Страница 5 из 11
Вестовой отправился исполнять поручение, а мы с подполковником выпили по бокалу, и я стал рассказывать о перипетиях схватки с кузнечихой. Ганич внимательно слушал. Когда речь шла о неудаче, постигшей бедного ротмистра Щеколдина, он страдальчески морщился, словно жестокие злоключения постигли не ротмистра, а его самого, а когда я рассказал, как кузнечиха со стоном упала к моим ногам побежденная, подполковник воскликнул «Браво!» и, не в силах сдержать свой восторг, порывисто обнял меня.
Потом он сказал:
– Распоряжусь, чтобы ротмистра Щеколдина как следует лечили в лазарете. Ничего, оправится еще, бедняга… А нет, так на минеральные воды отправим! Заслужил! А ты молодец, молод-е-ец! Отстоял честь гусаров, честь всего нашего полка! Ну-ка, теперь покажи и мне свое орудие! А то весь город его наблюдал, и только я, командир, не видел.
Ганич повернулся ко мне правым боком и, чтобы глазу было удобнее, наклонил голову.
Я расстегнул штаны.
– Ого! – удивился Ганич. – Да ты, поди, прилепил туда чего?!
– Да чего ж я мог прилепить?
– Не прилепил? Да-а-а… Богато одарила тебя природа-матушка, – подполковник уважительно закачал своей седеющей головой, не спуская своего глаза с моего уда.
Я засмеялся.
– Что смеешься? – сразу нахохлился Ганич. – Думаешь, у меня меньше?! Да я, к твоему сведению…
Чтобы не смущать своего командира и установить между нами человеческое равенство, я торопливо заговорил:
– Теперь, когда передо мной вы, мое орудие в знак уважения к вашим подвигам и летам в смиренном состоянии. Я даже стыжусь, что не могу пред вами им похвастаться! Но если б, господин подполковник, на вашем месте была дама, то тогда и впрямь было бы на что посмотреть!
– А… Вот ты о чем… – Ганич по-братски похлопал меня по плечу. – Да-а… тогда, пожалуй, это и вовсе было бы невероятное зрелище… Язычество… Куда от него денешься…
В комнату вошел вестовой Базиль с бутылью мадеры и блюдом вареных раков. Увидев меня, стоящего с приспущенными штанами пред подполковником, Базиль попятился.
– А ну-ка, погляди! – приказал Ганич вестовому и кивнул головой на мое орудие. – Видывал ли ты когда-нибудь нечто подобное? Что скажешь?
Базиль поставил бутылку и блюдо на стол, подошел ко мне и принялся внимательно разглядывать мое орудие.
– Ну! Каково? – воскликнул в нетерпении Ганич.
Базиль вместо ответа неопределенно пожал плечами.
Ганич, предвкушавший, что вестовой тоже придет в изумление увиденным, заметно расстроился. Он стал укорять подчиненного в том, что тот слишком бесчувствен и флегматичен.
– Да ты, братец, вообще, бирюк! Нету в тебе гусарского духу! Не-ету! – восклицал Ганич и лохматил бровь кулаком. – Бирюк, чисто бирюк! Хоть и нарек я тебя Базилем, а ты все равно посконным рязанцем остался!
Вестовой скромно ответствовал, что он не бирюк и что воинского духу в нем не меньше, чем в ком бы то ни было, но он не считает правильным изумляться уду боевого товарища.
– Да ты посмотри получше, каков у него уд! Только посмотри, каковы размеры-то! – запальчиво восклицал подполковник.
Вестовой на это опять же скромно заметил, что у него самого уд едва ли меньше, чем у меня. Ганич, разумеется, потребовал, чтобы Базиль немедленно представил на обозрение свое орудие.
– Не считаю возможным это сделать, господин подполковник, – сказал тот.
– А это почему же?
– Свой уд я показываю только дамам, а господам – стесняюсь.
Будь на месте Ганича какой-нибудь пехотный командир, несдобровать бы вестовому, но наш подполковник, несмотря на вспыльчивость, был человеком либеральным и зачастую впадал в мысли там, где в них обычно не впадают. Вот и теперь он потер нос и уперся вдумчивым взглядом под стол. Признаться, и сам я задумался над этими словами вестового. Действительно, почему мы легко и без стеснения обнажаем свои орудия пред дамами, а пред товарищами тушуемся это сделать?
