Страница 11 из 42
И всячески обласкана судьбою".
"Что ж, это видно, - молвила вдова
Со вздохом Антигоне белокурой, -
А что, любовь и вправду такова?
Не много ль эта пылкая натура
Нахваливает милости Амура?"
- "Да, такова! Нет, лучше во сто крат:
И не исчислить всех ее отрад.
Зато изведать может их не каждый:
Что на людишек вздорных и пустых
Находит неким зудом или жаждой -
То не любовь! Она не для таких.
Светло ль в раю - пытайте у святых,
Поскольку им видней; а много ль смрада
В аду - про то спросить у бесов надо".
На речи Антигоны лишь одно
Вдова сказала: "Гляньте, как стемнело!"
Но все, что было произнесено,
Душою накрепко запечатлела.
Страх отступил, и, довершая дело,
Теперь любви незримая стрела
К ней в сердце погружаться начала.
Краса и гордость полдня, тьмы гонитель,
Небесный зрак (так солнце я зову)
Спускался к западу, в свою обитель;
Уж светлые предметы в синеву
Окутались, и звезды сквозь листву
Забрезжили на тверди, мглой покрытой,
И в дом ушла вдова со всею свитой.
Когда ж, последних проводив гостей,
Сославшись на зевоту и усталость,
В опочивальне сумрачной своей,
Служанками раздета, вновь осталась
Она одна и тихо замечталась, -
Все то же ей на ум пришло опять;
Но нет нужды нам это повторять.
На ветви кедра за окошком спальной
Уселся соловей и песнь свою
Завел, незрим, в лучах луны печальной -
Должно быть, о любви; и соловью
Она внимала, звонкую струю
Ловя с отрадою в безмолвье ночи,
Покуда в дреме не смежила очи.
И вот ей снится: прилетел орел,
Крыла над нею белые раскинул
И грудь ее когтями распорол,
Оттуда сердце бьющееся вынул,
Свое вложил ей сердце в грудь - и сгинул.
Обмен же сей не причинил ей мук
И не поверг сновидицу в испуг.
Теперь оставим спящую Крессиду
И в царский воротимся мы дворец,
К уставшему в сраженьях Приамиду.
Он ждет вестей: отряжен уж гонец,
За ним другой и третий; наконец,
Пандар сыскался - и посланцев трое
Ведут его к царевичу в покои.
Пандар вбежал - и тотчас за свое:
Ни дня прожить не мог он без потехи.
"Что, - говорит, - все вздохи да нытье?
От греков ли досталось на орехи?
Слыхал я нынче про твои успехи.
Да ты вспотел! Ты весь горишь опять!
А ну, давай-ка ужинать да спать".
- "Как хочешь", - отвечал Троил, и сели
Они за ужин, отославши слуг;
Когда же оба улеглись в постели
И не осталось ни души вокруг,
Принц, изнемогший от любовных мук,
Спросил, дрожа: "Ну, что? Какие вести?
Плясать иль плакать мне, скажи по чести!"
На то Пандар ему: "Дай мне уснуть!
И сам спокойно спи: я сладил дело.
Пляши ты, плачь иль пой - не в этом суть,
Но знай: нужду твою уразумела
Племянница моя; ты можешь смело
Идти на приступ, лишь не оплошай -
И в срок обильный снимешь урожай.
Чтоб для тебя снискать вдовицы милость,
Уж так радел я, что вконец ослаб!
Насилу нынче утром согласилась
Она на дружбу нежную хотя б;
У пса твоей тоски одну из лап
Я перебил!" И он поведал дале,
О чем и как с Крессидой толковали.
Цветы, что клонят головы к земле
От пагубного холода ночного,
При первом, робком солнечном тепле
Глядь - уж раскрылись и воспряли снова;
Так ожил от известья дорогого
Троил, и очи к небу он возвел;
"Благословен, Венера, твой престол!"
Затем простер к Пандару обе длани:
"Друг! Я в долгу навечно пред тобой.
Раздавлен и растерзан был я ране -
И снова цел! Клянусь, никто иной,
Хотя б он дал мне власть над сотней Трои,
Не одарил бы столь же полновесной
Отрадою, от коей сердцу тесно!
