Страница 178 из 197
В былине, записанной в нескольких вариантах на протяжении XVIII-ХХ вв. Волх — тоже князь и тоже оборотень. Он рождается от княжны, обесчещенной летучим змеем: [1924]
Рождение Волха сопровождается грозными знамениями в природе:
Подросши, Волх обучается различным «мудростям»:
Когда Волху исполняется двенадцать лет, он начинает себе набирать дружину из воинов-погодков. К пятнадцати годам набралось семь тысяч. С ними Волх выступает в поход на далекую южную страну, «Турец-землю» или «царство Индейское», и завоевывает ее. Здесь мы видим слияние преданий о Волхе с древним воинским эпосом, принесенным предками новгородцев с «Дуная». Эта часть былины, более древняя, чем имя героя, немало говорит нам о жизни и психологии древнего славянина еще эпохи Переселения народов, V–VII вв.[1925] Именно былинный эпос сохранил Волха почти таким, каким его почитали предки новгородцев — доблестным героем и одаренным вождем. Его оборотнические способности здесь не в малой степени не осуждаются. Они показаны как естественное — и крайне полезное для «своего рода» — наследство отца-Змея.
И вновь, как и со всеми славянскими героями-родоначальниками — мифологическая и историческая «составляющие». Мифологическая в основе своей ясна. Это древний, общеславянский эпос о князе-волкодлаке, сыне Змея. Словене почитали его как воплощение или ипостась Перуна. В конечном счете неудивительно — сын Змея, побеждавший в древнем мифе отца, свободно сливался со змееборцем-громовержцем. В мифах о богах змеи представали их старшим поколением, особенно для словен, которые чтили Велеса. Самому Перуну они, как мы видим, поклонялись в образе «коркодила», или, как сохранила менее ученая народная молва, «змияки».
Гибель Волха от руки волховских водяных напоминает о борьбе с водяными демонами героев финских сказаний. Смерть же в волховской протоке малолетнего племянника Волха, Жилотуга, как будто объясняет нам причину вражды между эпическим героем и «бесами». «Волховская коровница», супруга героя, — сверхъестественное существо, имеющее власть над водами и в то же время отнимающее молоко у коров. Она напоминает могущественных бродниц из южнославянского эпоса. Смерть Волха, как она описана в предании, толковалась «невеждами» как доказательство его божественности. Тело «пожрала» Земля, на этом месте бездонный провал — значит Волх «в боги сел».
Однако опять же, подобно другим героям славянских преданий, Волх предстает на реальном, совершенно конкретном географическом пространстве, как божество и исторический предок одновременно. За ним можно увидеть фигуру племенного вождя, приведшего словен к Ильменю и ставшего родоначальником словенских князей. Княжеская власть опирается на культ Перуна, как у всех славян, — но и на уходящие в прошлое оборотнические представления. Волх — вождь воинского оборотнического братства, становящийся князем и уничтожающий «непокорных». В племенном эпосе такие «непокорные», конечно, сами виновны в своей гибели. Сочетание сильной княжеской власти и оборотнических традиций заставляет вспомнить о велетах, «вильцах» («волках») — врагах и одновременно наставниках, от которых бежали предки словен.
Предание о Волхе оказалось актуально и для словен, и для финских насельников Поильменья — не потому ли, что он слил разноязыкие племена в новое единство? Именно финская форма славянского титула-прозвища «Волхв» стала со временем основной — поскольку позволяла самим славянам легко истолковать название «Волхов». Истинное же имя первопредка, как и во многих других случаях, оказалось под запретом. Не его ли доносит до нас современное название городища Любша — от личного славянского имени? [1926] Любша, древнейший славянский град у Волхова, являлась и древнейшей княжеской резиденцией. Ничего более подходящего на роль «Великого Словенска» по реке не найти. А место мифического Словена как герой-родоначальник, первый князь, по праву должен занимать именно Волх. Волх, судя по Сказанию, действовал по всему «пути водному», по всему Волхову. «Любшин омут» при впадении реки Любши — не место ли гибели героя, откуда он плыл вверх по реке?
Но главный пункт, связанный с Волхом, — конечно, Перынь. Около 980 г. Добрыня, посланник князя Владимира, ставил здесь идол Перуна по киевскому образцу — замещая более древнее поклонение Перуну-Волху.[1927] Как выглядело капище до Добрыни — неведомо. Остатки древнего «Волховного городка» погибли под Добрыниным капищем, которое, в свою очередь, дожило лишь до крещения Новгорода в 989 г. Яму-провал, в которой таинственно исчезло тело Волха, впрочем, так и не засыпали, и еще суеверы XVII в. уделяли ей внимание. Можно догадаться, что в древней Перыни поклонялись не только Волху-Перуну, но и собственно Перыни («Перуновой» жене — Матери-Земле, «пожравшей» земное тело Волха), и Велесу (Змею-отцу?). «Змеиный» культ «Волховного городка» являлся главным на протяжении почти всей языческой истории славянской Новгородчины.
Слияние предания о Волхе с героическим эпосом «дунайского» происхождения произошло поздно. В предании XVII в. нет еще и следа этого. Но на северных окраинах Новгородчины, на «былинном Севере», это могло произойти как раз в те времена или раньше. Само сохранение воинского сказания, полного завоевательного пафоса, предками новгородцев симптоматично. Для полянского Кия почетно было служить богатому заморскому царю. Для ильменского Волха — победить царя и захватить его царство. Здесь едва ли речь о коренной разнице в «менталитете». Просто словене, прорвавшиеся на свои земли через почти десяток враждебных племен, не раз познавшие иго, несли гордую память о войнах свободных предков — и теперь готовы были повторять их. Воинственный дух всего цикла о Волхе — ясное тому свидетельство. Именно этот дух помог словенам выжить в грядущую викингскую эпоху Севера — и дал им в ней не последнюю роль.
1924
Цитируется по сборнику Кирши Данилова: Древние российские стихотворения, 1977. Текст № 6.
1925
См. наш анализ: Алексеев С.В. Славянская Европа V–VI вв. М., 2006. С. 128–133.
1926
См.: ЭССЯ. Вып. 15. С. 184.
1927
Здесь нельзя не присоединиться отчасти к толкованию Б.А. Рыбакова: Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. М., 1987. С. 259–260. Однако прямолинейное отождествление «Волхва» с «ящером» представляется сомнительным. Без привлечения былины о Волхе анализ выглядит неполным. См. также: Алексеев С.В. Владимир Святой: Создатель русской цивилизации. М., 2006. С. 113–115.