После войны

— Ну, он напортачил, он нам и поможет, — Фельдштейн потянул большую берцовую кость, и она тоже осталась у него в руке. — Вот и пинцет.

Я вздохнул, мысленно попросив у бедолаги, а заодно — у богов, прощения, и вооружился таким же «пинцетом» из другой голени. Мы честно старались разбирать скелет аккуратно, чтобы не повредить хрупкие косточки.

Тускло поблёскивающий между косточек предмет был зажат в ладонях покойного, прижатых к животу. Здесь пришлось немало повозиться, но, наконец, старые кости выпустили из плена тяжёлую серебряную печатку. Генрих взял косточку потоньше и аккуратно подцепил печатку, поднимая над полом и разглядывая. Массивное кольцо было испещрено тонкой вязью, явно несущей не только декоративную нагрузку.

— Похоже на письмена одного из южных народов. Ну, во всяком случае, на вид, — подтвердил мои мысли доманец. — Правда, толку с этого знания никакого. Однако, желания прикоснуться и, паче того, примерить, эта штучка не вызывает. А у тебя как?

— Знаешь, даже если бы не специфические декорации, я бы десять раз подумал, стоит или не стоит цеплять на себя кольцо с непонятными надписями, да ещё и серебряное.

— Пожалуй, соглашусь. К тому же, мне кажется, исходит что‑то такое… нехорошее от этой цацки. Впрочем, вот за это уже не поручусь; может, как ты выразился, декорации на нервы действуют. Я почти уверен, что печатка принадлежала этому парню, — он кивнул на тело. — Вернём?

— Тебе так не терпится на него взглянуть? — я хмыкнул. Делать этого не хотелось, но я понимал правоту Генриха — кольцо нужно вернуть на причитающееся ему место.

Положив печатку обратно на пол, Фельдштейн вооружился «пинцетом». Так же в четыре руки, избегая прикосновений даже к ткани, мы осторожно приподняли её за углы и бережно стянули к коленям.

Жутко выглядел этот покойник. Так, будто и не покойник он вовсе. И броня на нём была странная.

— Какая кольчужка странная, — иронично хмыкнул доманец. Эк у нас с ним мысли сходятся.

— Да уж. Слабо сказано!

Кольчужкой это одеяние назвать было трудно. Нечто вроде комбинезона из металлически поблёскивающей ткани, змеиной чешуёй обтягивающего крепкое тело. На ткани — ну, или же, на незаметных с первого взгляда ремнях, — крепились сегментные щитки из тускло — сизого материала, чем‑то напоминающего по виду алюминий, только отдающим в синеву. На груди, плечах, сложенных руках, животе, бёдрах, коленях, пластины срастались, образовывая полный панцирь. На голове воина был надет шлем из того же тусклого металла, а лицо закрывал щиток из прозрачного материала, напоминающего стекло.

— Не тянет он на покойника двухтысячелетней давности, — нервно пробормотал я.

— М — да, и перстенёчек некуда совать, — мрачно поддержал меня Генрих. — Смотри, у него руки в перчатках, под стать одежде. Конечно, печатка не маленькая, но на палец не налезет.

— Слушай, Генрих, — медленно проговорил я, разглядывая сложенные на груди руки мертвеца. — Ты ничего необычного в этом мертвеце не видишь?

— В нём всё необычное, так что давай не играть в загадки.

— У него по четыре пальца на руках. Только это ещё не всё. В его пальцах явно на один сустав больше, чем у нас с тобой. Да и физиономия, прямо скажем…

— И — и? — протянул лич. — Что из этого следует? Вообще, уродцы всякие бывают, — с сомнением протянул он, скорее, пытаясь убедить себя, чем поспорить со мной.

— Уродцы‑то бывают. Да только он на уродца не похож. Ладно, может, бог, у которого он силу отобрал, выглядел отлично от людей, и эта сила его вот так изменила? — поморщился я, пристально разглядывая наряд покойного. Откуда‑то же это кольцо воришка снял? Отчаянный был малый. Или непроходимо тупой. Я бы точно не полез что‑то с такого трупа снимать.

— Предположим. Да только наряда его это не объясняет. И чёрт с ней, с цветовой гаммой и материалами. Фасон уж больно необычный. Сколько помню историю, ничего подобного там не было. Парень был большой оригинал! Может, у него кольцо на ноге было? — весело фыркнул не — мёртвый, приподнимая покрывало и разглядывая нижние конечности. — Нет, увы. Ноги у него, насколько я могу судить, обыкновенные. По крайней мере, голые пальцы из обуви не торчат.

