Страница 179 из 197
В течение VIII в. словене расселились уже на довольно обширной территории, где-то оттеснив финнов и кривичей, где-то смешиваясь с ними. Памятники их культуры отмечены по всему течению Волхова, в Ильменском Поозерье, по Ловати и Луге, на восток до Удомли.[1928] На всем этом пространстве распространяются монументальные насыпи-«могилы», служившие родовыми гробницами. Эти «новгородские сопки» и дали название археологической культуре словен.
Племена культуры сопок расселялись преимущественно в поймах рек и озер. Их неукрепленные поселения располагались часто у впадения ручьев или оврагов. Это в основном небольшие веси размером от 350 м2 до гектара. Гораздо реже встречаются крупные села, от 2 до 6 га площадью. В селениях дома располагались кучно. Строили наземные, иногда углубленные срубы-избы с печами-каменками в углу. Площадь домов — от 18 до 27,5 м2. Рядом с домами располагались неотапливаемые хозяйственные строения, еще меньших размеров, кое-где и ямы.[1929]
Кучная застройка, громадные коллективные усыпальницы-сопки, небольшие веси — приметы большесемейного и патронимического устройства. Здесь, на Русском Севере, его пережитки будут сохраняться еще спустя тысячелетие. Борьба с внешними врагами и покорение природы не располагали к распаду «родовых» коллективов. Среди сопок встречаются одиночные — при стоящем отдельно «родовом» дворе или веси. Гнездовье весей, как и пару веков назад на юге, как еще и спустя века на севере, составляло соседскую общину — мир.
Родоплеменное устройство ревниво охранялось. Одним из его выражений являлся обычай заключать браки только между «родами» своего племени. Образцом защиты этого устоя служила известная и южным славянам эпическая песнь о мести братьев за соитие с сестрой молодцу-«чужаку». В варианте с Русского Севера братья зовутся Волховичи (дети Волха?). Они расправляются с несостоявшимся женихом, а затем убивают и саму сестру, восставшую против родового закона. Любовники безропотно принимают смерть.[1930]
Вместе с тем политический строй словен уже далеко ушел от первобытности. Племенной союз возглавлялся общим князем, который возводил свой род к легендарному родоначальнику. Власть передавалась по наследству — но необязательно от отца к сыну, просто в пределах «рода».[1931] Князь наделялся сверхъестественным могуществом. По примеру своего предка — «волхва» и волкодлака Волха — он являлся главой дружинного воинского братства, с каковым связывались оборотнические поверья. Одновременно возглавлял он и мощную на словенском Севере корпорацию волхвов, соединивших принесенные с собой велетские «глубинные» тайны с чародейством туземцев-финнов. «Вещесть» еще в Х в. считалась важным для северного князя качеством. О том свидетельствуют летописные предания о Вещем Олеге. Последний, кстати, под именем Вольги почти что слился с Волхом в русских былинах.
Князь Волх — идеальный герой — предстает в печорской былине.[1932] Эта былина, сохранившаяся на крайнем северо-востоке «былинного Севера», занесенная переселенцами XV в., интересна еще и тем, что в ней нет еще никакого «южного похода». Просто описывается рождение Волха и молитва-заклинание его матери, просящей для сына всех возможных достоинств. Все достоинства былинных богатырей Руси, внешние и внутренние, должны соединиться в новорожденном. Просьба эта у былинного певца выглядит уже почти по-христиански, и в то же время дает смотр древних героических добродетелей. Мать просит для сына:
Этот перечень, в котором гигантская стать и богатырская сила встают в один ряд с конем и одеждой, а те, в свой черед, — со сметкой и вежеством, — по духу принадлежит давно ушедшей эпохе. И словно подтверждая это, Волх затем и в этой былине учится тому, что принадлежит ему по праву таинственного рождения:
Таковы были вожди словен (и не их одних) — в песенном идеале. Внешний блеск и физическая мощь для них равнялись личному уму и благородству, и считались необходимыми для обретения сверхъестественной силы. Здесь — корень стремления знати славянских племен к обладанию различными «престижными» редкостями.
Итак, в идеале вождь обладал и умом, и вежеством. Но если ему «не покорялись» — то ум и вежество, как в сказании о Волхе, обращались против непокорных. Существенно здесь то, что Волх имел полное право «пожирать» и «топить» непокорных. Это не умаляло, а подтверждало его божественное достоинство. Это словенская версия общего процесса, происходившего в славянском мире. Христианин Инго лишал родовых господ своей трапезы. Пржемысл у границ христианского мира грозил посланцам племени «железной метлой». Язычник Волх — «пожирал» и «топил» своих врагов, буквально или фигурально. Княжеская власть усиливалась повсеместно, и нет оснований полагать, что у пришедших с юга словен это происходило медленнее.
