поднялись на аэростате и летели всю ночь. На рассвете сбросили последний песок. Надо было садиться. Но где? Кругом, до самого горизонта, расстилались леса. Решили идти на гайдропе. Гайдроп — это такой толстый канат, один конец которого, свешиваясь с аэростата, волочится по земле и позволяет облегченному шару лететь на малой высоте.
Но напрасно мы надеялись пройти на гайдропе до какого-нибудь поселения. Канат зацепился за сук могучего дерева. Аэростат оказался на крепком якоре. Теперь ветер делал с нами все, что хотел. Он швырял шар к соснам, рвал вверх, отчего трещали стропы. Гондола, как шлюпка в шторм, металась над землей, норовя вытряхнуть нас на острые пики вершин.
«Кажется, сели», — подумал я и что есть силы дернул за окрашенную в красный цвет вожжу, вскрывая разрывное отверстие наверху шара, заклеенное перед полетом. Остатки газа вырвались на волю. Ободочка опустилась на деревья, а гондола повисла в двух метрах от земли.
На сотни километров вокруг расстилалась тайга. Ружья мы не взяли, продуктов столько же, сколько берут иные на легкий завтрак, и в карманах всего 4 спички.
Спрыгнув на землю, я понял, что мы опустились на болото, запорошенное снегом.
С трудом вытаскивая из снега ноги, мы бродили по тайге. Так мы шли несколько дней и ночей.
Наконец увидели следы. Они привели нас к стогам сена, от которых начинался санный путь к ближайшей деревне...
Я рассказал сейчас эту историю. Но она не произвела на радиста ожидаемого Семеном впечатления. Наоборот, у Кирпичева подозрительно засверкали глаза, словно он жаждал какого-нибудь подобного приключения и в нашем полете. Но я знал, что обязан сделать все, чтобы разочаровать Кирпичева.
«Они не слышат нас!»
Когда первые лучи солнца скользнули по полям и рекам, лесам и пригоркам, земля вдруг засветилась как-то изнутри.
Солнце быстро нагрело оболочку шара. Аэростат потянуло вверх. Я хотел было стравить немного газа, как вдруг заметил, что земля стала разворачиваться и уплывать из-под ног на запад. Гайгеров от радости чуть не выпал из гондолы. Нас несло на юго-восток, в сторону приволжской низменности, затянутой туманом.
Мы гадали: если туман опустится на землю — будет солнечно, а если поднимется, то появятся облака и затруднят нам ориентировку. Через некоторое время туман все-таки поднялся вверх и закрыл от нас землю.
— Запрашивай, Матвей, пеленг,— сказал я Кирпичеву.
Кирпичев включил рацию и вскоре получил ответ. Нас запеленговали, сообщив, что аэростат находится близ Сталинграда.
Потом облака словно растаяли. Потянулись солончаки с плешинами блестящих оранжевых песков. Ни одной живой души, ни одного домика. Показалась железная дорога Астрахань — Эльтон, по которой уныло ползла крохотная цепочка поезда. Высчитав по карте пройденный путь, я определил скорость. Она достигала скорости самолета «ПО-2» — 108 километров в час.
Но тут же я обнаружил, что нас несет прямо к Каспию!
Еще никто из наших воздухоплавателей не пересекал море. Если шар вдруг начнет падать над морем — мы погибли. Что делать? Продолжать полет или садиться? Если садиться, надо немедленно травить газ. Жизнь двух друзей зависит от моего решения.
— Слушай, Семен, — говорю я Гайгерову. — Минут через тридцать нас унесет в Каспий. Если мы плюхнемся в ледяную воду, то из нашей корзины рыбы совьют неплохой теремок.
— А почему мы должны плюхнуться? — спрашивает Семен. — Скорость у нас порядочная. А балласта сколько?
— Тридцать два куля, — отвечаю я, кивая на маленькую горку мешочков с песком, и чувствую, что в этот момент готов рискнуть. Я оборачиваюсь к Матвею: — Давай телеграмму в Москву, а то ребята волнуются.
Кирпичев надел наушники и застучал ключом. Мы знали, что там, дома, друзья аэронавты сейчас склонились над приемником, болея за наш полет.
Под нами уже синело море.
Вдруг радист хмуро поглядел на меня и тихо, почти шепотом, проговорил:
— Они не слышат нас...
(Окончание следует)
Сергей Зиновеев, заслуженный мастер спорта СССР
Рисунки Н. Гришина
Литературная запись Е. Федоровского
Минареты еще раз минареты
Как хотите, но есть в этих минаретах что-то такое, что намного превышает стремление готической архитектуры освободиться от материальности и устремиться как можно выше к небу, туда, где «обитают бог и ангелы, где находится рай». Возводят предельно узкий цилиндр из белоснежного камня, внутри его нарезают узенькую спираль и посылают по ней наверх глашатая, чтобы тот с резного балкона мечети прославлял пророка и дрожащим своим голосом призывал верующих на небо, куда они могут попасть, если будут готовы отдать за веру даже собственную жизнь.., Из истории нам известно, что таких охотников было несчетное количество.