Страница 8 из 36
В строительстве гробницы применена характерная для фракийцев «сухая», без каких-либо скрепляющих растворов, кладка, причем известняковые плиты подогнаны столь плотно, что в щель не пролезает лезвие ножа. Найденные здесь же обломки плит, как и незавершенные детали барельефов, верный признак того, что карьер и мастерская каменотесов находились где-то неподалеку. Мне дали буроватый комочек растительной краски, подобранный в земле, на ладони осталось пятнышко теплого розового цвета. Краску, видать, готовили с гарантией на два с половиной тысячелетия!
По костям, разбросанным в мавзолее, восстановлены скелеты молодой женщины и двух мужчин — молодого и пожилого. Третья, боковая комнатка гробницы, предназначенная для хранения даров, оказалась пустой. Это археологи предвидели: еще в разгар раскопок с внешней стороны, когда в земле попалась золотая сережка, Чичикова отметила: «Дурной признак». Ведь эту драгоценность, несомненно, обронили, ретируясь, грабители могил.
Эта подлая «профессия» стара как мир. Один из немногих фракийских текстов, высеченных греческими буквами на могильной плите, что найдена неподалеку от Преслава, болгарские специалисты расшифровали следующим образом: «Эбар (сын) Зеса я 58 лет жил здесь. Не повреждай это (захоронение), не оскверняй этого покойника, дабы тебе не учинили того же».
Надо сказать, что поведение грабителей Свештарской гробницы отмечено рядом странностей. Почему, к примеру, они, учинив внутри при «обыске» почившего царя столь ужасающий разгром, взяли на себя труд аккуратненько замуровать за собою вход? Разгадку этого историко-детективного сюжета найти нелегко, да и не это главное. Куда загадочнее, что сама фреска напоминает по стилю не столь античные образцы, сколь живопись эпохи Возрождения!
Да, наиболее выразительные, информационно емкие сигналы из тьмы веков подают нам именно предметы искусства: сосуды с художественной чеканкой, ювелирные изделия, скульптура, живопись. А ведь фракийское искусство — это, в сущности, одна из больших сенсаций современной археологической науки: в сравнительно недавнем прошлом самый факт существования такого искусства категорически отрицали. Этому в немалой степени способствовал Геродот, утверждавший, что у фракийцев «как и у почти всех варварских народов, меньше почитают ремесленников, чем остальных граждан».
В том же духе Константин Иречек, автор первой фундаментальной истории Болгарии, написал 110 лет назад, что фракийцы в области искусства якобы не смогли создать ничего большего, нежели «грубые и неумелые изображения всадников с поднятыми копьями».
И вот недавно через Москву, Ленинград, Париж, Вену, Мехико, Гавану, Токио и другие города триумфально прошествовала яркая, впечатляющая выставка «Фракийское искусство и культура в болгарских землях», а фракийская гробница близ Казанлыка, обнаруженная в 1944 году солдатами при рытье бомбоубежища, взята под покровительство ЮНЕСКО как памятник общечеловеческого значения! Причем, если до недавнего времени относительно фресок, ее украшающих, доминировала гипотеза чисто эллинского происхождения, то открытие в Свештарах существенно усилило позиции историков, настаивающих на существовании собственной фракийской школы изобразительного и прикладного искусства.
Но лишь в 1986 году миру стало известно, сколь весомые аргументы, способные повлиять на сей спор, веками скрывала земля села Рогозен.
Нашествие археологов
Читателю, конечно же, уже известно, что клад, обнаруженный трактористом Иваном Савовым, сулит науке новые ценные сведения о фракийской культуре. Но сам хозяин огорода поначалу о том и понятия не имел. Как, впрочем, не подозревал этого и ведущий археолог окружного исторического музея Николов.
Николов хорошо знал Рогозен — большое село, лежащее средь Дунайской равнины, чуть в стороне от асфальтированного шоссе между Врацей и Козлодуем. В его окрестностях зафиксировано несколько фракийских курганов, но, как полагали археологи,— не первостепенной важности, до их обследования черед еще не дошел. Потому-то Николов и не торопился в Рогозен: попал туда лишь 2 января.
В тот день Савов и Драмкин принесли находки в кметство и стали их выкладывать из картонных коробок. Гости остолбенели от изумления. И, едва оправившись от шока, поспешили в савовский огород.