Показатель происходящего — и строительство первой племенной столицы, града Любши. Возведен он был на месте финского поселения, уже защищенного земляным валом и тыном, на мысу над Волховом, по течению слева. Град занимал площадь немногим менее 2000 м2. Защищал его вал — 70 м в длину, 18 в ширину, не менее 2,2 в высоту. Строили вал в согласии с принесенной из славянской Южной Прибалтики техникой. В основе вала — «панцирная кладка» из плитняка. Насыпь дополнительно укрепили каменными стенами-подпорками, а поверху построили новую деревянную изгородь. Печи в домах Любши складывали из того же плитняка. Население града было весьма зажиточно, здесь на заказ работали высококлассные ремесленники — кузнецы и ювелиры-литейщики. Град был и важным торговым центром. В его окрестностях после его основания развернулось общение и смешение славян с туземными финнами.[1933]
Позднее, к середине VIII в., у волховских порогов, на мысу при впадении ручья Мельник, возвели еще один град — Городок. Он обеспечивал тыл для словен, расселяющихся в Поильменье. Заодно град надежно прикрывал Любшу с юга — «залегал в той реке Волхове путь водный», подобно легендарному Волху. Здесь также славяне заняли более древнее финское поселение. Треугольная площадка града защищена валом и рвом.[1934] В этом укреплении мог сидеть племенной князек, подчиненный Любше.
Князей окружала дружинная знать. Подобно мазурским аварам, это были воины-всадники. Из Мазур они принесли заимствованный от авар обычай погребаться с конем и оружием. Он легко совместился с местной финской традицией. Знать использовала «престижные» ценности, проникавшие с востока, из отдаленных финских земель. Это были, прежде всего, дорогие поясные наборы — наподобие ценившихся теми же аварами. О том, насколько ценились и как долго передавались «престижные» ценности, свидетельствует находка на поселении Георгий VIII–IX вв. римской фибулы IV в. Дружина являлась ядром знати словенского союза в целом. Зажиточные люди, вместе с которыми в погребениях оказывались металлические украшения, составляли менее 30 % от общего числа словен. Памятником могущества племенных вождей является возведенная для их захоронения огромная сопка «Михаил Архангел» над волховскими порогами. Любопытно, что при исключительной тщательности работы над ней она содержит крайне скромный инвентарь.[1935] Не исключено, что достоинство погребенных здесь говорило само за себя
1928
Седов, 1982. С. 64; Седов, 2002. С. 367; Лебедев 2005. С. 506, 511, 514–515, 522, 524. Поэтому трудно согласиться с точкой зрения Г.С. Лебедева, что культура сопок сложилась в Ладоге в ходе общения славян со скандинавами (не ранее середины VIII в.) и позже, в IX в., распространилась вверх по реке (Лебедев, 2005. С. 475, 527). Сопки, и никакие иные погребения, сопровождают славянские памятники, надежно датируемые VIII в. Сопка у Репьи относится, быть может, и к более раннему времени. Справедливо отметил в этой связи В.В. Седов: «ныне вполне очевидно, что скандинавы расселились в новгородском крае позднее, когда обряд сооружения сопок уже сложился» (Седов, 2002. С. 371). Стоит отметить, что ранее сам Г.С. Лебедев считал сопки памятниками финских племен (Лебедев Г.С. Начало Верхней Руси по данным археологии.// Проблемы истории и культуры северо-запада РСФСР. Л., 1978). Все это не исключает ни появления сопок на славяно-финской почве в Приладожье в конце VII в., ни мощных миграционных потоков, в том числе с участием скандинавов, на юг от Ладоги во второй половине VIII в.
1929
Седов, 1982. С. 65; Седов, 1995. С. 241; Седов, 2002. С. 367; Лебедев, 2005. С. 515.
1930
Былины новой и недавней записи из разных местностей России. М., 1908. Текст № 96; Материалы, собранные в Архангельской губернии России летом 1901 г. А.В. Марковым, А.Л. Марковым и Б.А. Богословским. Ч. 2. М., 1908. Тексты №№ 42, 43.
1931
О родовом княжении у словен, якобы уже «в Новгороде», сообщает Повесть временных лет: ПСРЛ. Т.1. Стб. 10; Т. 2. Стб. 8; Т. 38. С. 13. Ср. далее из скандинавских источников о Рёгнвальде, племяннике (hnef) и наследнике князя «Радбарда».
1932
Свод русского фольклора. Т. 1 (Былины 1). Былины Печоры. М., 2001. Текст № 1.
1933
Лебедев, 2005. С. 258, 460–464.
1934
Лебедев, 2005. С. 506.
1935
См.: Седов, 1982. С. 63; Лебедев, 2005. С. 462–463, 506. Г.С. Лебедев, возможно, справедливо, связывал название сопки с переносом на Св. Михаила функций древнего громовержца Перуна в народных поверьях.