Всякое размышление, как известно, порождает желание выпить. Как-то само собою получилось, что в бокалах оказалась мадера, и мы с подполковником выпили.
Базиль же стоял в дверях и переминался с ноги на ногу, ожидая приказаний. Ганич прошелся по комнате, помотал головой в разные стороны и вдруг воскликнул:
– Ах, как нехорошо получилось! Мне стыдно за себя! Это недостойно офицера и благородного человека! Я, поручик, твой уд видел, ты, как честный человек, показал его мне, а я… Стыдно мне, стыдно!
Тут подполковник решительно расстегнул ремень и потянул свое орудие на обозрение.
– Смотрите! – воскликнул Ганич. – И хоть мой уд не такой геройский, как у тебя, поручик, но я тоже показываю его! Братья по оружию должны быть до конца честны друг перед другом! Ты показал, и я покажу!
Тут уж и Базиль, почесав за ухом, расстегнул штаны и вышел на середину комнаты.
Разумеется, я не мог остаться в стороне. Теперь все трое мы стояли кружком, каждый держал на ладони свое орудие и разглядывал чужие. Орудие Базиля и в самом деле лишь немного уступало моему в размерах, а вот подполковнику похвастаться было нечем. Если наши с Базилем уды были подобны вольным донским лещам, с той лишь разницей, что мой больше нагулял «жирка» и был куда осанистее и серьезнее, то подполковничий уд лежал на его ладони, как пьяный инвалид на площади, вытоптанной у кабака, вокруг которой одни репейники да проплешины. Разумеется, чтобы не обидеть командира, я сказал, что его орудие, хоть и не такое могучее, как у нас, но сразу видно, что оно хорошо закалено в любовных баталиях.
Базиль поддержал меня, простодушно отметив, что орудие подполковника хоть и невелико размерами, но смотрится очень грозно.
– Как глянешь, ажно мурашки по спине бегут! – молвил Базиль.
– Это ты хорошо сказал – грозно смотрится! – Ганич довольно хохотнул и, поводя головой из стороны в сторону, чтоб не пропустить ни один ракурс, любовно осмотрел свой уд. – Действительно, грозен. Именно, именно так!
Подполковник осторожно отпустил свой уд на волю и застегнул штаны. Мы последовали его примеру.
Затем Ганич наполнил мадерой три бокала и предложил всем нам выпить за доблестное гусарство. Вестовой начал было отнекиваться, ссылаясь на то, что он не смеет выпивать во время несения службы, но Ганич усовестил его:
– Ну, вот опять! Да ведь тебе не Пронька в кабаке предлагает, а командир твой! Да какой же ты воин, коль не желаешь с командиром своим выпить?!
– Так ведь служба же! Как же я ее нести буду, коль пьяным стану?
– Эх, баба ты, баба!
– Никак нет, не баба!
– Докажи, что не баба!
Вестовой нехотя принял бокал и, поморщившись, выпил.
– Что, мадера не нравится? – с лукавинкой в голосе спросил подполковник и подкрутил ус.
– Да вы же, господин подполковник, знаете, что я водку люблю. Что толку от этой микстуры! Пожаловали бы уж водки, коли желаете, чтоб я непременно выпил!
– Это я его так к разумному винопитию приручаю, – сказал Ганич, вновь наполняя бокалы. – Чтоб не пьянствовал, как зверь, а вдумчиво употреблял благородные напитки.
Мы подняли бокалы и выпили. Потом еще, еще и еще. Пили за доблесть, за наш гусарский эскадрон, за государя, а Базиль все только бубнил себе что-то под нос про водку. Поначалу я закусывал жареной курицей и раками, но потом уже всем, что только ни попадалось мне в руку со стола – в том числе и черешней.
Впоследствии я не раз размышлял – откуда же взялась на том столе черешня – ведь май был на дворе, – но так и не смог сыскать вразумительного ответа на свой вопрос. Возможно, на самом деле это была не черешня, а клюква, однако ж я прекрасно помню, как выплевывал косточки в пустую бутылку.
Подполковник достал из боевого ящика пистолеты и поинтересовался, как хорошо я стреляю. Я ответил, что попаду в карту с двадцати шагов.
– Ну, что ж, поручик, проверим нашу меткость! – сказал Ганич, распахивая окно и подавая мне пистолет.
– Проверим! – охотно согласился я. – А где мишень?