Большевики

Часы тиканьем отсчитывали секунды. «Тик-так».

— Хозяин, а хозяин.

— Чего? — Хозяин быстро заморгал веками.

— Тебе не страшно хозяин, что я тут?

— Чего страшно-то?

— А вдруг придет твой постоялец — офицер или проснется денщик…

Хозяин махнул рукой и зевнул.

— У них теперь в местечке пир горою. Намедни сказывали суседи. Столько баранов понарезали и вина понавезли — страсть. А этот денщик из пушки стреляй, не взбудешь… Мастер спеть. А потом мало кто ко мне притить можеть…

— Значит, ты герой!..

— Хозяин не ответил. Зевнул. перекрестил рот.

— Говорят, прут ваших. Вот подводчиком сусед ходил. Две недели парень маялся. Намедни-с домой вернулся. Под Москву Деника подбирается.

Федор посмотрел на часы. Часы показали без четверти двенадцать.

— Ничего, братец, — сказал он. — Скоро мы их попрем. Недолго им еще праздновать.

Хозяин погладил бороду, покашлял.

— Ну-к что-ж. Добрый час. Помогай бог. — Хозяин истово перекрестился и шопотом продолжал.

— У меня слышь — сынок там — старший. Сам пустил. Иди, мол, Митрошка, воюй. А почему? Да потому, что знаем мы эфту офицерню. Был при царе на военной службе. Вот она где сидит. — Хозяин указал на шею. — Знаем, за что война. И про буржуев слыхали.

Федор внимательно посмотрел на хозяина.

— По демобилизации из армии ушел?

— Сами ушли. Нас трое односельчан ушло. При Керенском ушли. — Хозяин зевнул. — О-ох, господи.

А сколько тебе лет-то?

— Мне то? 38-ой.

— А чего голова-то седая, братец?

— Поседеешь. — Хозяин почесал живот. — Там, братец ты мой, поседеешь. Там все ревет и гудет. Бух и человеку аминь. И хоть бы что. А все же за что. Да не за что… — Хозяин снова зевнул. — Сын-то вот писем не шлет. Плохо.

— Ничего — не робей, дяденька. Скоро сам заявится. Ввалится в избу и скажет. «А вот и я, братец ты мой». — Федор вновь посмотрел на часы.

— Так ты говоришь, хозяин, зарыли их за больницей?

— За больницей. В шесть ям навалили. А поп под вечер отпевал. Крови-то натекло там, говорят, целое озеро. — Федор болезненно сжал брови.

— А хорошо знаешь, что все казаки в местечке?

— Как же. Свояк сказывал. Да и сам видел как уходили.

Часы показывали без десяти двенадцать.

— Ну, пойдем, хозяин… Время. Я подожду у ворот, а ты ступай и приведи ребят из-за огорода.

Вышли через темные сени во двор. На дворе стояла безлунная, но ясная ночь. Небо — все в звездах. Кругом ни звука. Федор остановился у раскрытой калитки. На улице не было ни души. Ярко сверкали десятки окон в больнице и штабе. «Там теперь с нетерпением ожидает нас сестра Феня. То-то измучилась».

Со двора послышался шум шагов. К воротам подошли хозяин, белый, точно приведение, и три бородача с ружьями в руках.

— Вот что, ребята, — скороговоркою сказал Федор. — Один из вас останется у ворот больницы, другой у входа в здание, а третий пойдет со мною. Которые будут на улице стрелять, не жалей патронов. Ну, братцы, пошли. Через минуту мы должны быть уже на месте. Заряжены ли винтовки?

— Заряжены, — в один голос ответили партизаны.

— Ну, пошли. Винтовки держите на руках. Прощай, хозяин.

— Прощай, парень… Помогай бог. Авось увидимся.

У ворот больницы раздался окрик. «Проходи стороной — стрелять буду!».

— Пли, — скомандовал Федор. Грянул залп… Где-то вблизи послышался взрыв — точно орудийный выстрел. Затрещала стрельба пачками. Два взрыва один за другим опять прорезали тишину. Вдруг совсем близко ахнул взрыв бомбы. Загремели ружейные залпы.

— Стреляй, ребята. Стреляй прямо в двери.

Трах. Трах.

— За мной, ребята.

Вот уж перед ними раскрылись настежь огромные больничные двери. У дверей лежит, обнявши винтовку, фигура в солдатской шинели.

— Стой здесь, — приказал Федор одному бородачу. — Никого не пропускай.

Федор с другим партизаном помчался по темному коридору больницы. Возле лестницы им навстречу выбежала сестра. Федор узнал Феню. Сунул ей в руки наган.