Но что же дальше? Скоро ли опять
Ты к ней отправишься? И скоро ль с нею
Мы свидимся? И как я скоротать
До встречи дни столь долгие сумею?
Ты скажешь: потерпи! Но кто, за шею
Подвешен, смерть зовет как благодать -
Тому под силу ль терпеливо ждать?"
"Полегче, ради Марса! Что за страсти? -
Вскричал Пандар, - с рассветом, ей-же-ей,
Пущусь я хлопотать по той же части,
И это так же верно, дуралей,
Как то, что я по милости твоей
Еще не сплю! Коль ты не в меру пылок,
Ищи слугу другого для посылок.
Тебе служил я не жалея сил,
Бог видит, прилагал и ум, и рвенье,
И днесь о чем бы ты ни попросил -
Я все готов свершить без промедленья.
Но коль на собственное разуменье
Решил ты полагаться, то смотри:
Впросак попав, себя лишь и кори.
Вестимо, ты стократ мудрей Пандара,
И все же, будь на месте я твоем,
Не тратя даром времени и жара,
Я к милой обратился бы с письмом:
Как я люблю, молю, горю огнем,
Не ем, не сплю, не ведаю покою...
Ну ж, приступай! Да собственной рукою!
С твоим посланьем, чуть забрезжит день,
Вдову в ее жилище одиноком
Я навещу; ты между тем надень
Доспехи, и как будто ненароком
На жеребце лихом и крутобоком
Проскачешь мимо дома, где она
Сидеть со мною будет у окна.
Ты, проезжая, можешь поклониться
И мне кивнуть, но как бы невзначай.
Смотри не вздумай вдруг остановиться:
Ты этим все испортишь, так и знай!
Вперед невозмутимо поезжай.
Как запылают уши - тут и ведай,
Что о тебе мы заняты беседой.
Что до письма - дай Бог тебе ума
Не написать умно и многосложно.
О завитках, о красоте письма
Сверх меры не заботься; капнуть можно
На литеры слезой неосторожной;
Сыскав же понежней два-три словца,
Их повторять не стоит без конца.
Когда певец на арфе сладкозвонной,
Персты размяв и ногти заострив,
Одну струну терзает исступленно,
Все время выводя один мотив, -
Пусть он весьма искусен и ретив,
Но песня на гостей нагонит скуку
И наслажденье обратится в муку.
Слов неуместных лучше избегать:
К примеру, не вдаваться в описанья
Телесных немощей, и сопрягать
Манеру и предмет повествованья:
Где видано, чтоб тулово баранье
Венчалось обезьяньею башкой?
Лишь разве на картинке шутовской!"
Троил, советы выслушав с почтеньем,
В ответ воскликнул, робостью объят:
"А что как я неловким выраженьем
Ей нанесу обиду? Милый брат,
Что, ежели она письмо назад
Нечитанным отправит, негодуя?
Уж верно, горя не переживу я!"
- "Ну что ж, - Пандар ответил, - выбор прост:
Иль ты моим последуешь советам
И я, клянусь Творцом небесных звезд,
С ее собственноручным же ответом
Вернусь назад; иль позабудь об этом.
И поделом же дурню, что не прочь
Насильно в рай строптивца приволочь!"
- "Нет-нет! - вскричал царевич, - коли хочешь,
Я напишу, не мешкая ничуть!
И да свершится все, как ты пророчишь.
Великий Боже, облегчи мой путь,
И ты, Афина, мне подмогой будь,
Что придаешь ума своим вассалам!"
И взял перо, и вот что написал он.
Она, мол, госпожа его судьбы,
Вся жизнь его, блаженство и мученье,
Бальзам на раны и предмет алчбы, -
Короче говоря, все те реченья
Извлек на свет он, одолев смущенье,
Что у влюбленных издавна в ходу;
Однако здесь я их не приведу.
Отсюда к извиненьям перешел он:
Он, дескать, нипочем бы не посмел
К ней написать; но, смертной муки полон,
Невольно дерзок сделался и смел.
Затем он клял несчастный свой удел,
Просил пощады, отрицал свои же
Достоинства - и лгал притом бесстыже.
И слог-то у него отменно плох,
И с непривычки робость одолела, -