О, несчастные грядки! Возможно ли уследить, чтобы их не затоптали, когда на крошечном пятачке разом собралось столько незнакомых горожан — к тому же до крайности возбужденных! Они потребовали лопаты и давай прокладывать по соседству с канавой Савова еще одну — только куда более широкую и глубокую. А ведь хозяева здесь заблаговременно еще в погожие осенние дни и землю взрыхлили, и удобрения внесли...
Будем кратки... Первооткрыватель «рогозенского чуда» стал в Болгарии героем дня. Его фотографию напечатали газеты. В соответствии с законами республики семейству Савовых выдано солидное вознаграждение — двадцать тысяч левов. Еще сто тысяч получило село — на оборудование клуба. Иван, жена его Недка, а также его теща баба Зорка представлены к правительственным наградам — орденам Кирилла и Мефодия различных степеней.
Впрочем, не ведая еще о грядущих почестях и наградах, с начала «нашествия археологов» все трое преисполнились сознанием значимости события, чувством гордости за свою к нему причастность и стали помогать на раскопках чем могли.
А специалисты копали не спеша, разглядывая каждую горсть земли. Копали и перекидывались загадочными репликами: «Нога Филиппа сюда не ступала...», «И протоболгары вроде бы не хаживали», «Никто здесь не жил, никого не хоронили...»
В прошлом январе стояло будто «бабье лето» («цыганское» — говорят болгары). Это было очень кстати, ибо ускорило еще одно открытие. 6 января — этот день золотыми буквами вписан в историю болгарской археологии — Николов и его коллеги Спас Машов и Пламен Иванов принялись расширять траншею, и в срезе, в каких-то пяти метрах от ямки Савова, блеснул металл.
Археологи не торопились извлекать сосуд. Наоборот, еще осторожнее стали их движения. Они принялись окапывать мастерками, обметать кисточками новый сосуд, другие блюда, кувшины. Когда бережно очистили со всех сторон горку словно бы прилепившихся друг к другу сосудов, тщательно ее замерили, составили точнейший план с ориентировкой по странам света. Музейный фотограф Здравка Йолова сделала снимки с разных точек, и лишь после этого горку наконец разобрали — в ней оказалось еще сто предметов из серебра!
Богдан Николов почти без промедления обрисовал подоплеку дела:
— Клад представляет собой частную коллекцию. Ее на протяжении как минимум полустолетия собирал знатный род трибаллов. Закопана в конце IV века до нашей эры...
В основе этого заключения — познания об истории и материальной культуре балканских народов. Прокопав траншею, мы убедились в отсутствии какого-либо культурного слоя времен Филиппа II Македонского или других эпох. А то, что неподалеку есть курганы, означает: здесь простирались владения фракийского племени трибаллов, населявшего территорию нынешней северо-западной Болгарии. Среди ста шестидесяти пяти найденных предметов нет и двух одинаковых. Следовательно, это коллекция, а не большой, скажем, сервиз. Стиль чеканки по аналогии с сосудами, найденными в других местах, характерен для разных периодов IV века до нашей эры. А изображения еще не встречавшихся нам божеств, иллюстрирующие более ранние пласты фракийской мифологии, могли быть отчеканены в конце V века до нашей эры.
Таким образом, мы и пришли к выводу, что члены некоего аристократического рода на протяжении нескольких десятилетий коллекционировали художественные изделия из серебра — скупали их, где могли, заказывали искусным мастерам. Близился закат «золотого века» фракийской цивилизации: именно в этот период стали активизироваться воинственные соседи. В 343 и 339 годах до нашей эры против трибаллов предпринял походы Филипп II Македонский, причем во втором из них потерпел поражение, был ранен, лишился захваченных трофеев. Четыре года спустя его сын Александр взял реванш, а ближе к концу этого века вторглись с огнем и мечом кельты. В пору одного из этих бедствий и задумал припрятать сокровище его последний владелец. Скорее всего дело было так: ночью он упаковал свою дорогую коллекцию — в один мешок сложил шестьдесят пять сосудов покрупнее, в другой — сотню помельче, навьючил их на коня, выбрал глухое место и закопал в две неглубокие ямки. Но — или погиб, или был пленен — попал в рабство. За кладом не вернулся...