— Где Михеев и Фролов?..

— Наверху, пойдем за ними…

— Только быстро… Ты стой здесь, товарищ. Да смотри в оба. Бежим, Феня.

Запыхавшись, они взбежали по лестнице наверх. Крикнули вместе в тьму чердака: «Михеев, Фролов, бегите сюда».

В чердачной тьме послышалась возня. Звон разбитого стекла и треск дерева. «Скорей, товарищи».

Наконец, на свет электрической лампы выбежали, точно вынырнули из темноты Михеев и Фролов. Оба были оборваны, в грязи и в пыли. Взлохмаченные волосы и бороды пучками торчали в разные стороны.

— Некогда разговаривать, бежим вниз, — махнул рукой Федор. — Ну, измучили же вас, братцы, — добавил он на бегу.

На нижнем этаже, в коридоре, они застали немую сцену. У стены, против лестницы, стоял старик фельдшер, одетый в парадный костюм и держал руки вверх. Партизан прижимал винтовку к плечу и целился в грудь старика.

Вдруг фельдшер заметил у лестницы Михеева и Фролова, пискливо вскликнул и бросился бежать вдоль темного коридора. Фалды его сюртука болтались, как крылья. Партизан точно ждал этого. «Трах» — гулкое эхо разнесло выстрел по коридору. Старик-фельдшер как-то сжался весь и беззвучно упал на пол.

— Ты чего же это застрелил старика? — набросился Федор на партизана. — Пусть бы старик бежал. Тоже герой.

— Нет, ты оставь — не ругай дядьку, — оборвал его Фролов. — Этот старик заслуживал худшего.

— Разве?

— Спешим, товарищи, — крикнул Федор.

На темной опушке леса их окликнули:

— Стой, кто идет?

— Свои, братец. Председатель, ступай сюда.

В потемках к Федору подошла фигура.

— Это я, председатель, — сказала она.

— Ага. Ну, рапортуй. Как и что.

— Пулеметы наши — с лентами пулеметы.

— Хорошо. Многих потеряли мы?

— Ты-то потерял кого?

— Нет.

— Ну, и у меня все ребята целы!

— Хорошо. Пошли в путь. Сегодня ночью придется всем табором убираться отсюда подальше… Есть здесь, братец, места такие, непролазные и непроходимые?

— Как не быть… Есть — верстов десять от яра… «Ивановская топь» есть… Болото. Туда не пойдут. А пойдут, так поодиночке всех перебьем. Болото там. Топь.

— Ну, вот туда и заберемся. Доберемся ли ночью?

— Доползем.

— Теперь нужно спешить. Как бы за нами не отрядили погоню. Сегодня же ночью нужно будет уйти на эту «Ивановскую топь». Ну-с, значит, все в сборе… Пошли, братцы…

Шли лесом. Кругом точно заговорщики обступили их темные деревья. Изредка набегал прохладный ночной ветерок и шевелил листву. Шарахалась в сторону вспугнутая с куста темная птица. В недалеком болотце, судорожно надрываясь, квакала одинокая лягушка. Высоко блестели тысячи звезд.

«Швах, швах», — шуршала под ногами трава.

Феня шла возле Федора. Смотрела в бездонное синее небо, на яркие звезды. Сжималось сердце. Душили горло рыдания. «Это от потрясения. От переутомления», — думала она. А где-то далеко в глубинах сознания ворочалась острая мысль: «Где же он? Что с ним?»

Повизгивали и позвякивали железом пулеметы. Партизаны шли, сверкая красными огоньками цыгарок. Они спорили между собою о том, успеют ли или не успеют до жатвы прогнать из села белых.

Вдруг, должно быть в местечке, зазвонил тревожный набат:

«Дом… Дом… Дом…»

— Пожар, что ли, — спросил один из партизанов.

— Да пожар, — насмешливо сказал другой. Это нас, мил друг, отзванивают…

«Швах, швах» — шуршала под ногами трава.

«Дом… Дом… Дом… Дом…» — звонил далекий колокол.

— Нас отзванивают… Нет, мы еще поживем. Мы еще, братец, поборемся, — бодро сказал Федор и хлопнул партизана по плечу.

— Так-то, братец.

Часть вторая

Глава первая

За несколько верст гремели орудийные залпы. Временами слышались рокочущие полеты прорвавших небо снарядов. Изредка с попутным ветром доносилась чуть слышно трескотня пулеметов. День клонился к вечеру, но солнце жгло и слепило.