Страница 2 из 42
Утратил ты и сон, и аппетит -
Она же, я смотрю, спокойно спит".
"Да, видывал влюбленных я, ей-Богу!
И что у них за глупое житье:
Терпеть, корпеть, добиться понемногу
Любви - чтоб тут же потерять ее
И плакать... О, слепое дурачье!
И хоть бы раз кому-то ненароком
Чужой несчастный опыт стал уроком!"
И гордо вскинул голову Троил:
Мол, я ли не философ? И не диво,
Что сына он Киприды прогневил
В тот миг своею речью нечестивой
И сам для стрел разящих стал поживой:
Павлинов не таких еще Амур
Ощипывал, как неразумных кур!
О люди с их гордынею слепою!
Как часто их пустая похвальба
Внезапной обернется западнею
И властелина превратит в раба.
Троил, чья занимает нас судьба,
На лестницу взойдя, не ждал паденья;
Но искушать опасно Провиденье.
Как резвый конь с дороги норовит
Свернуть - но чуть хлестнет его возница,
Смиренный тотчас принимает вид:
"Я, дескать, хоть и сыт, и шерсть лоснится,
И первым запряжен, и скор, как птица, -
Но я всего лишь конь и обречен
Влачить с другими воз: таков закон", -
Так наш Троил: хоть был он царским сыном
И рыцарем достойным, хоть во всем
Был сам себе доселе господином, -
Хватило взгляда, чтобы сердце в нем
Неукротимым занялось огнем
И, одержимый прежде лишь гордыней,
Любви он преисполнился отныне.
Вам, внемлющим рассказу моему,
Я говорю: не будьте гордецами!
Пренебрегать Любовью никому
Не должно - в том вы убедитесь сами:
Любовь над всеми властвует сердцами,
Все существа связует меж собой -
Таков закон Природы вековой.
Тому примеров названо немало:
Известно, как Любовь в единый миг
Могучих воинов превозмогала,
В полон брала надменнейших владык;
И мудрецы, чей разум был велик,
Не избежали маеты сердечной:
Так было встарь, и есть, и будет вечно.
И в том довольно вижу я добра:
Не раз Любви целительная сила
Недужным помогала встать с одра,
Страдающим отраду приносила,
Смиряла злобу и вражду гасила,
Достойнейших на подвиги звала
И отвращала грешников от зла.
Итак, хотя Любовь необорима,
Во благо нам ее любезный гнет:
Так не противьтесь мощи сей незримой,
Вотще не рвитесь из тугих тенет!
Тот сук прочней, что гнется, а не тот,
Что ломится; ступайте ж за Любовью
Смиренно: здесь не место прекословью.
Но полно! в рассуждениях я увяз
И должен, дабы вы не заскучали,
О сыне царском продолжать рассказ:
Живописать восторги и печали,
И прочее, что обещал в начале...
Пора к Троилу возвратиться мне -
Иных пока оставим в стороне.
Давно прохаживался он по храму,
С усмешкою бросая праздный взгляд
То на одну, то на другую даму:
На городских и пришлых - всех подряд;
И вдруг, скользя по лицам наугад,
Случайный взор он обратил к Крессиде -
И замер, ничего вокруг не видя.
Что с ним содеялось? В ее черты
Вгляделся и подумал он: "Откуда
Взялась и где досель скрывалась ты,
Чтоб взору моему предстать как чудо?"
И сердце в нем все ширилось, покуда
Он не вздохнул, но потихоньку - так,
Чтоб перед свитой не попасть впросак.
Она была немаленького роста,
Но столь округло, гибко сложена,
Столь безупречно - что, казалось, просто
Вся женская в ней суть воплощена;
Вдобавок отличалася она
Повадкою степенной и достойной,
И скромностью, и строгостью спокойной.
Лишь раз, головку наклонив к плечу,
Надменный взор назад она скосила,
Как бы сказав: "Что смотришь? где хочу,
Там и стою". И вновь отворотила
Лицо, и так все это вышло мило -
Ничто не восхищало до сих пор
Троила, как минутный этот взор.
