Страница 9 из 36
Вышеизложенная цепочка рассуждений содержит лишь первые, самые общие выводы археологов о рогозенском кладе. Главные исследования впереди.
Итак, это не просто клад. Это собрание уникальных экспонатов из частного собрания античной эпохи.
Небывалая для Врацы очередь стала, что ни день, выстраиваться на центральной площади перед большим красивым зданием окружного исторического музея, возведенным здесь несколько лет назад. Желающие собственными очами узреть поразительную находку рогозенского тракториста съезжались со всей страны. Затем сокровища временно переместили в столицу.
Болгария кладами богата, но эта находка великая сенсация даже для этой страны.
Надо сказать, что за все времена на территории Болгарии и Румынии удалось насобирать в общей сложности всего два десятка фракийских сосудов-фиалов. А в одном рогозенском кладе их сто восемь! С чеканными фракийскими кувшинами дело обстояло и того хуже — по пальцам пересчитать; а здесь их пятьдесят четыре! Короче говоря, если собрать открытые до сих пор материалы по искусству и ремеслам фракийцев, они все вместе не могут сравниться с одним рогозенским кладом.
Поправка к Геродоту
Главное в находке не материальная ценность серебряных сосудов, а поток информации о «балканской Атлантиде», зашифрованный в чеканных рельефах. Там есть геометрические орнаменты, есть и растительные — с желудями, миндалем, цветками лотоса. На одном из фиалов — возможно, греческом по происхождению — изображены Геракл и афинская жрица Авга. По рогозенским сосудам можно получить представление о многообразии мифологического зверинца: на них и крылатые грифоны с человечьими головами, и сфинксы, и кентавры, и пегасы. Неплохо представлена и реальная земная фауна: быки и кабаны, львы и гиппопотамы... А вот одна из неразгаданных мифологических сценок: две колесницы, запряженные в четверки крылатых коней с женщинами-возницами в длинных развевающихся одеяниях.
Особое внимание сразу же привлекли тринадцать сосудов с надписями греческим алфавитом: «Котис сделал», «Керсеблепт изготовил» и тому подобными. Имена типично фракийские. О смысле надписей, однако, уже разгорелись споры. Так, столичный ученый-фраколог профессор Иван Венедиктов, исходя из того, что в самом крупном из государственных образований фракийцев — Одрисской державе, занимавшей центральную часть современной Болгарии, такие точно имена носил ряд царей, утверждает, что на фиалах указано, не кто их изготовил, а чей это подарок. Врачанские же археологи больше склоняются к мысли, что так обозначали мастеров-изготовителей. Заметим, что если окажутся правы врачанцы, то гипотеза о собственно фракийском происхождении хотя бы части рогозенских сосудов будет доказана. Впрочем, в ее пользу говорят и другие аргументы.
— На одной из чаш есть изображение козла, оленя и хищной птицы с рыбой в клюве,— рассказывает Николов.— Такой же точно сюжет был запечатлен на серебряном фракийском шлеме, найденном неподалеку отсюда, у Железных ворот в Румынии (он хранится в Детройтском музее). Чем можно объяснить совпадение? Думается, только тем, что античная мастерская чеканки по серебру находилась где-то поблизости. Хотя, конечно, некоторые из экспонатов этой богатой коллекции могли быть завезены из Греции, Персии...
Дождавшиеся своего звездного часа врачанские археологи готовы дискутировать не только со столичными светилами, они бросают перчатку самому Геродоту, «Отцу истории»! Ведь тот, напомню, упрекал фракийцев в неуважении к мастерам-ремесленникам.
Впрочем, современные ученые не раз уже уличали античных авторов в неточностях; кстати, частью они могли быть порождены и неаккуратностью переписчиков. Многие считают, к примеру, что у Платона перепутаны координаты Атлантиды. У Плутарха вкралась описка в повествование о Спартаке. «Фракиец из племени номадикон» (то есть «кочевников»),— гласит его текст. Но фракийцы еще за много веков до установления римского владычества перешли к оседлой жизни. Ныне специалисты внесли поправку: Плутарха следует читать: «из племени медикон» (то есть медов, которые, как известно, обитали в долине Струмы)... Там, на окраине города Сандански, установлен монумент вождю восставших рабов. Писатель Тодор Харманджиев откликнулся на это открытие романом «Спартак, фракиец из племени медов», который успешно конкурирует в Болгарии с произведением знаменитого Джованьоли...
Естественно, не был застрахован от ошибок и Геродот. В своем утверждении о непрестижном положении фракийских ремесленников он мог опираться на какие-то конкретные факты. Но ведь в истории любого народа в любую эпоху можно встретить немало эпизодов пренебрежения власть имущих к мастеру-творцу (вспомним хотя бы мытарства великого Леонардо да Винчи!).
Но у фракийцев такое небрежение было скорее исключением, чем правилом. О том свидетельствует их неравнодушие к эстетическим достоинствам своих изделий. Трудно не согласиться с болгарским писателем Богомилом Ноневым, автором книги «Открытие неожиданного» об археологических богатствах страны. Он подметил такую особенность: «Чтобы создать побольше декоративной красоты, фракиец порой даже нарушал функциональное предназначение предметов повседневного употребления; это заметно и в женских заколках, и в конской сбруе, и в самых обычных чашах». Ныне к его словам можно добавить: «Это особенно заметно в экспонатах великолепной рогозенской коллекции».
«Дело о Рогозенском кладе» только начинается: с дотошностью детективов археологи продолжают поиск. В частности, они рассчитывают, что, проникнув в близлежащие курганы, смогут напасть на след фракийских меценатов, собравших коллекцию.
...Давайте-ка представим, что не дошли бы до наших дней следы эллинской цивилизации, что не довелось бы современному человеку любоваться Венерой Милосской, скульптурами Фидия и Праксителя. Насколько беднее были бы мы, насколько ограниченнее наши представления о прекрасном. И мы понятия не имеем, насколько уже обеднены: ведь множество произведений искусства античности, Ренессанса либо безвозвратно утрачены, либо по сей день сокрыты в подземных тайниках.
Что же касается исправлений Геродота, то, будь он жив, он бы не обиделся.
«Отец истории» был настоящим ученым.
София — Москва
Андрей Крушинский
Глядень с видом на Бабье Море
Белое море всегда манило меня. И не только потому, что было первым в моей штурманской биографии. Плавая по морю, избегаешь приземистых, густо поросших лесом мысов и островов. Просто посматриваешь на них в бинокль, когда стоишь на якоре где-нибудь в безвестной губе. Так-то и рассмотрел я однажды одно заветное место на острове Кемлудский. С него открывался вид на море с камнями-баклышами на переднем плане.
Я знал, что место это у поморов называлось «глядень»; представлял себе, как ранней весной промышленные люди наблюдали с него за морем: не упустить бы урочный час для добычи зверя, не упустить бы косяк сайки или сельди, да и непогоду вовремя заметить. Отсюда женщины и малые дети в старину провожали корабли в дальнее море, когда мужчины уходили на промысел. Здесь же по осени ждали их с добычей. Еще на глядене ставили поминальные кресты в память о тех, кто сгинул на Мурмане, Груманте или Матке — Новой Земле. Были тут и другие, «веселые» кресты. Ставили их сами промышленники как зарубку в памяти за избавление от смерти, за спасение где-то там в студеных морях...
Тот глядень я впервые обнаружил с небольшого безлесного островка — луды. И поскольку на карте луда не значилась, пришлось высаживаться на нее с секстантом и планшетом, чтоб потом в извещениях мореплавателям прочел всякий, кому надо, что есть она на свете и чтоб остерегались плавать в этом районе.