— Посмотри‑ка, а вот сюда этот перстень не подойдёт? — на груди мертвеца, примерно над сердцем, почти на стыке двух накладок, имелось едва заметное прямоугольное углубление с плавными краями. Такое, что обнаружить его проще всего было на ощупь; я заметил его совершенно случайно.

— Куда? — тут же оживился Генрих, оставляя ноги покойника в покое и возвращаясь к изголовью. Я молча указал пальцем на углубление. Доманец склонился над ним, чуть ли не обнюхивая, несколько секунд внимательно разглядывал, после чего выпрямился и пожал плечами. — Вообще, по размеру подходит. Зачем оно тут только, непонятно… Ну, нам же никто не мешает попробовать?

Лич аккуратно подобрал с пола колечко и медленно опустил его печатью в углубление. Кольцо встало весьма аккуратно, но ничего не изменилось. Мой напарник по археологическим изысканиям убрал косточку, которой придерживал кольцо.

— Хм. Конечно, по размеру оно подходит, но не совсем понятно, за каким лешим оно тут нужно? — вздохнул я. — Знаешь, такое неприятное ощущение…

— Что? Какое‑то предчувствие? — заинтересовался некромант.

— Нет, — я снова вздохнул, оглядываясь. — Хуже. Я чувствую себя сейчас полным идиотом, — я поморщился. — Два опытных чародея, пытающиеся решить трудную серьёзную проблему, связанную с гибелью людей — это я могу понять. Но вот делать это в каком‑то забытом богами кургане посредством тыканья непонятному покойнику во все места кольцом неизвестного происхождения… Бред какой‑то, извини уж.

— Кхм, — доманец заметно смутился. — Да, действительно. Но других‑то идей всё равно нет!

— Есть. Пойдём отсюда, — я хмыкнул, бросил до сих пор зажатые в руке кости к остальному скелету и, отряхнув руки, двинулся к выходу.

— И ты думаешь, это поможет?

— Есть один весьма действенный и универсальный способ борьбы с подобными наваждениями. И он меня пока ещё ни разу не подводил, — мы быстро добрались до дыры, через которую попали внутрь. Я подсадил Фельдштейна, он подал мне руку сверху, помогая выбраться.

— Ну, рассказывай свой способ, — подбодрил меня спутник, с видимым удовольствием оглядываясь. После подземелья даже болотистая равнина вокруг не казалась столь уж унылой.

— Я лучше покажу, — присев на корточки возле дыры, я не мудрствуя лукаво запустил в пролом волну белого огня — площадное заклинание, предназначенное для полной зачистки участков местности. От здания, по которому прошлось это пламя, остаётся лишь груда спёкшегося шлака; оно плавит даже камень. Чары, на которые способны единицы; почти на пределе моих сил.

Из пролома дохнуло жаром и серым дымом, пахнущим горячим железом. Доманец от неожиданности шарахнулся от дыры, отскочив эдак на сажень.

Я поднялся на ноги, глядя на пляшущие внизу отсветы пламени. Бросил взгляд на холм, неторопливо доставая из кармана пачку папирос. С удовольствием закурил. Гореть кургану предстояло ещё минут десять, поэтому спешить с уходом не стоило.

— Будешь? — я обернулся к ошарашенному Генриху, предлагая ему пачку.

— Нет, спасибо, — он тряхнул белобрысой головой. — Слушай, а ты уверен? Ну, что сработает? — он кивнул на дышащий жаром провал.

— Как сказать, — задумчиво протянул я. — Давай чуть в сторону отойдём, а то скоро из дырки содержимое кургана может попереть, когда он оседать будет, — я за рукав оттянул некроманта ещё на полторы сажени от провала, вбок. — Не то чтобы полностью уверен, но до сих пор этот способ меня ещё ни разу не подводил.

— Но… там же… божественные силы, и всё такое…

— Генрих, вот ты вроде взрослый человек, а в сказки веришь, — вздохнул я.

— Какие сказки? Но… Ведь… Ты же сам говорил, что тебе бог привиделся… и всё такое…

— А причём тут это? Ну, привиделся. Драться с богом я бы, пожалуй, и не стал — бессмысленно. А наложенные богами чары отличаются от человеческих только силой и долговременностью. Но и те, и другие великолепно горят. Вот ты знаешь, почему с вашим братом — имею в виду высшую нежить — лучше всего боремся именно мы, огневики?