И под ее животворящим светом
В нем страсть такая разгорелась вмиг,
Что в сердце, точно в воске разогретом,
Оттиснулся навеки милый лик.
И принц, дотоле бойкий на язык,
В сужденьях не боявшийся оплошки,
Притих: как говорится, спрятал рожки.
Подумать только! Любящим сердцам
Дивился он, смеялся их мученьям,
Не ведав, что погибнуть может сам,
Подставив грудь могучим излученьям
Очей любимых: ярким их свеченьем
Был страж его сердечный ослеплен!
Воистину жесток Любви закон.
Итак, одетой в черное Крессидой
Любуясь издали, стоял Троил:
Терзаясь, но не подавая вида,
Ни слова он ни с кем не проронил,
Порою взгляд с усильем отводил -
И возвращал все в то же положенье...
Так было до конца богослуженья.
С другими вместе он покинул храм
И по дороге размышлял с досадой,
Что кару на себя накликал сам
Своею неразумною бравадой.
Решил он притвориться, коли надо,
И впредь себя ничем не выдавать
И страсть от всех нежданную скрывать.
Исполненный веселья напускного,
С друзьями воротившись во дворец,
Он их дурачить начинает снова -
Столь мастерски, что ни один хитрец
Обмана не прознал. И наконец,
Дабы ввести полнее в заблужденье,
Рисует им влюбленных поведенье.
"Вот вам удел завидный! - молвит он. -
Обычаи у них блюдутся свято:
Кто служит всех усердней - выгнан вон,
Зато другой вознагражден богато;
По прихоти там раздается плата,
Иным за их самозабвенный труд
Холодным небреженьем воздают.
Да, славно этой братии живется!
Обеты их невелики числом,
Но тяжко послушанье им дается:
Вы, впрочем, сами знаете о том;
И все ж досада главная - в другом...
Но говорить я опасаюсь дале:
За правду как бы вы не осерчали!
Вот штука в чем: сколь ни трудись бедняк
Влюбленный, потакая всякой блажи, -
На дам не угодишь! Им все не так:
Придешь с дарами - заподозрят в краже,
С добром - поймут превратно... Если даже
Она не в духе - виноват все он;
Воистину счастливец, кто влюблен!"
От сих речей ничуть не полегчало
Царевичу: едва договорил,
Он новых мук почувствовал начало.
В силках Амура из последних сил
Барахтаясь, он свиту удалил,
Сославшись на дела иль на усталость,
И ни души в покоях не осталось.
Тогда он опустился на кровать
И, обхвативши голову руками,
Сначала стал вздыхать, затем стонать,
Переживая снова встречу в храме,
Пока не встала пред его очами
Сама Крессида в комнате пустой -
Правдивый образ, вызванный мечтой.
Так разум свой он обратил в зерцало,
Где отражалась полностью она
И вся, как наяву, красой сияла:
Добро тому, чья страсть порождена
Сим совершенством! Может, суждена
Ему за службу верную награда?
А нет, так и служить ей - все отрада.
Труды и муки - всё готов он снесть
Во имя госпожи, и будь что будет!
Искать ее любви - такая честь,
Что если и прознают - кто осудит?
Ему чрез то почета лишь прибудет.
Так сам себя он утешал как мог
И худших не предчувствовал тревог.
Решивши так и боле не спесивясь,
На поприще Любви вступает он,
Однако страсть свою берет на привязь
И до поры таиться принужден,
Ведь если сад любви не огражден
От ветреной молвы - приходит время,
И плод горчит, хоть сладким было семя.
Теперь пора бы к делу перейти:
Признаньями стяжать Крессиды милость.
Но как начать? И как себя вести,
Чтоб на мольбы скорей она склонилась?
Не худо было б - так ему помнилось -
Все это в песне изъяснить сперва;
И стал он тотчас подбирать слова.
Вот эта песнь. Притом, своею волей
На здешнем я наречье привожу
Не смысл ее, как летописец Лоллий,
Чьи хроники прилежно я слежу,
Но все до слова - все, что госпожу